Следующая зима выдалась необычайно мягкая, я не припомню у нас такой зимы. Поздней осенью, когда обычно в наших краях уже давно стоят морозы и луга покрываются густым инеем, а ныне все еще улыбалось неяркое солнышко, полковник с дочерью перебрались в новый дом. По моему совету полковник проделал опыт с прокаленным поташом; после долгого стояния в помещении он очень мало набрал воды, а это показывало, что в наружных стенах нет сырости. В незаконченных комнатах в течение всей зимы велась кое-какая работа.
С наступлением пасмурной сырой погоды, как всегда, умножились человеческие хворости, а соответственно сократился мой досуг, и я уже не так часто виделся с соседями.
Однажды поздним вечером, возвращаясь из Гехенге и спускаясь вниз по направлению к тальнику, я взглянул налево сквозь густую завесу моросящего дождя и смутно различил Дубки в виде чернеющего сгустка тумана, рядом с которым, однако, отчетливо и ярко горел огонек. Я решил, что это светится окно полковника; должно быть, они с Маргаритой сидят вдвоем за чтением или за какой-нибудь домашней работой. Меня потянуло на огонек, захотелось посидеть с полковником, и, считая, что дорога ведет по знакомым местам, я свернул в луга Мейербаха и неожиданно угодил в болото, которому, как я понимал, здесь, собственно, и быть не полагалось. Поскольку я с каждым шагом все больше увязал в трясине, то повернул назад, чтобы выбраться на твердую землю. Тут я смекнул, что меня поманил блуждающий огонек; очевидно, я забрел, куда и не рассчитывал. Такие огоньки иногда появлялись в низине еще до того, как полковник распорядился ее осушить. Время от времени их и сейчас там видят. Они, казалось, перебегали с места на место, а может быть, сами по себе возникали в разных местах. Если пристально вглядеться, такой огонек вдруг исчезал из виду, а потом загорался совсем в другом месте, смотришь — а он уже, словно фонарик, спустился вниз, к ограде, и за ней скрылся, а там опять вынырнул ниже, в группе ясеней, и точно чего-то ждет. Уж кому-кому, а мне хорошо знакомы эти огоньки, ведь в противоположность местным жителям, предпочитающим сидеть дома, мне часто приходится бывать в дороге темными сырыми вечерами поздней осени, или ранней зимы, или в коварном месяце марте, а то и летом, после полуночи, когда по лугу стелются призрачные белые полосы. Когда я воротился на то место, откуда свернул в луга, это оказалось совсем не то место; здесь, правда, тоже стояли три сосны, но как будто и не те самые, и меня уже взяло сомнение, хорошо ли я приметил дорогу, так как все время думал о больной, состояние которой сильно меня тревожило. Я от деда слышал, а ему это поведал некий швед, который после войны первым поселился в Хальслюнге, что коли знакомая дорога вдруг покажется тебе незнакомой и чуждой, тотчас же возвращайся назад, пока все кругом не станет привычным и знакомым, а уж тогда ступай себе куда вздумаешь. Итак, от трех сосен я воротился еще дальше назад. Мимо меня мелькали темные кусты, поникшие под дождем и сиротливо жавшиеся друг к другу, за ними следовали стоявшие вразброс ели, а рядом со мною шагала черная изгородь. Все это я видел впервые. Когда же я вернулся к тому месту, где от дороги к Зиллерскому лесу отходит наезженная колея, то не увидел знакомой развилки. Итак, я пошел еще дальше назад, дорога здесь, к моему удивлению, поднималась вверх. Наконец очутился я на пригорке, и тут меня осенило: я понял, что нахожусь не пониже дубовой рощи, откуда можно увидеть в отдалении дом полковника, а много выше, среди ивового бурелома, и мне наконец стало ясно, что блуждающий огонек вспыхнул в другой низине и что это он увлек меня в болотную жижу. Возвращаясь назад, я то и дело озирался, но огонек больше не показывался, повсюду расстилалась кромешная тьма. Пока я стоял на пригорке и оглядывался, в небе высветлилась серебристая полоса, и я увидел, что то, что принимал за Дубки, была осенняя туча, нависшая над отдаленным сухостойным бором, это она колдовски преобразила его в кучу деревьев. Тем временем вдали опять загорелся мой блуждающий огонек, он был от меня так же далек и виднелся в том же направлении, но уже в другом месте, не там, где я его увидел впервые. Я смотрел, не отрываясь, на загадочный огонек. И то, как этот стройный белый невозмутимый язычок огня — а может быть, огненный ангел в белом одеянии — стоял вдали, и то, как позади высился темный лес, и то, как молчаливая