– Хай! – Кукарцев вошел без стука. – Есть проблемы? Он пересек кабинет и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся в гостевое кресло. Хозяин офиса встретил его воспаленным взглядом, полным надежды. При появлении Кукарцева он немедленно выбрался из-за стола размером с портовый причал и бросился к вошедшему:

– Здорово, Викторыч! Проблемы не то слово! – воскликнул он, страстно пожимая гостю руку.

– Фу, – поморщился Кукарцев, – ты что такой потный? – Он обтер ладонь о свои белые штаны. – Ладно, садись, рассказывай.

Хозяин кабинета, повторяя машинально его жест, тоже отер руки и присел рядом. Волнение, очевидно, путало его мысли.

– Всю ночь не спал! – объявил он сокрушенно.

– Ты ближе к делу, Михалыч, – тенькнув инкрустированной «Зиппо», Кукарцев закурил.

– К делу, к делу… – смятенно повторил за ним Михалыч. – Тут такое дело, что ты удивишься.

Кукарцев опять поморщился:

– Валяй, короче.

– Короче если тебе сказать… – На лице Михалыча выразилось почти отчаяние. – Если короче, то мою бабу вчера поимели.

– В каком смысле?

– Ну… изнасиловали, чтобы тебе понятнее, – с мукой в голосе уточнил Михалыч.

Кукарцев хладнокровно пустил дым под журнальный столик.

– Кто?

– А я откуда знаю, Викторыч! Он ее прямо в подъезде прижал, ножик показал, и куда деваться… Извращенец какой-то или уколотый: все с разговорами к ней приставал…

– А она?

– Ну что она… ни бе ни ме от страху… Он нес чего-то, нес, а потом минет ей выдал, сволочь, и ушел. Даже серьги не снял.

– Минет, говоришь?

– Ну да. Ему самому неудобно было: у него одна рука не действовала, что ли…

– Стало быть, минет… – Кукарцев задумчиво тенькнул зажигалкой. – С твоей бабой понятно. Но я-то здесь при чем, Михалыч?

– Как при чем? Ты же моя «крыша», вот и помоги.

– Во-первых, – возразил гость сурово, – я уже говорил тебе: забудь про это слово. Крышуют бандиты, а мы – консалтинговая фирма. Во-вторых, мы решаем деловые вопросы, а здесь… ты меня извини, мало ли чего в жизни не бывает. Ты в милицию-то обращался?

Михалыч скривился:

– В какую милицию, Викторыч, ты же сам там работал!

– М-да… Ну и чего ты хочешь?

– Как чего… чтобы ты этого козла нашел, ну… по своим каналам.

– Я не про то, – перебил Кукарцев, – я спрашиваю, чего ты конкретно хочешь? Чтобы ему ноги переломали за твою жену или на деньги его поставить? Какие идеи?

Взгляд Михалыча принял более осмысленное выражение. Чуть подумав, он ответил:

– Вообще-то, конечно, лучше на деньги.

Кукарцев засмеялся:

– Вот за что я люблю вашего брата! Но ты слишком не надейся: если он на игле, с него вряд ли что возьмешь.

– Тогда хоть ноги…

– М-да… – опять задумался Кукарцев. – Неохота мне этой ерундой заниматься.

– Ну Викторыч! – взмолился Михалыч. – Тебе ерунда, а мне нет… Я сам заплачу сколько надо, ты только сделай что-нибудь.

Кукарцев поколебался еще секунды три и сказал:

– О’кей… Беда мне с вами…

Встав с кресла, он подсел к большому столу и развернул к себе телефон. Набрав известный ему номер, Викторыч нахмурился:

– Аллоу, гостиница?.. Кто это?.. Таран?.. Это Кукарцев на проводе… что?.. Кук, я говорю!.. Ага… Слышь, Таран, там Квазик в конторе или на выезде?., что?.. Дай мне его побазарить.

Кукарцев покосился на Михалыча и успокаивающе мигнул.

– Аллоу! Квазик? Это Кук тебя приветствует… ага… Слышь, у меня к тебе разговор нетелефонный, ты у себя будешь? Нес? О’кей, через двадцать минут я у тебя и перетрем.

Бросив трубку, он повернулся к Михалычу.

– Олл райт. Сейчас слетаю в гостиницу к ребятам, пусть ихний профсоюз поищет твоего однорукого.

Хозяин кабинета, весь мокрый, несмотря на работающий кондиционер, радостно подался к Кукарцеву:

– Спасибо, Викторыч!

– Но-но… – холодно отстранился Кук. – Потом будешь благодарить – Квазика отдельно, меня отдельно. Понял? Си ю лэйтэ.

Десять секунд спустя Виктор Викторович уже выходил из офиса на раскаленное крыльцо. Прямо у ступеней, перегораживая проход, стояла «бээмвуха», белая, как кукарцевские штаны, и едва слышно чревовещала. Кук не глушил мотор, чтобы кондишн в его отсутствие не дал нагреться салону.

