—  

Опускаешься.

—  

Геныч, мы с тобой в разных весовых категориях. А ничего студень! — Саша отправил в рот солидный кусок.

—  

Между прочим, на востоке говорят: завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу. Саша мгновенно отпарировал:

— 

Хочешь, могу считать это обедом. Придется поужи­нать позже, только и всего. Хочешь ватрушку?

—  

Нет уж, опускайся один. — Фомин, улыбнувшись, отрицательно покачал головой. — Я тебе не попутчик.

На лице Саши вдруг явственно проступил ужас:

—  

Караул! Опускаюсь! Тону! — Он чуть не целиком отправил в рот трубочку с кремом. — Спаси, друг!

Фомин не выдержал и фыркнул. Он знал Сашину давнюю привычку много есть, доставлявшую столько хлопот тренерам общества «Динамо». Был случай, когда в самый канун спартакиады выяснилось, что Антонов почти на пять килограммов вышел за пределы своей весовой категории, и этот излишек два тренера, сменяя друг друга, выгоняли из него вениками в парной. Да, собственно, и в финал первенства Европы Саша не попал по той же причине. Перед встречей с болгарином Жечевым пришлось париться до изнеможения. А у Жечева Саша обязан был выиграть: все предыдущие схватки между ними закончились в пользу Антонова. Ну, а теперь, вдали от тренеров, удержать Сашу будет просто немыслимо. Все- таки, когда Антонов принялся за вторую чашку кофе, Геннадий заметил:

— 

А немцы говорят: первая чашка кофе — лекарство, вторая — яд.

—  

Геныч! Ты глубоко, хотя и несколько узко образо­ван, — тотчас отозвался Саша. Он задумчиво оглядел пустые тарелки и сказал с сомнением в голосе: — Повторить, что ли?

—  

Не дури! — уже всерьез забеспокоился Геннадий. Он быстро допил кофе. — Пошли, пошли отсюда...

—  

Мальчики, вы куда? — Высокая, подчеркнуто мед­лительная девушка подплыла к их столику с чашкой кофе и бутербродами. — А я надеялась, что вы составите мне компанию. Я же вас сто лет не видела.

Она уверенным движением составила на соседний столик пустую посуду и вдруг, лукаво поглядев на друзей, указала на тарелки:

—  

Однако...

—  

В среднем на двоих это немного, — скромно сказал Саша.

Девушка улыбнулась. Она спокойно начала есть бутерброд, нимало не сомневаясь, что Саша и Геннадий останутся здесь. Она привыкла, что все всегда дорожат ее обществом, и держалась соответственно этой привычке. Действительно, ребята остались. Саша повернулся к Ген­надию:

—  

Ну что, Геныч, теперь-то уж явно надо что-нибудь взять... Я принесу.

Неожиданно девушка сказала:

—  

Слушайте, мальчики, про вас говорят ужасные вещи: будто вы поймали подпольного миллионера... или даже миллиардера с полным чемоданом золота. Есть тут какая-нибудь правда?

—  

Это кто же говорит? — насторожился Фомин.

—  

Господи! — воскликнула девушка. Да

все без исключения.

В троллейбусах,

трамваях, на крытом рынке. А больше всех, наверное, у нас в театре. Увидишь двоих разговаривающих, смело подходи и включайся. Золото, мол, золотом, а какие там были камни!

Ребята переглянулись.

— 

Послушайте, Оля, — неуверенно проговорил Са­ша. — Ужель и вы такой ерунде поверили?

—  

А как же? — удивилась девушка. — Во-первых, интереснее поверить. Во-вторых, ваш смущенный вид говорит сам за себя. И в-третьих, — насмешливо глядя на своих собеседников, заключила Оля, — наша несосто­явшаяся актриса, а ныне стюардесса рейса девятнадцать- двенадцать видела этот чемоданчик собственными глаза­ми...

Она торжествующе тряхнула головой.

—  

Ну и как? Хорошо мое «в-третьих»?

—  

Прилично, — согласился Саша. — В спорте это называется хорошо подготовленной атакой.

