Клинки дважды скрестились, и Санчо показалось, будто его клинок натолкнулся на стену. Гроот обладал колоссальной силой, которой, впрочем, не уступало его мастерство. Санчо применил все свои лучшие комбинации - и все они оказались бесполезны. Он вынужден был признать, что мастерство капитана значительно превышает его собственное. Да, несомненно, что занятая фламандцем позиция для любого другого оказалась бы фатальной, но Гроот был достаточно силен и искусен, чтобы не пропустить Санчо на мост. А между тем, лошадь Варгаса уже почти достигла противоположного берега.

- Ну, что скажешь, smeerlap [15]? - усмехнулся Гроот. - Я вижу, тебя так и не научили пользоваться этим вертелом, что ты держишь в руке?

Разъяренный Санчо бросился на Гроота с четвертой позиции, но фламандец оказался более проворным и шагнул вперед, переместив вес тела на другую ногу и бросившись в контратаку. Санчо отбил два выпада, но последний, направленный в лицо, вынудил его повернуться вокруг своей оси. Его левая нога на секунду зависла в воздухе, а Гроот снова ринулся в атаку.

С криком отчаяния молодой человек упал вниз, и его поглотила ледяная вода.

Течение было таким сильным, а одежда Санчо стала такой тяжелой, что его протащило несколько минут, пока он, наконец, смог грести в нужном направлении. Учитывая туман и темноту, он лишь по чистой случайности разглядел огни, всегда горящие в Золотой башне. Санчо снова сбился с курса, но течение за башней резко поворачивало на восток, так что Санчо смог остановиться, полностью вымотавшись, окоченев и дрожа от ярости.

Здесь густо заросшие берега реки круто вздымались. Когда Санчо смог наконец выбраться из воды, оказалось, что он так устал, что не может сделать ни шагу. Каждый мускул прямо умолял его лечь на землю и уснуть, но Санчо понимал, что если он это сделает, то не доживет до рассвета. Он должен был заставить себя двигаться.

Ветер хлестал его по щекам, трепал мокрую одежду, заставляя стучать зубами от холода. У него не было ни кремня, ни огнива, чтобы развести огонь и согреться, а городские ворота в это время суток были наглухо закрыты. Он не рискнул снова сунуться на пирс, где сейчас наверняка было полно стражи. Любой тут же его узнает, а Санчо не сомневался, что его ищут. Согласно первоначальному плану, он должен был скрыться при появлении комиссара, ведь приговор к каторге на галерах по-прежнему оставался в силе, теперь еще и отягощенный побегом. К тому же, кто знает, какие обвинения выдвинул против него Варгас и что наплел стражникам Закариас. Слепого необходимо было проучить, и не стоило откладывать это дело так надолго. Но не сегодня. В эту ночь он далеко не сдвинется.

Он пересек каменный мост через Тагарете, которая впадала в Бетис у подножия Золотой башни, а затем, держась городской стены, добрался до верфи, а там уж было рукой подать до заветного лаза, ведущего в тайное убежище Бартоло. Когда он нащупал острые края заветного камня, за которым располагался вход, оказалось, что окоченевшие пальцы совершенно его не слушаются. Он несколько раз потер друг о друга ладони, чтобы вернуть пальцам чувствительность. Лишь после этого ему удалось извлечь камень из ниши и проникнуть внутрь через открывшийся узкий проход. Он даже не подумал о том, чтобы вернуть камень на место. В эти минуты он способен был думать лишь о кремне и огниве, которые могли бы спасти ему жизнь.

Самым трудным и мучительным оказалось развести огонь - негнущимися руками, в непроглядной темноте берлоги. Ничего труднее Санчо в жизни не доводилось совершать. Он совершенно потерял счет времени, когда, наконец, ему удалось высечь крошечную искру, упавшую на горстку сухой соломы - единственное имевшееся здесь топливо, которое могло теперь спасти его от холода и потоков ледяной воды, которые по-прежнему лились с одежды. Прошел час или три, Санчо не мог сказать точно. Когда солома наконец занялась и Санчо удалось развести небольшой огонек, он долго держал возле него закоченевшие руки, пока они не согрелись достаточно, чтобы к ним вернулась чувствительность и он снова мог шевелить пальцами. Тогда он побросал в огонь весь хлам, способный гореть, какой только нашелся в убежище; после этого разделся догола и лег на кровать, накрывшись кипевшим клопами одеялом, и забылся лихорадочным, беспокойным сном, полным кошмаров.

