—  

Вдвоем объясняться с девушкой не ходят. Куда ж они могли податься сейчас, а? — привычным движением потирая виски, продолжал он, уже ни к кому не обраща­ясь.

—  

Задержим? — спокойно спросил Хмелевский, толь­ко что наводивший справку о съемочной группе. — Такси двадцать семь — семнадцать.

—  

Да надо бы, надо бы... — согласился Хлебников, не отводя глаз от пришедших санитаров и Саши Антонова, которые укладывали Геннадия на носилки.

—  

Осторожней, пожалуйста, — сердито вмешался врач, увидев, что один из санитаров хотел положить что-то под голову Геннадия. — У него же голова разбита.

—  

Доктор, — неожиданно громко спросил подполков­ник, — когда он придет в себя?

Тот неопределенно пожал плечами.

—  

Думаю, что сразу, как доставим в санчасть. Но очень-то спешить не стоит.

—  

Нет, нет, — с досадой перебил Хлебников. — А если бы само собой, без вашей помощи?

Врач задумался.

—  

Очень сильная доза. Через два-три часа. Организм у него крепкий.

—  

Спасибо, доктор, больше вопросов нет. — Он по­вернулся к Хмелевскому: — Ясно? Стало быть, они считают, что через два-три часа Геннадий им будет не опасен. Так получается?

Хмелевский нахмурился.

—  

Очевидно, так.

—  

И умчались в такси, — продолжал Хлебников.

Саша высказал догадку:

—  

В аэропорт.

Хлебников встал из-за стола.

—  

Товарищи! — обратился он ко всем, находящимся в комнате. — Положение серьезное. Похоже, что пре­ступники решились на последний шаг...

А Хмелевский тем временем уже диктовал в теле­фонную трубку:

— 

Дежурный? Хмелевский говорит. Записывай: всем постам ГАИ! Всем мотопатрульным и постовым службам! Такси двадцать семь — семнадцать. Предположитель­но — направляется в сторону аэропорта... Подлежит немедленному задержанию!...

...А через две-три минуты сообщение Хмелевского уже слушали в милицейских машинах, несущихся по городу, мотопатрульные в круглых касках, регулировщики на перекрестках. Слушали с возрастающей тревогой и двое патрульных ГАИ, стоявшие со своим мотоциклом около указателя «Аэропорт».

«...В машине — двое пассажиров. Один — Орбелиани Георгий Георгиевич, директор ателье «Экстра». Другой — Гнедых Аркадий Семенович, кинорежиссер научно-исследовательского института. Возможны и другие. Сообщаю приметы...»

— 

Они! — словно очнувшись, взволнованно закричал молодой милиционер.

— 

Точно! — сквозь зубы выдавил старшина, уже запуская мотор. Мотоцикл рванулся на шоссе и помчался в сторону аэропорта.

...Сообщение поста ГАИ на участке поселок — аэропорт дежурный тотчас же передал Хлебникову. «Такси 27—17 проследовало с превышением скорости мимо указателя минут 15 назад. Направляется к рейсу 13—14 на Ашхабад. Один из двух пассажиров — кинорежиссер Гнедых. Ведется преследование».

—  

Опергруппу в аэропорт! — скомандовал Хлебни­ков. — Старший... — Он сделал паузу, и Саша рванулся вперед:

—  

Пустите меня, товарищ подполковник.

— 

Может быть, вы? — спросил подполковник Хмелевского. Тот коротко кивнул.

—             

Нельзя горячиться, Саша, — сказал Хлебников

смертельно разобиженному парню. — Езжайте, я буду чуть позже — надо связаться с аэропортом.

Как ни спешила опергруппа Хмелевского, как ни бешено мчались две милицейские желто-синие машины, все-таки по всему выходило, что раньше чем за час им в аэропорт не попасть. Мало того, что и путь сам по себе неблизкий, да и помехи в пути просто так не смахнешь. Одно дело — скользнуть мимо красного сигнала светофо­ра, ошпаривая испуганную улицу тревожным ревом милицейской сирены, и совсем другое — уткнуться в мед­ленно ползущую вереницу груженных щебенкой грузови­ков, когда навстречу столь же медленно и натужно тянется колонна автомобилей с лесом. Многотонные грузовики спокойно делают свое важное и нужное людям дело и мало интересуются погонями, засадами и другими аксессуарами детективного жанра.

