— Я видел черного человека. У него были длинные черные волосы, но он был далеко. Я не знаю, Фриц это был или нет.
— А как ты думаешь, это был он?
— Не знаю!
Голосок его стал напряженным, словно его детская память отразила вещи, укрывающиеся от его понимания. Он повернулся к матери и заявил, что хочет есть.
Глава 35
Я подвез Джин и Ронни к ресторану в центре города, а сам снова поехал через негритянские кварталы к Фрицу и миссис Сноу. Мостовая перед ее домом превратилась в сплошной поток. Я остановил машину на асфальтовой площадке за старым белым «Ремблером» хозяйки и аккуратно запер дверцу на ключ. Миссис Сноу открыла мне прежде, чем я успел постучать. Она всматривалась в дождь за моей спиной, словно была уверенна, что я не один.
— Где Фриц? — спросил я.
— У себя в комнате. Вы можете, если хотите, поговорить со мной, мистер. Я всегда говорила за него и, наверное, всегда буду говорить.
— Простите меня, но на сей раз он должен будет говорить сам.
Я прошел мимо нее в кухню и открыл дверь комнаты Фрица. Он, съежившись, сидел на железной кровати и прятал лицо в ладонях. Он был неразумным и беспомощным созданием, и мне противно было то, что я должен был сделать. Суд привлечет к нему внимание толпы, в тюрьме он будет последним парией, как этого боялась его мать. Я чувствовал спиной ее встревоженное присутствие.
— Фриц, ты купил парик где-то месяц назад? — спросил я. — Парик, усы и бороду?
Он оторвал руки от лица.
— Мо-ожет и купи-ил…
— Я знаю, что купил.
— Ну, так чего ж вы спрашиваете, мистер?
— Я хочу знать, зачем ты его купил?
— Чтоб иметь длинные волосы… И спрятать вот это… — он поднял указательный палец к искалеченной верхней губе. — Ни одна девочка не позволяет мне поцеловать ее. Я только раз в жизни целовал девочку…
— Марту?
— Да-а, она одна мне разрешила… Но это было давно… шестнадцать или восемнадцать лет наза-ад… Я прочел в киножурнале о париках, поехал в Голливуд и купил весь комплект… Я хотел снять девочку на Сансет-Стрип и забавляться, как все-е…
— И снял?
Он грустно покачал головой.
— Я только раз там был… Она не хочет, чтобы я снимал девочек…
Его взгляд обогнул меня и задержался на матери.
— Я — твоя девочка, — весело сказала она, — а ты — мой парень!
Усмехнувшись, она подмигнула ему, но в глазах ее стояли слезы.
— А что случилось с твоим париком, Фриц? — спросил я.
— Не зна-аю… Я спрятал его под матрас, а кто-то забра-ал…
— Наверное, Элберт Свитнер, — вмешалась его мать. — Он был в нашем доме на прошлой неделе…
— Он пропал намного раньше, почти месяц назад… Я только раз вышел в нем к девочкам…
— Мы вышли, — поправила его мать.
— Мы вышли, — повторил он.
— Ты уверен, Фриц? — спросил я.
— Да-а…
— А ты случайно не поехал вечером в субботу в Нортридж и не надел его на Элберта Свитнера?
— Не-ет…
— И его не было на тебе в субботу утром в каньоне? Когда ты пырнул ножом Стенли?
— Я любил Стенли. Зачем мне было бить его ножом?
— Потому что он пытался откопать тело своего отца. Не ты ли убил также и его отца?
Он быстро-быстро закрутил головой.
— Прекрати, Фриц! — сказала его мать, — тебе будет плохо.
Он застыл, свесив голову, словно со сломанной шеей. Потом заговорил:
— Я похоронил капитана Броудхаста и сказал вам об этом, мистер. Но Стенли я не пырнул. Я в жизни никого не пырнул ножом!
— Не пырнешь, — поправила его миссис Сноу, — никого в жизни не пырнешь ножом.
— Никого не пырну ножом… — повторил он. Ни капитана Броудхаста, ни Стенли, ни… — он поднял голову. — Кто был третьим?
— Элберт Свитнер.
— Его тоже не пырнул.
— Не пырнешь! — поправила мать.
Я повернулся к ней:
— Позвольте ему самому от себя говорить, миссис!
Мой резкий тон придал ее сыну смелости.
— Да, позволь мне самому от себя говорить!
