— Пропустить и продолжать наблюдение, — ответил командир взвода.

Два комсомольца насторожились в окопе. Четыре глаза глядят в амбразуру: два черных — Сокура, два серых — его товарища.

— Семеро разведчиков у финской проволоки! — доложил командир взвода в штаб батальона. — Проход через вражеское минное поле закрыт саперами.

— Финская разведка переходит рубеж! — передали дальше в штаб соединения. — Слышим взрывы. Подрываются на ловушках.

«Начинают!» — понял Кабанов; он ждал в эту ночь штурма.

Сигнал шел дальше — к артиллеристам, на аэродром.

Кончилось затишье над просекой. Взметнулась позади окопа земля, и в лесу упала высокая сосна.

На финской стороне вспыхивали зарницы. Снаряд за снарядом рубили за просекой лес. Мины рвали проволоку на «линии Репнина».

Два бойца притаились в окопе. Над окопом в один ряд лежали бревна. Над бревнами камень, на камне хворост. Рядом ударила мина, хворост загорелся.

Дым затуманил звезды на небе. Стало душно, горько дышать.

— Выкуривают. — Андриенко вытер слезы и всем телом прижался к товарищу.

— Не выкурят! — прошептал Сокур.

Над амбразурой горела маскировка. Желтое пламя закрыло кругозор. В пламени мелькали фигурки людей.

— Два взвода перешли границу, — доложил командиру Сокур. — Маскировка над окопом сгорела. Разрешите в случае необходимости стрелять?

— Разрешаю.

Хворост над окопом догорал. Дымились камни, пламя стихало. Потянуло влажным ветерком с залива. Но тут в амбразуру ударила земля. Разорвалась мина, и землей забило просвет.

Сокур сбросил с доски шинель. Доской он пробуровил амбразуру…

Бледное небо светлело. Окоп окружали финские стрелки. Свободен остался только ход сообщений — путь в тыл, к своим.

— Отходить не будем? — спросил Андриенко.

— Останемся здесь, — ответил Сокур.

Они вышли из окопа и встали в канаве — спиной к спине. Каждый держал в руке по гранате. Один бросал вправо, другой — влево.

— Закрывай проход, — сказал Сокур.

Андриенко подтащил к канаве бревна. Бревно на бревно — и ход закрыт.

— Одни остались… — вздохнул Андриенко. — Может, помирать придется, Петро Трофимович.

— Поживем еще. Ты стой тут. А я пойду гляну в амбразуру.

Сокур и Андриенко отбивались вдвоем. На войне это называют круговой обороной.

В ту ночь Маннергейм приказал любой ценой захватить Ханко. Флотилия катеров пыталась прорваться в бухты полуострова. С запада и с востока шюцкоровцы атаковали батарейцев на островах. Авиация и артиллерия «Ударной группы» не жалели бомб и снарядов. Но нигде, за исключением перешейка, противнику не удалось перешагнуть наши рубежи.

Удар по перешейку был главным. В узкую горловину шли рота за ротой. На узкой полосе суши держались наши опорные пункты — по два, по три бойца в каждом.

Позади финских рот рычали моторы танков. У самой линии фронта они наткнулись на глубокий ров и повернули обратно. Пехота наступала без поддержки танков.

Финны применили тактику своих учителей — немцев. Они попробовали в карликовом масштабе скопировать и повторить на Ханко все гитлеровское наступление. Пусть русские задыхаются в дыму и огне. Пусть остаются позади, как остались за фронтом германских армий Либава или Брест. Вперед — ценою гибнущих взводов и рот! На материке еще достаточно резервов!

Финны обошли окоп Сокура.

У скалы постукивал финский пулемет. Каску Андриенко рикошетом задела пуля.

— Войди в окоп, — сказал Сокур.

Андриенко встал у выхода из окопа.

— Справа у скалы крупнокалиберный, — доложил Сокур по телефону.

Связь на полуслове прервалась.

Между скалой и окопом упал наш снаряд. Песок и осколки осыпали окоп.

Сокур досадовал:

— Сидим здесь, а поправить не можем…

Второй снаряд угодил в скалу. Захлебнулся пулемет. Одинокая лиственница полетела корнями вперед к заливу.

Сокур пожалел:

— Хороша была ловушка для «кукушек».