ночь шелестела дождем, и то, что вокруг не было ни единого живого существа, кроме меня, — все это было почти прекрасно. Но, поскольку окружающая местность приобрела знакомые мне очертания, как того требовал дедушка и тот самый швед, то я снова пошел вперед привычною дорогою. Я спустился по тропинке, бежавшей вдоль черной изгороди, — теперь я признал в ней старую знакомку, да и темные кусты, прикидывавшиеся чужими, были мне хорошо известны, я не раз видывал их прежде. Так, одно за другим, миновал я памятные места. Когда же поравнялся с кустами терновника, которые чуть ли не ползком, медлительной процессией уходили куда-то вдаль, между тем как ольшаник слева от дороги вступил в полосу света, — а у меня из головы все не шла Мария Гартенс, заболевшая тяжелой горячкой, — огонек чуть мигнул и исчез. И не появлялся больше. Но вот я прошел всю дорогу, и только когда надо мной сомкнулся настоящий дубняк, — только тут в окнах полковника засияли настоящие огни, они выстроились в ряд, необманчиво приветные, необманчиво достоверные. Но я не внял их зову, ведь я был по колено в грязи, а пошел к себе вниз и еще долго читал той ночью, перебирая книгу за книгой, стараясь понять, что за болезнь приключилась бедняжке Марии.
Такие случаи нередко бывали со мной во время моих странствий.
Проходили дни, зима устоялась, снег слежался и затвердел. Как и всегда в это время года, я возвращался домой очень поздно, что не мешало мне частенько, невзирая на поздний вечер или даже темную ночь, подниматься к друзьям в Дубки. У полковника в библиотеке горел огромный камин. Металлическая решетка позволяла видеть пылающие в нем поленья. Мы сидели на низеньких табуретках, прибывших с вещами полковника, и наблюдали за отблесками пламени на полу. При ярком свете настольной лампы, освещавшей всю просторную комнату, разбирали мы фолианты, восходящие к далеким и примечательным временам, — у полковника было их целое собрание, — или читали книги, а то и просто сидели, или, наслаждаясь уютом приветливой комнаты, беседовали о чем придется. И когда я затем возвращался домой, а на дворе мела вьюга либо простиралась снежная гладь, даже в самые темные ночи струившая мягкое мерцание, меня провожали оба волкодава, они часто доходили со мной до холма, где росли ясени, а потом бежали обратно, пыля снегом, и я, спускаясь к себе вниз, еще долго слышал отголоски их восторженного заливчатого лая.
Зимой прибыли в ящиках картины, которые полковнику случилось приобрести в различные времена своей жизни. Помню, я пришел к нему в ясный зимний день, и он стал показывать мне свои сокровища, поясняя, что они собой представляют и как их надо воспринимать. Некоторые превосходные полотна Маргарита развесила у себя, остальные полковник взял к себе, причем долго думал и примеривался, стараясь разместить их так, чтобы каждая картина выиграла от искусного размещения. Я в жизни не видел ничего столь прекрасного, а если и видел, то не умел оценить по достоинству.
С наступлением весны, на сей раз неожиданно ранней, полковник, едва сошел снег и оттаяла земля, возобновил труды по устройству своих владений. Он взялся за очистку дубовой рощи в той части, которая ему принадлежала: дикий кустарник был выкорчеван, земля очищена от завали и гнили и разрыхлена железными граблями, чтобы дать пробиться свежей травке. Сохнущие деревья срубили и, если где был замечен сухой сучок, его спиливали с такими предосторожностями, точно это было фруктовое дерево. Тогда же приобрел он низину, о которой шла речь выше, она представляла собой болото, где росли только карликовые сосны, да красные ягоды клюквы, да пожелтевшая трава с ржавыми зубчиками. Полковник задумал превратить эту пустошь в роскошный луг. Предстояло также подготовить поля к севу. Были наняты работники, закуплен тягловый скот, и все это размещено в свободных помещениях дома, успевших просохнуть за ясную, морозную зиму. Полковник задался целью распространить в наших местах пшеничные посевы, до него у нас делались только робкие попытки в этом направлении. С этой целью он купил семена летней пшеницы, вызревающей в горных областях с суровым климатом, чтобы посмотреть, как она привьется на наших полях. Что же до озими, то он посеял ее с таким тщанием, о каком в нашей лесной местности еще и слыхом не слыхали. Был также возделан сад, окруженный решетчатой оградой, и выложены удобрением теплицы, где должны были вызревать ранние овощи.