Усевшись в машину, он протянул было руку, чтобы включить музыку, как вдруг почувствовал животом зуд. Привычным жестом выхватив из-за пояса мобильник, Кукарцев нахмурился, как делал всегда, когда говорил по телефону:

– Аллоу!..

Но тут же лицо его распустилось:

– А, Сашок! Мы вас приветствуем! – Свободной рукой он продолжал нашаривать магнитолу – Я-то?.. Кручусь, старик… дела, бизнес… Что?.. К тебе, поговорить?.. Есть проблемы?.. Могу, конечно, давай в сикс о клок?.. Пиво брать?.. О’кей, Сашок, конец связи.

С этими словами Кук нажал кнопку, и мощные динамики забились в дверях так, что снаружи могло показаться, будто кто-то запертый рвется из машины наружу. «Бээмвуха» негромко низким голосом рыкнула, присела и одним прыжком исчезла из виду.

До шести было еще очень и очень далеко. Пару минут Урусов просидел, подперев мобильником щеку. Потом он пошарил под собой ногами. Тапок не было; свесив голову между коленей, Саша убедился в этом воочию.

– Что за чудеса… – пробормотал он, однако поиски не продолжил. Встав с некоторым усилием с кровати, он отправился в ванную босиком.

Вычистив зубы, он не оскалился, как обычно, а, присунувшись к зеркалу, изучающе посмотрел на свое отражение. То ли сбой режима и события минувшей ночи оставили свой отпечаток, то ли Урусов давно не рассматривал внимательно свою физиономию, но ему показалось, что глаза его сегодня глубже сидели под черными бровями, а кожа как-то теснее облегала скулы. Не придя в восторг от своей внешности, Саша, тем не менее, заставил себя закончить туалет и не исключил из программы даже бальзамирования плеши.

Но вот чего не мог он себя заставить, так это поесть. Аппетита не было, и Урусов не умел его вызвать усилием воли. Не в Сашиных правилах было пить кофе на пустой желудок, однако и день сегодня выдался для него необычный. По некоторым признакам, как то: сон до полудня, исчезновение тапок и осунувшееся лицо, можно было предположить, что Александр Витальевич хватил накануне лишнего. Но, как известно, вернувшись вчера из Комсомольского садика, он ничего спиртного не употреблял и спать лег в положенное время. Что же случилось за ночь такого, что Урусов проспал едва ли не до обеда, а проснувшись, стал вызванивать Кукарцева? Ответ на этот вопрос дал он сам, потому что, пока разбалтывал в чашке свою порцию «Чибо», принял естественное для литератора решение: записать ночные события по горячим следам.

Чтобы исполнить свое намерение, Саша направился к компьютеру, но обнаружил, что на рабочем столе его уже сидит некто и задумчиво трогает лапой клавиатуру.

– Кши! – сказал Урусов, и животное, похожее окрасом на скумбрию, нехотя, довольно тяжело спрыгнуло на пол.

Саша забрался в кресло, запустил машину и стал припоминать, как все было; тень легла на его лицо. Когда компьютер проморгался, загрузившись, Урусов придвинулся, открыл «новый документ» и ударил по клавишам. Строчки на мониторе побежали быстрее обычного, потому что сегодня Саша ничего не сочинял и не придумывал. Итак, вот что с ним случилось после того, как он заснул этой душной июльской ночью.

Она, то есть ночь, сгустилась уже настолько, насколько в состоянии сгуститься летняя ночь над городом. Видимая через окно крыша соседнего дома темно вырезывалась на фоне мутно фосфоресцировавшего почти беззвездного неба. Урусов напряженно вглядывался в силуэты труб и антенн на ней, исполненный тягостного ожидания. Он предчувствовал что-то роковое, какую-то трагедию, которая вот-вот должна была разыграться, и ему, чтобы не пропустить начало, следовало неотрывно смотреть на темную крышу. Минуты шли, напряжение нарастало; ужас, медленно вскипая, поднимался со дна души, плавил сознание, лишал воли… Но вот над кромкой крыши показалась какая-то тень – и Сашино сердце ударило набатно: началось! Тень быстро и беззвучно побежала, заслоняя антенны и трубы, и… исчезла из виду. Но Урусов понял: скоро оно будет здесь. И точно: внезапно черный горячий ветер ворвался в комнату, нашел оцепеневшего Сашу, подхватил, поднял, закрутил и вынес в окно. Страха в душе почти не осталось – лишь холодное отчаяние; Урусов летел вращаясь, как листок, сорванный бурей, понимая, что оттуда, куда его несет, возврата нет. Но беспорядочно размахивая руками, он в какой-то момент, наверное, в самый последний, чудом сумел за что-то ухватиться и сжал это что-то, сколько было сил. Ветер принялся было трепать его, словно флаг, но потом вдруг как-то сразу ослабел и прекратился. Обвиснув, Саша отпустил руки… и рухнул спиной в свои мокрые простыни.