— Я хотела только тебе помочь…
— Да-а, ты хотела… — однако в его голосе была нотка сомнения, она усиливалась, хоть он и продолжал сидеть на краешке кровати, словно подбитая птица. — Куда же подевался мой парик и все остальное?..
— Кто-то взял его, — сказала она.
— Элберт?
— Может, и Элберт.
— Я тебе не верю! Это ты сама взяла!
— Ты говоришь глупости!
Его глаза поползли вверх, к ее лицу, медленно, словно два ползущих по стене червяка.
— Это ты их стащила из-под матраса! — он стукнул кулаком по постели для подтверждения своих слов. — Я не такой дурак!
— Но глупости говоришь. Зачем мне твой парик?
— Потому что ты не хочешь, чтобы я снимал девочек. Ты ревнуешь!
Она резко рассмеялась, но в этих звуках не было ни тени веселья. Я взглянул на ее лицо — оно пошло пятнами и застыло, словно парализованное.
— Мой сын взволнован, — сказала она, — он плетет глупости!
Я повернулся к Фрицу.
— Почему ты считаешь, что это мать взяла твой парик?
— Сюда больше никто не заходит, только мы с ней. Я сразу понял, что это она.
— Ты спрашивал ее?
— Я боялся…
— Мой сын никогда меня не боялся! — заявила миссис Сноу. — Он прекрасно знает, что я не брала этот идиотский парик! Должно быть, его взял Элберт Свитнер. Я сейчас припоминаю, он был тут месяц назад…
— Простите, миссис, но месяц назад он сидел в тюрьме. Вы уже достаточно свалили на Элберта, — в повисшей тишине было слышно наше дыхание. Я повернулся к Фрицу:
— Ты мне говорил, что это Элберт велел тебе похоронить капитана Броудхаста. Ты на этом настаиваешь?
— Элберт при этом был, — поколебавшись ответил он, — он спал в сарае, за охотничьим домиком… Он говорил, что проснулся от выстрела… Хотел увидеть, что будет дальше… Он помог мне копать, когда я пригнал бульдозер…
Миссис Сноу, протиснувшись мимо меня, встала над Фрицем:
— Но ты же не отрицаешь, что Элберт велел тебе сделать это?
— Не-ет… Это ты мне велела… Ты сказала, что об этом просит Марта…
— Это Марта убила капитана Броудхаста? — спросил я.
— Не зна-аю… Меня там не было. Мамочка разбудила меня среди ночи и сказала, что я должен хорошенько закопать его, иначе Марту приговорят к смерти… Посадят ее в газовую камеру… — он обвел взглядом стены тесной комнатки, словно и сам был в газовой камере и ждал смерти. — Она велела мне свалить все на Элберта, если кто спросит…
— Ты с ума сошел! — взорвалась миссис Сноу. — Я тебя брошу на произвол судьбы, если будешь рассказывать такие гадости! Тебя посадят в тюрьму или сумасшедший дом!
«Кто знает, не окончат ли там свои дни эти двое», — подумал я, а вслух сказал:
— Не давай себя запугать, Фриц! Тебя не посадят в тюрьму за то, что тебе приказала делать мать.
— Я не позволю! — выкрикнула она. — Вы восстанавливаете против меня сына!
— Это самое лучшее, что я могу сделать, миссис. Под видом опеки вы сделали из него козла отпущения.
— Должен же кто-то опекать его… — ее голос зазвучал хрипло и печально.
— Наверное, посторонний человек отнесся бы к нему лучше, — я обратился к Фрицу: — Что случилось утром в субботу, когда Стенли взял у тебя мотыгу и лопату?
— Взял мотыгу и лопату… — повторил он. — Когда он уехал, я заволновался и пошел наверх, посмотреть, что он делает. Стенли копал в том самом месте, где был похоронен его отец…
— И что ты сделал?
— Вернулся на ранчо и позвонил ей, — его влажные зеленые глаза остановились на матери. Она выдавила из себя какой-то странный тихий звук, перешедший в шипение.
Не обращая на нее внимания, я спросил:
— А что ты делал в субботу вечером, Фриц? Ездил в Нортридж?
— Не-ет… Я весь вечер лежал в постели…
— А где была твоя мать?
— Не зна-аю… Она дает мне снотворное, когда оставляет меня вечером одного…
— Элберт звонил в субботу вечером?
— Да-а… Я снял трубку, но он хотел поговорить с ней…
— О чем они говорили?