В окопе стемнело, в просветах исчезло небо: кто-то лег на бревна и застучал из автомата.

Андриенко схватил Сокура за руку:

— Петро, финн над нами!

— Не волнуйся. Сейчас я его…

Сокур выстрелил в щель между бревнами. Донесся тяжелый стон и шорох. Закапала кровь. В щели над головой вновь открылось чистое небо.

Трое финнов — офицер и два солдата — по ходу сообщений бежали к окопу Сокура. У Сокура и Андриенко осталось только по гранате и снайперская винтовка. Диск автомата пустой. Когда финны подошли вплотную, Сокур поднялся и вскинул над головой гранату:

— Ложись!

Двое солдат упали ничком. Офицер что-то закричал. Андриенко выстрелил из винтовки Сокура. Офицер, раненный, упал.

— А ну, перевернуться на спину! — скомандовал Сокур.

Финны как будто не поняли.

— Андриенко, переведи-ка им на финский!

В лесу загремел голос командира взвода:

— Мандебура! Доставить мне Сокура с Андриенко живыми или мертвыми!

— Так мы здесь! — крикнул Андриенко. — Сюда идите!

К окопу бежали бойцы.

— Петро Трофимович! — кричал Мандебура. — А мы думали, вы зовсим убитые.

— Не зовсим, Мандебура, не зовсим. Осторожнее, не споткнись. Раздавишь трофеи…

Над просекой светило утреннее солнце.

Мандебура ходил кругом окопа и считал:

— Трое пленных. Тринадцать убитых…

— Наверху еще четырнадцатый. — Сокур показал на камни — там лежал убитый автоматчик. — А ты, Мандебура, подобрал мой личный подарок?

— Уже открыл боевой счет, — похвастал Мандебура, тряхнув трофейным автоматом.

— Оставайтесь, Мандебура, здесь, — приказал командир взвода, — а вы, Сокур, ведите пленных в штаб батальона.

Сокур повел пленных по канавке к лесу.

Первый, бой на Петровской просеке длился ночь и все утро. К полудню восстановилась прежняя линия фронта. Штурмовой батальон финнов погиб бесславно и без пользы для планов своего командования: ни одного клочка Гангута противник не захватил.

Сокур выбрался с пленными в лес, оттуда на шоссе и направился в штаб батальона.

Его обогнала повозка с ранеными.

— Садись, Петро, подвезем, эти теперь сами притопают! — крикнул знакомый санинструктор.

Сокур отказался. Пленные, правда, не собирались бежать; они, кажется, были рады, что выбрались из боя живыми. Но доставить их к командиру батальона Сокур должен сам.

Недалеко отошел Сокур, когда с финской стороны засвистел снаряд. Пленные легли на шоссе. И Сокуру хотелось прижаться к земле. Но равняться с врагами совестно. Он стоял.

Снаряд оказался необычным — по лесу и по дороге разметало серые листки.

Сокур поднял один листок, прочитал и рассмеялся. Листок был адресован лично командиру батальона и сочинен, видимо, заранее, до штурма. Финны писали: «Русские солдаты! Вы почувствовали силу нашего первого удара. Бегством от нас не спасетесь. Позади вас море. Сдавайтесь, или мы сотрем вас в порошок».

Сокур спрятал листовку в карман и прикрикнул на перепуганных пленных:

— А ну, вояки, шагу…

Перед землянкой штаба батальона очередь: толпа пленных ожидала допроса. Допрос вел командир батальона капитан Сукач вместе с капитаном Граниным, «блоха» которого стояла возле КП.

Гранин прослышал про пленных и приехал, чтобы расспросить их про Моргонланд. Его все еще интересовало: почему взорвался маяк? Но, допросив с десяток солдат, он так ничего и не добился. Финны разговаривали охотно. Они выкладывали все, что знали про свои части, и назойливо добавляли: «Русская артиллерия — это страшно».

— Что это за «языки»? — корил Гранин Сукача. — Хоть бы одного офицерика приволокли!..

А тут как раз и появился Сокур. Его пропустили в штаб вне очереди: офицера привел!

— Двойная вам благодарность, — обрадовался Сукач. — Спасибо за службу от меня и от товарища Гранина.

— Служу Советскому Союзу! — ответил Сокур и замялся, стесняясь постороннего командира.

— Что у вас еще?