— Когда вы дома, так он вас дразнит, а нет вас, так он хмурится и нигде себе места не найдет, — заметила пани Прошкова.

— Это всегда так, кумушка: мужья нас всегда ценят, когда мы не с ними.

Потом рассказывалось о том о сем, и не было конца россказням. Святоневицкое богомолье хотя и не было редким событием для обитателей долинки, потому что повторялось каждый год; но все-таки оно было настолько замечательно, что доставляло материал для разговора на целые две недели. Если же кто-нибудь из соседей отправлялся в Вамберицы, то об этом толковали четверть года до отъезда и четверть по возвращении, а о богомолье к Марии Цельской рассказывалось от лета до лета.

Княгиня с Гортензией уехали, уехал и отец. Улетели из-под крыши и щебетуньи-ласточки. В Старом Белидле несколько дней было грустно как на пепелище: мать плакала, и дети, глядя на нее, также плакали.

—Ну, Терезка, не плачь! — говорила бабушка; — слезы ни к чему не послужат; ведь, выходя за него, ты знала что тебя ожидает, и теперь ты должна все сносить терпеливо. А вы, дети, молчите; молитесь за тятеньку, чтоб он был здоров, а весной, Бог даст, он опять вернется.

— Когда прилетят ласточки, да? — спросила Аделька.

— Да, да! — подтвердила бабушка, — и девочка утерла слезы.

И в окрестностях Старого Белидла все становилось тихо и грустно.

Лес был уже не так част; когда Викторка спускалась с горы вниз, то ее можно было видеть издалека. Косогор желтел: ветер и волны уносили Бог знает куда целые кучи сухих листьев; все украшения сада были упрятаны в кладовую. В саду цвели только астры, ноготки и иммортельки[94]; на лугу за плотиной краснелись зимовики, а ночью светились блуждающие огоньки. Идя гулять с бабушкою мальчики никогда не забывали своих бумажных змей, которые они пускали на горе. Аделька гонялась за ними, ловя прутиком легкие «волокна бабьего лета»[95], пролетавшие мимо. Барунка собирала бабушке красную калину и терновник, необходимые для лекарств, или рвала шиповник для домашнего употребления, или же из коралловой рябины делала украшения Адельке на шею и на руки. Охотно сидела с ними бабушка на горе над замком. Оттуда были видны зеленые луга долины, где паслось господское стадо; видны были городок и замок, на небольшой возвышенности среди долины, и его прекрасный парк. Зеленые жалюзи у окон были закрыты; на балконе не было цветов; розы около белых каменных перил повяли; вместо господ и слуг с позументами[96] по саду ходили работники, прикрывавшие хвоем грядки, на которых уже не было видно пестрых  цветов; но зато в них хранились семена для лучших цветов, долженствовавших увеселять взор повелительницы, когда она снова возвратится к ним. Редкие иностранные деревья, лишенные своей зеленой одежды, были укутаны соломой; фонтан, бивший прежде серебряною струей, был закрыт досками и мхом; а золотые рыбки спрятались на дно пруда, поверхность которого покрылась листьями, болотником и зеленою плесенью. Дети смотрели вниз, вспоминая о том, как все было хорошо в тот день, когда они с Гортензией ходили по саду, когда завтракали в зале, и невольно подумали они: «Где-то она теперь!» Бабушка любила смотреть за противоположный Жлицкий косогор, за деревни, рощи, пруды и леса, на Новый Город, на Опочно и Добрушку, где жил ее сын; а вон там за Добрушкой, между гор, была и маленькая деревенька, в которой жило столько дорогих для нее людей. Когда взоры ее обращались к востоку, то встречали полувенец Крконошских гор, от хребта Гейшовины до Снежки, покрытых снегом и досягающих до облаков. Показывая за Гейшовину, бабушка говорила детям:

— Там я знаю каждую тропинку; там, в тех горах, — Кладско, где родилась ваша мать, а вон там Вамберицы и Варта; в тех краях провела я столько счастливых лет.

Она задумалась, но Барунка прервала ее размышление вопросом:

— Там в Варте сидит Сибилла на мраморном коне, не правда ли?

— Говорят, что около Варты, на одной из вершин. Сидит, говорят, на мраморном коне, сама тоже из мрамора вытесана, и держит руку поднятую вверх. Когда она уйдет в землю, так что не будет видно и кончика ее пальца, тогда говорит, исполнится ее предсказание. Мой отец рассказывал, что видел ее, и что тогда уже конь ее был по грудь в земле.