Когда он проснулся, оказалось, что одежда уже высохла. Он подобрался поближе к огню и медленно оделся, чувствуя себя по-прежнему измученным, ощущая тупую боль в мышцах. Лоб его был еще горячим, но всё же не таким раскаленным, как минувшей ночью.

Когда он покинул убежище, перевалило далеко за полдень. Он направился на постоялый двор, где дожидался Хосуэ, куда ему пришлось добираться через всю Севилью, и на каждом углу ему попадались целые толпы людей, горячо обсуждавших утреннее происшествие в порту. В воздухе, словно ядовитый дым, повисла ненависть. Санчо улыбнулся. Да, Варгас сумел избежать заслуженной кары, но, как бы то ни было, его репутация навсегда погибла. Он никогда не сможет сюда вернуться.

И теперь, в кои-то веки, он наконец-то сможет отдохнуть. Наконец-то сможет побыть самим собой.

К заходу солнца он наконец добрался до постоялого двора. И каково же было его удивление, когда кроме Хосуэ он обнаружил в комнате Мигеля. Оба они наперегонки бросились его обнимать.

- Ради Бога, дайте мне что-нибудь поесть, - взмолился Санчо. - Я уже и не помню, когда ел в последний раз.

"Ты ужасно выглядишь, - сказал Хосуэ. - Вид у тебя такой, как будто тебя прожевала и выплюнула коза".

Санчо устало рассмеялся, а затем умял изрядный кусок сыра, миску горячего супа и выпил кувшин вина, которое комиссар принес из ближайшей харчевни.

- Ваш друг портовый инспектор сумел выбраться из воды, хоть и со сломанной рукой, а Мальфини со страху наложил в штаны. Они стали главной нашей добычей за вчерашний день, потому что с команды корабля взять особо нечего, за исключением, конечно, пшеницы.

- Она была на корабле?

- Вся, до последнего зернышка. Ее уже перевозят в амбары на улице Менестрелей, откуда она начнет поступать в городские пекарни - причем по разумным ценам, какими они были несколько месяцев назад. Завтра в Севилье снова будет хлеб, Санчо. И все это благодаря вам. Я лично прослежу, чтобы это дошло до ушей короля Филиппа.

- Нет, это благодаря вам раскрыли весь этот заговор, Мигель, - возразил Санчо. - Это пойдет на пользу вашей карьере. Но мне бы не хотелось, чтобы стало известно о моем участии в этом деле.

- Но это могло бы восстановить ваше доброе имя и избавить от ссылки на галеры.

- Там, куда я направляюсь, это не имеет никакого значения, комиссар. И остается риск, что всё пойдет не так, и я снова окажусь запертым, как сардины в бочке, благодаря какому-нибудь приятелю Варгаса, который тоже пострадал по моей вине. Это меня тоже не прельщает. Так что пусть всё останется как есть.

- Ну что ж, как хотите, - ответил Мигель, который, казалось, был весьма огорчен таким решением.

- А что будет с Варгасом?

- Ему придется отвечать перед законом - если, конечно, мы сможем его найти. Скорее всего, мы никогда больше о нем не услышим. Здесь его не ждет ничего, кроме виселицы - а быть может, и чего похуже. И это не говоря уже о том, что произошло у него в доме сегодня утром.

Услышав эти слова, Санчо отбросил ложку и схватил комиссара за руку.

- О чем вы говорите? - встревожился Санчо.

- Этого следовало ожидать, мой мальчик. Когда разнеслись слухи о том, что сделал Варгас, в его дом ворвалась озверевшая толпа. Они разграбили дом, разбили в щепы всю мебель, а потом подожгли. Некоторые из его слуг убиты.

- Кто именно? Там были женщины?

- Не знаю. Да что с вами такое, черт побери?

Даже не попрощавшись, Санчо бросился к аптеке Клары. Нет, не может быть, чтобы она там оказалась, она уже давно даже близко не подходила к этому дому, но всё же... Что если она вдруг решила навестить свою мать именно в этот злосчастный день? А если до нее дошли слухи о нападении на дом Варгаса, и она бросилась туда, чтобы убедиться, что с матерью все в порядке? Пусть даже лично ей никто не желал зла, но в толпе ее могли просто раздавить насмерть.