Оля вздохнула:

—  

Не говорите! Чего стоило только номер рейса зазубрить. Но я знала, что тружусь не напрасно! Так как же? Признаете себя виновными?

—  

Что вам сказать? — серьезно проговорил Генна­дий. — Вы же знаете: действительность всегда скучнее легенды. Должны вас разочаровать: никакого миллионера нет и в помине.

—  

Ну-у, мальчики, — обиженно протянула девуш­ка. — Это не серьезно. Лучше скажите — секрет. И я не буду спрашивать. Только знаете что: хороши секреты — всему свету, копия — базару.

— 

Базар, Оленька, ненадежный источник информа­ции, — с важным видом сказал Саша. — Лучше послу­шайте Геннадия.

—  

Никакого миллионера нет, а есть самый банальный, заурядный спекулянт.

—  

И мошенник, — уточнил Саша.

—  

А золото? В чемоданчике? — требовательно спроси­ла Оля.

— 

И золота тоже нет. Анодированные штучки, металлолом.

—  

Но сбывать-то собирался за золото, — словно успокаивая девушку, заметил Саша.

Оля недоверчиво глядела то на одного, то на другого и жалобно выговорила:

— 

Стало быть, пропала моя хорошо подготовленная атака.

—  

Нет, почему же, — галантно улыбнулся Фомин. — Просто противник не стоил ее. И потом... вы же узнали правду.

Девушка была откровенно разочарована:

—  

Ну-ну... Лучше бы и не знать. Вечно все оказыва­ется... скукой.

...Ребятам пришлось проводить девушку до самого театра. У маленькой и узкой служебной дверцы, так не гармонировавшей с вызывающей роскошью залитого светом главного входа, Оля остановилась. Заметив, что друзья несколько шокированы неказистостью служебного входа, она усмехнулась:

—  

А между прочим, удивляться не стоит. В сущности, точное отражение восприятия искусства. Так дорогу в него, — она указала на парадный подъезд, — пред­ставляют любители искусства, а так — служители.

«Высокий гость»

...Не умаляя значения оперативно-розыскной дея­тельности органов милиции, все же следует отдать предпочтение работе профилактической. -

...В этом смысле значение документального фильма, задуманного режиссером А.

С.

Гнедых, трудно переоце­нить...

Из письма, приобщенного к материалам следствия управления политико-воспитательной работы МВД

Что и говорить, идея была неплохой. Снять на кинопленку весь процесс разоблачения преступника от самых первых допросов до вынесения приговора в суде — да, ценность подобного фильма не выразить ни в каких единицах. И, конечно, не ему, начальнику отдела ОБХСС, ставить палки в колеса киношникам, задумавшим снять фильм о милиции.

Но что-то все же не нравилось Хлебникову в этой идее, и режиссера, рассказывающего ему о замысле, он слушал насупленно, недоверчиво, словно тот затевал какую-то противозаконную махинацию. И странное дело — чем ярче повествовал Аркадий Семенович о своем будущем фильме, напирая на то, что это даже не кинонаблюдение, а киноисследование, новое слово в кинодокументалистике, что фильму почти обеспечен всесоюзный экран, а скорей всего, и международный, тем больше тускнел Хлебников. Тем туже стягивал к переносице густые и жесткие, уже заметно тронутые сединой брови.

Наконец, верный своей давней, выработанной привыч­ке трезво анализировать каждое свое чувство и ощуще­ние с позиций, как он выражался, критического реализма, подполковник задал себе вопрос: а чем, собственно, он недоволен? Он отлично знал, что весь отдел политико- воспитательной работы старается установить более тесные контакты с разными творческими союзами — писателей, кинематографистов, художников, отделением Всероссий­ского театрального общества, старается привлечь их внимание к работе милиции. Да и, честно говоря, сам он с интересом посмотрел бы такой занятный фильм, о котором столь восторженно рассказывает Аркадий Семенович. А вот поди-ка — явился к нему режиссер, сам, без приглашения, предлагает интересную и не совсем обычную идею, а он, Хлебников, колеблется. В чем дело, товарищ Хлебников?