— Да мы совсем про другое. Ты не так поняла, Катя. — Но рассказывать про обыск ему не хотелось. — Уже служишь? — кивнул он на звездочку на берете.

— Служу. Санинструктор веэмге. — И свысока, как непосвященному, пояснила: — Военно-морского госпиталя. А ты?

— Я пока так, на мирном положении, — Алеша постыдился слова «вольнонаемный».

Вспомнив, он достал из кармана осколок.

— Хочешь на память, Катюша? Тепленький был…

— Подумаешь! У нас таких много возле госпиталя. От фугасных и от бомб. А на аэродроме у отца еще больше.

— Это от гранаты.

«Эх, рассказать бы Кате про бой!..»

— Можешь отдать своей невесте, вояка! — насмешливо сказала Катя. — Тебя на военную службу не берут?

Шофер уже запустил мотор, и из кабины донесся голос старшей сестры:

— Белоус, в машину!

— Сейчас! — отмахнулась Катя. — Ты хоть написал матери?

— Там немцы. — Алеша опустил голову. — Уже в сводке было… А Нина Архиповна где?

— Мама из Ессентуков написала, что выезжает в Петергоф. Мы там до Ханко жили. Больше не писала.

— Белоус! — Старшая сестра высунулась из кабины. — Сколько можно болтать!

Катя вскочила в кузов.

— Ты добивайся, Горденко. Смелее настаивай. Может, к нам в санитары возьмут…

Машина тронулась. Алеша проводил ее глазами, пока она не скрылась за бугром.

На земле валялся кусочек черного металла.

Алеша вернулся на судно.

Но «Кормилец» на этот раз не собирался быстро уходить. Он ждал пассажиров.

Среди многочисленных рапортов, поданных командиру береговой базы торпедных катеров о назначении в десант, находилась решительная просьба главного старшины Ивана Петровича Щербаковского.

На Ханко он только что прибыл, и никто его как следует еще не знал. В прошлом торговый моряк, он облазил весь свет и знал любую службу на корабле — от палубного матроса, кочегара и машиниста до второго механика. Но корабли ушли в район Эзеля и Даго, и Щербаковского зачислили шофером полуторки. Был он черен, как цыган, быстр и резок в движениях и разговоре, роста среднего, но жилистость и худоба делали его высоким. Щербаковский уверял — и в это нетрудно было поверить, — что именно в котельной он навеки почернел, а палящие лучи тропического солнца выдубили его кожу до такого состояния, что ни одна финская или немецкая пуля не способна ее пробить. На этом основании он требовал немедленно зачислить его в гранинский отряд и обязательно включить в список добровольцев под номером первым; так и написал он в рапорте.

— Странно, почему вы настаиваете, чтобы вас зачислили первым? — выслушав его доводы, сказал командир базы торпедных катеров. — Передо мной рапорты краснофлотцев и старшин из плавающего состава, которых я знаю добрых семь лет. А вы шофер, без году неделя в соединении — и хотите быть первым. Не могу. Я должен быть уверен, что никто из десантников не посрамит чести нашего соединения.

— Иван Петрович не посрамит бригады! — вспыхнул Щербаковский, как обычно, величая себя по имени и отчеству. — Это мое слово. А уж если Иван Петрович…

— Главстаршина Щербаковский! — оборвал его командир. — Здесь ваши разглагольствования неуместны. Согласно вашему желанию я зачисляю вас в команду десантников. Но список будет составлен по алфавиту. Ваше место в нем на «Щ». Понятно? Можете идти.

Щербаковский повернулся кругом и выбежал из штаба.

Выходя из ворот базы, он что-то вспомнил, вернулся, разыскал штабного писаря и заискивающе осведомился, у кого из матросов фамилия начинается на букву «А».

Писаря удивил странный вопрос. Он сообщил, что список личного состава в данный момент открывается фамилией Бархатова: все матросы на «А» ушли в море.

Щербаковский пошептался с писарем и вышел.

В назначенный час возле штаба торпедных катеров в полном вооружении построилась команда добровольцев. Провожать пришел весь офицерский состав.

Начальник строевой части приступил к перекличке.