— А кто эта Сибилла? — спросила Аделька.

— Сибилла была мудрая женщина, имевшая дар предсказывать будущее.

— А что она предсказывала? — спросили мальчики.

— Я вам об этом уже много раз рассказывала, — отвечала бабушка.

— Мы уже забыли.

— А вы бы должны были помнить.

— Я, бабушка, еще хорошо помню! — отозвалась Барунка, внимательно слушавшая бабушку: — Сибилла предсказала, что много бед обрушится на Чешскую землю, что будут войны, голод, мор; но всего хуже будет тогда, когда отец сына, сын отца, брат брата не будут понимать; не будет выполняться ни данное слово, ни обещание; потом будет еще хуже: Чешская земля будет разнесена во все стороны на конских копытах.

— Ты хорошо запомнила! Но не дай Бог, чтоб это когда-нибудь исполнилось! — сказала со вздохом бабушка.

Барунка, стоявшая на коленях у ног бабушки, сложила руки на ее коленях и с ясным взором, доверчиво обращенным на ее серьезное лицо, спросила:

— А какое это пророчество, что вы нам рассказывали, помните, о Бланицких рыцарях, о Св. Вацлаве и Св. Прокопе.

— Это пророчество слепого юноши, — отвечала бабушка.

— Ах, бабушка, мне иногда так страшно, что я вам и пересказать не могу! Ведь и вы бы не хотели, чтобы Чешская земля была разнесена на конских копытах?

— Глупенькая, могу ли я желать такого несчастия? Мы каждый день молимся о благосостоянии Чешской земли, нашей матери. Если б я видела мать свою в опасности, то могла ли я быть равнодушна? Что бы вы сделали, если бы кто-нибудь захотел убить вашу маменьку?

— Мы бы закричали и заплакали, — отозвались мальчики и Аделька.

— Вы — дети! — сказала с улыбкой бабушка.

— Мы бы должны были помочь маменьке, не так ли бабушка? — отвечала Барунка, и глаза ее загорелись.

— Так, девочка, так! Это правда: крик и плач не помогают, — сказала старушка и положила руку на голову внучки.

— Но, бабушка, мы маленькие, мы не могли бы помочь! — заметил Ян, которому не понравилось, что бабушка так мало о нем думает.

— Разве вы забыли, что я вам рассказывала о маленьком Давиде, убившем Голиафа? Видите ли, и маленький много может, если только твердо верит в Бога, — помните это. Когда вырастете, узнаете свет, узнаете доброе и злое, когда начнутся соблазны и вы доживете до искушения, — тогда вспомяните свою бабушку, что она вам говорила, когда гуляла с вами. Видите ли, я пренебрегла хорошим житьем, которое предлагал мне прусский король, и охотнее работала до упаду, чтобы только дети мои не отчуждались от родины. Любите теперь и вы Чешскую землю, как мать свою, выше всего; работайте и вы для нее, как послушные дети, и предсказание, которого вы так боитесь, не выполнится. Я не дождусь времени, когда вы будете взрослые, но надеюсь, что вы не забудете слов бабушки, — говорила старушка растроганным голосом.

— Я никогда их не забуду, — шептала Барунка, пряча лицо в колени бабушки.

Мальчики стояли молча: они не поняли бабушкиных слов так, как Барунка; а Аделька, прижавшись к бабушке, проговорила плаксивым голосом:

— Ведь вы, бабушка, не умрете, не правда ли?

— Все на свете до поры до времени, милая девочка! Бог и меня потребует к себе.

Несколько минут длилось молчание. Бабушка задумалась, а дети не знали, что начать. Вдруг услыхали над собою шум, и, взглянув вверх, увидели отлетавшую стаю птиц.

— Это дикие гуси, — сказала бабушка; — они никогда не летают большими стаями; всегда только одна семья, и в полете у них особенный порядок. Посмотрите: вон два летят впереди, два позади, а остальные один возле другого, вдоль или поперек; иногда только они располагаются полукругом. Галки, вороны, ласточки летают большими стаями; несколько птичек летит впереди и выбирают место для отдыха стаи; позади и по сторонам летят стражи, охраняющие в случае опасности маток и  птенцов, потому что часто встречаются неприятельские стаи, и тогда начинается война.