Вот почему подполковник Хлебников, приняв во внимание возможность самых неожиданных дорожных «пробок», на всякий случай позвонил по телефону: предупредил о готовящейся операции руководство аэро­порта, проинструктировал отделение транспортной мили­ции, оберегающее там порядок.

Словом, когда лихой Сенечка подкатил на своей машине 27—17 к зданию аэровокзала, предприятие Гнедых — Орбелиани уже можно было считать прова­лившимся. Но, разумеется, оба вожака преступной группы этого не знали и потому появились перед своими «мальчиками» в обычном респектабельном виде. Правда, респектабельность эта носила чисто внешний характер. Орбелиани начал откровенно трусить еще в машине и потом, выбравшись из нее, так явственно проявил признаки страха, что Гнедых злобно зашипел на него:

—  

Перестаньте праздновать труса, князь! Стыдно!

Орбелиани пытался взять себя в руки, но это ему никак

не удавалось: все тело обмякло, правая нога, еще в детстве подпорченная костным туберкулезом, сейчас вообще не разгибалась. Гнедых, недовольно скосив глаза, поморщил­ся, но говорить что-либо уже было некогда — они выходили из здания аэровокзала и сразу оказались около своих.

—  

Ну, как успехи, детки? — преувеличенно бодро спросил Гнедых, обращаясь одновременно к Бутурлину и Строкатову.

—  

Все в ажуре! — радостно выпалил Костя, дово­льный тем, что может первым передать шефу такое приятное известие.

— 

Порядок! — мрачно изрек Бутурлин, не отрывая глаз от летного поля.

Сообщение и впрямь сильно подбодрило Орбелиани.

—  

Что ж мы тогда стоим? — засуетился он. — Пошли?

—  

Куда? — вдруг резко повернулся к нему Бутурлин.

—  

То есть, как куда? На посадку.

—  

Да? — скривил губы Бутурлин. — Вы что, ослепли?

Георгий Георгиевич .растерянно оглянулся. Действи­тельно, пассажиры толпой сгрудились около запертых дверей выхода на летное поле и, судя по недовольному гулу, выражали крайнее нетерпение. Гнедых взглянул на часы. Через десять минут самолет уже должен быть в воздухе, а...

Бутурлин понял тревогу шефа.

—  

То-то и оно! — заметил он. — А между тем, посадку еще даже не объявляли! И вообще...

—  

Что вообще? — неожиданно вскипел Орбелиани. — Что вы все каркаете, Петр Степанович! Может, не­исправность в самолете какая, может, заправить не сумели вовремя... Мало ли что бывает. А вы сразу панику разводить!

—  

Сами вы поменьше паникуйте, князь! — посовето­вал Гнедых. — А это что такое, Петр Степанович? — он кивнул на милиционеров, выстроившихся вдоль ограды. — Это что, обычно?

— 

А пес его знает! — выругался Бутурлин, — я уж сам гляжу... может, прилетает кто... какой-нибудь принц заморский... И задержка из-за того же...

Гнедых молча пожал плечами. Объяснение показалось ему убедительным, хотя полностью тревоги не сняло.

— Передай: держаться всем поближе, — шепнул он Косте Строкатову. И почему-то испытал облегчение, когда увидел, что к нему придвинулись «мальчики» из ки­ногруппы и аккордеонист Дмитров.

...Некоторую неуверенность испытывали и сотрудники милиции, получившие приказ Хлебникова «не допускать посадки в самолет кинорежиссера Гнедых и заведующего ателье Орбелиани». Конечно, они слышали сообщение по рации и тотчас «засекли» пассажиров такси 27— 17, но, во- первых, те так стремительно покинули машину и, пройдя через вокзал, очутились у входа на летное поле, что милиционеры просто не успели перехватить их по дороге. Во-вторых, Гнедых и Орбелиани сразу окружили какие-то люди, и было не совсем ясно, что же делать с ними: арестовывать или нет. Во всяком случае, краткий, торопливый приказ об этом ничего не говорил. Поэтому дежурный решил выполнять приказ в самом его букваль­ном смысле: не допускать в самолет всю эту компанию, а там пусть разбирается опергруппа, которая должна прибыть с минуты на минуту. Он же остановил и готовых действовать двух примчавшихся на мотоцикле «гаишни­ков», и тем пришлось удовлетвориться задержанием остолбеневшего от изумления шофера Сенечки, который еще не уехал, рассчитывая прихватить обратного пассажирчика.