Он развернул список и выкликнул:

— Щербаковский Иван Петрович!.. — Осекся, пожал плечами и закончил: — Главный старшина…

— Есть! — радостно откликнулся Щербаковский, благодарно оглянулся на писаря и тотчас же под сердитым взглядом командира базы вытянулся так, словно кто-то вогнал в него жердь.

— Бархатов Борис… — продолжал начальник строевой части. — Макатахин Михаил… Никитушкин Николай…

Когда перекличка кончилась, начальник политотдела произнес напутственное слово:

— Поздравляю вас с большой честью, которая выпала на вашу долю. Родина доверяет вам оружие, и вы достойно примените его в бою. Есть среди вас горячие головы, которые думают: на корабле — дисциплина, сошел на берег — гуляй, душа. Для нас берег Гангута — палуба великого родного корабля. Железная корабельная дисциплина поможет вам всем стать героями. Помните: ваши матери, сестры и жены верят в ваше мужество и стойкость. За победу! За полную победу над фашизмом!..

Катерники строем двинулись к Рыбачьей слободке, где их поджидал «Кормилец».

Опять выкликали по списку, и Щербаковский первым прыгнул на буксир. Он поморщился, увидев Алешу, стоящего без дела возле рубки, и протянул ему автомат:

— Подержи, сынок, машинку! Приготовимся нырять с вашей шаланды в залив…

Щербаковский стал заправлять флотские брюки в скрытые под ними сапоги.

Алеша простил ему даже «шаланду», приняв на хранение автомат. Справившись со своим туалетом, Щербаковский забрал оружие и покровительственно произнес:

— Нравится?

— Нравится, — подтвердил Алеша.

— Какого года?

— Тысяча девятьсот двадцать третьего.

— Сосунок еще. Ну ничего, в твоем возрасте Иван Петрович Щербаковский весь свет обошел, исключая Албанию и Китай, и даже побывал в таком государстве — Таи, где императором его величество Пу И.

Матросы хохотали, но Алеша, при всем уважении к незнакомому моряку, поправил:

— Император Пу И в Маньчжурии. — И для убедительности добавил: — Мы это еще в седьмом классе проходили.

— Ты, сынку, с Иваном Петровичем никогда не спорь, — настаивал Щербаковский, взглянув на окруживших его десантников. — Я, возможно, лично разговаривал с императором.

— О чем же вы с ним говорили, главный старшина? — подхватил длинный Никитушкин.

— Подарил ему краткую биографию покойника Николая Второго с надписью: «И ты там будешь»…

— Берегись! — крикнул из рубки Шустров.

Буксир круто вильнул от очередного снаряда. Все присели, кроме Щербаковского. Его обдало волной, но он стоял, как влитый в палубу.

Довольный собой, он протянул Алеше автомат:

— Хочешь такой иметь?

— Очень.

— Так в чем же дело? Плюнь на свою шаланду и пойдем со мной. Возьму тебя к себе адъютантом. Завтра же раздобудем автомат, гранаты и все прочее…

— Зачем, главный старшина, дисциплину подрываешь? — возмутился десантник Бархатов. — Паренек на должности, а ты его сбиваешь с пути.

— Подумаешь, должность — болтаться на старой шаланде. Ты, сынку, айда за мной. Приму тебя под свое командование.

«Кормилец» ссадил катерников на Хорсен.

На пристани пополнение встретил Пивоваров и тут же стал распределять — кого в оборону, кого на Старкерн, кого в резерв.

Щербаковский предстал перед Пивоваровым во всей своей красе. Где-то он уже разжился пулеметной лентой, опоясался ею, заткнул за пояс гранаты и заломил мичманку.

Пивоваров оглядел его с головы до ног, покачал головой и не спеша сказал:

— Ленту сдать в боепитание для пулеметчиков. Вам привести себя в порядок — и в резерв.

— Как в резерв?! — опешил Щербаковский. — Я воевать пришел, а вы меня в резерв!

— Прекратить разговоры! — одернул его Пивоваров. — Принимайте отделение первого взвода и направляйтесь в распоряжение лейтенанта Фетисова. Кр-ру-гом!

Резервная рота только формировалась. Ей отвели пещеру возле Кротовой норы — командного пункта отряда. Соседство с Граниным, которого Щербаковский еще не видел, но знал заочно, его утешило. Лейтенант Фетисов заверил, что резерв — главная ударная сила на Хорсене.