Так вот Тибуриус и шагал по тропе, поглядывая по сторонам. Порой на глаза ему попадалась красная, словно коралл, клюква, а то совсем рядом зеленели блестящие листья брусники с гроздями краснощеких шариков. Стволы деревьев делались все темней, лишь изредка одинокая береза прочерчивала между ними светящуюся линию. Только сама тропа не менялась и все бежала вперед. Но кругом постепенно все изменилось. Деревья пододвинулись вплотную, стали еще темней, и казалось, что между ветвями и воздух сделался прохладней. А это заставило господина Тибуриуса подумать о возвращении: того и гляди, он причинит себе непоправимый вред! Достав часы, он убедился в том, о чем уже стал догадываться, едва подумав об этом — он ушел дальше, чем предполагал, а ежели к этому прибавить и обратный путь, то он значительно превысил предписанный моцион.
Итак, господин Тибуриус повернул и зашагал по той же тропе в обратном направлении.
И шагал он быстрей, чем сюда, уже не рассматривая все по сторонам так внимательно; с той минуты, как он взглянул на часы, им руководил лишь один помысел: как можно скорей добраться до оставленной коляски. А тропа вилась все той же черной лентой между деревьями. Пройдя так некоторое время, Тибуриус подумал: а ведь знакомой скалы все еще не видно! Когда он шагал сюда, она высилась слева, теперь же он ожидал увидеть ее справа — однако она не появлялась. Тогда он решил, что, должно быть, шел сюда, погрузившись в свои мысли, и путь, проделанный им, был длиннее, чем он предполагал. Потому-то, не теряя терпения, он все шел и шел, правда, несколько быстрей, чем до этого.
И все же скала не показывалась.
Тогда им овладел страх. Он никак не мог понять, откуда взялось это множество деревьев, и шагал все быстрей и быстрей, и под конец до того спешил, что даже при большой поправке в его расчетах ему полагалось бы уже давно выйти к коляске. Однако скала не появлялась, да и лес никак не хотел кончаться. Тибуриус уже не раз покидал тропу, чтобы справа или слева от нее определить направление и посмотреть, не виднеется ли где-нибудь каменная стена, но так и не обнаружил ее ни справа, ни слева, ни впереди, ни позади — повсюду торчали эти деревья, заманившие его на эту тропу, — теперь это были уже буки, но росли они гораздо гуще, нежели по дороге сюда. Тибуриусу казалось, что лес густел с каждым шагом, а редкие буки, росшие между тропой и каменной стеной, как в воду канули.
И тогда Тибуриус сделал то, чего не делал с самых молодых лет: он побежал! И бежал долго все по той же ничуть не менявшейся тропе, так что сбиться не мог вовсе; но лес почему-то не редел. Вдруг Тибуриус остановился и закричал, что было мочи: быть может, его услышат слуги и откликнутся. Он кричал и подолгу прислушивался. Однако никто не ответил — в лесу стояла тишина, листик не шелохнется! В густых ветвях человеческий голос глох, словно в соломе. Тогда Тибуриус подумал: уж не удаляется ли он от дороги, где стояла его коляска, не сбился ли он с пути, сам не заметив этого? В сердцах отшвырнул он горечавку, которую все еще держал в руке — уж очень страшным показался ему сейчас синий глаз ее, — и бросился бежать в обратном направлении. Он бежал и бежал, покуда пот не выступил на лбу, однако так и не мог уяснить себе: видел ли он все то, что видел сейчас, когда направлялся сюда? Пробежав так изрядный кусок и подумав, что он равен тому, какой он проделал в обратном направлении, Тибуриус остановился и вновь стал кричать — и на этот раз никто не отозвался. Стоило ему умолкнуть, как сразу же воцарялась тишина. Да и все кругом вовсе не походило на прежде виденное им, все было чужим, незнакомым. Буки куда-то исчезли, тропа пролегала теперь между елями, стволы которых уходили все выше и выше. Солнце стояло низко, на замшелых валунах жутко сверкало закатное золото, таинственно переговаривались ручейки, во множестве струившиеся из-под камней.
Теперь господин Тибуриус окончательно убедился, что находится в лесу и что, быть может, лес этот весьма велик. Никогда еще не оказывался он в подобном положении. Беда! А к этому следовало прибавить и другие обстоятельства. Покамест он бегал взад-вперед, тщетно пытаясь найти каменную скалу, он, сходя с тропы, промочил ноги да к тому же вспотел, а сюртук был на нем из тонкого сукна — теплый он оставил в коляске, — из чего следовало сделать вывод, что садиться ему строго противопоказано и отдохнуть ни в коем разе нельзя, как бы ни манил его тот или иной покрытый мхом камень, — ведь так легко остыть и простудиться. На беду, и лекарство, которое ему надлежало принимать после полудня, осталось в гостинице. Впрочем, в одном он теперь был глубоко уверен: вместо того, чтобы бегать взад-вперед, необходимо следовать в одном каком-нибудь направлении, ведь это хоженая тропа, куда-нибудь она его да выведет. Хорошо еще, что он не потерял тропы, каково бы было ему, очутись он один в глухом лесу?
И господин Тибуриус решил держаться того направления, в каком он в эту минуту шел.
Застегнув сюртук на все пуговицы и подняв воротник, он двинулся вперед.
Так он шагал и шагал. Ему стало жарко, он с трудом дышал, усталость брала свое. