Весной японские макаки поедают травянистое растение такэнигуса, напоминающее бамбук. В китайской медицине его издавна применяют при лечении нарывов и язв, а также при заболеваниях ушей.

Японские макаки, живущие на острове Арасияма, поедают в день до трех граммов земли. Как оказалось, здешняя земля изобилует каолином, а он помогает при желудочных расстройствах.

Красные колобусы, живущие на Занзибаре, питаются листьями манго и миндаля, богатыми протеинами. Однако эти листья содержат также фенолы, нарушающие пищеварение. Вот почему местные обезьяны, довершая трапезы, ищут обгорелые стволы деревьев и глотают угли; древесный уголь, впитывая фенолы, очищает желудок.

Капуцины, обитающие в лесах Коста-Рики, любят натирать тело определенными листьями, семенами или корой — эти же средства используют местные жители, растирая тело при укусах насекомых или кожных заболеваниях.

Майкл Хуфман из Киотского университета наблюдал в Танзании, как при расстройстве желудка шимпанзе подбежала к дереву Veronia amygdalina и принялась жевать его листья. Обычно обезьяны избегают есть листья и кору этого дерева из-за их горького вкуса. Однако больная обезьяна в течение получаса жевала листья, не глотая их, а также грызла кору и ветки дерева. После этого она отправилась спать и уже на следующий день вновь чувствовала себя нормально. Хуфман исследовал химический состав листьев. Он обнаружил в них тринадцать веществ, обладающих антибактериальными и даже противораковыми свойствами. Выяснилось, что местные жители тоже лечатся листьями этого дерева. Они приготавливают из них настойку или отваривают вместе с мясом. Зачастую всего задень люди излечиваются от малярии или расстройства желудка.

Мир ботаники удивителен. Любая трава, часть любого дерева может открыть посвященному новый источник пищи или редкостное лекарство. Примеченные средства становятся достоянием избранных, а со временем входят в повседневную практику. Самки шимпанзе годами учат детенышей отличать съедобные травы от ядовитых и, может быть, распознавать целебные травы.

«Очевидно, Африка была не только родиной человечества, но и родиной современной медицины», — отмечает Майкл Хуфман, один из основателей новой научной дисциплины — зоофармакологии, изучающей способы самолечения животных. «Вероятно, шимпанзе могут подсказать нам неизвестные лекарственные растения».

Так где кончается животное? С чего начинается человек? Может быть, с религии? Однако в минувшие десятилетия ученые убедились, что у шимпанзе есть… свое подобие религии.

Когда начинается дождь, шимпанзе прячутся под кроны деревьев. Если ливень не стихает несколько часов, то один из самцов срывается с места, подпрыгивает, колотит палкой по стволам деревьев, суматошно бегает и топает ногами. Ему вторят другие самцы. Этот «танец» длится до получаса — при вспышках молний, под проливным дождем. Точно так же шимпанзе ведут себя при сильном ветре, возле водопада или широкой реки. Их движения напоминают танцы первобытных народов, с помощью которых те заклинали духов. С другой стороны, подобные прыжки и ужимки служат обезьянам, чтобы выказывать свое превосходство над другими самцами. Можно лишь предполагать, что шимпанзе представляют себе ливень, ураган или водопад некими безликими живыми существами — демонами или духами стихий, — которым позволено угрожать или поклоняться. Подобное поведение не является врожденным. Не все популяции обезьян знают, что с дождем можно «говорить» как с сородичем, зато знающие передают секрет из поколения в поколение.

Итак, в чертах примитивной культуры обезьян обнаружено многое, что еще десятилетия назад считалось присущим лишь человеку. Как и мы, обезьяны оценили, какие возможности открываются, если, манипулируя предметами, использовать «посредников» — другие предметы, так называемые «орудия труда», восполняющие недостатки нашей руки. Как и мы, они пытаются понять и запомнить, чем полезны плоды и листья, встречаемые ими, то есть — пусть это смело сказано! — развивают начатки первобытной науки. Как и мы, они стремятся влиять на те или иные явления природы, то есть вмешиваются в божественный ход вещей — совершают религиозные действия. Как и мы, обезьяны выстраивают систему сложных психологических отношений; у них есть мораль и этикет, дипломатические традиции и военные стратегии.

Некогда строгая граница, разделявшая людей и обезьян, все больше размывается. По замечанию некоторых ученых, если бы антропологи применяли те же самые критерии, что зоологи применяют к млекопитающим и птицам, то человек, шимпанзе и бонобо давно были бы причислены к одному роду.

И уже нет ничего удивительного в том, что несколько лет назад парламент Новой Зеландии впервые наделил «гоминидов, не относящихся к виду “человек”», правами, которыми не пользуется ни один из видов животных, «в знак признания их умственных и эмоциональных способностей». Так, согласно этому закону, в Новой Зеландии разрешено проводить над человекообразными обезьянами только те опыты, которые идут на пользу самим этим животным или, по крайней мере, представителям их вида, но никак не на пользу людям.

Вот только не поздно ли мы взялись защищать этих обезьян? Ведь им грозит вымирание. Вырубка тропических лесов, например, лишает шимпанзе привычных мест обитания. Поэтому обезьяньи племена ведут отчаянную борьбу за сохранившиеся территории — и сами истребляют друг друга. Если так дело пойдет и дальше, говорят пессимисты, то через 30 лет шимпанзе останутся только в зоопарках. Мы окончательно потеряем их.

«Мы потеряем не только шимпанзе; мы потеряем разнообразные культуры, сформировавшиеся в различных популяциях шимпанзе», — сетует Эндрю Уайтен. Люди привыкли считать себя единственными живыми существами, обладающими культурой. Однако это — заблуждение. Человекообразные обезьяны накопили множество традиций, которые не имеют ничего общего с генетическим наследованием определенных признаков.

«Если нам не удастся сохранить шимпанзе в естественных условиях, то мы не сумеем ответить на многие вопросы, касающиеся нашего происхождения», — предупреждает Кристоф Беш. Ведь только в лесу шимпанзе демонстрирует «невероятное разнообразие своего поведения», — а нам пока не удалось понаблюдать даже за одним поколением шимпанзе в естественных условиях, за жизнью шимпанзе от рождения до смерти.

Не лучше дела и с другими человекообразными обезьянами, например, орангутанами. В былые времена в Индонезии, на Калимантане и Суматре, жило около полумиллиона орангутанов. Но охота и уничтожение тропических лесов резко сократили популяцию обезьян. Им стало негде жить. В 1985—1997 годах вырублено около четверти всех лесов Индонезии: их сводят ради ценных сортов древесины, пользующихся немалым спросом, или добычи полезных ископаемых, например, золота. Лес рубят даже в окрестности питомников и в национальных парках. Кроме того, люди сводят и выжигают леса, чтобы обзавестись пахотной землей, — при этом гибнут все обитатели джунглей. Так, в 1997—1998 годах в некоторых районах Калимантана лесные пожары опустошили более половины области обитания орангутанов. Но и люди расплачиваются за варварское отношение к природе: земля, отвоеванная у лесов, через короткое время теряет плодородие и превращается в пустошь.

В свою очередь, чем меньше становится ареал орангутанов, тем легче на них охотиться. Во многих странах Азии орангутанов очень любят: они легко поддаются дрессировке, превращаясь в милых домочадцев. В Индонезии торговля ими запрещена уже несколько десятилетий, однако их незаконный отлов никогда не прекращался. Особенно большим спросом орангутаны пользуются на Тайване: сейчас там содержится около тысячи обезьян, незаконно вывезенных из Индонезии.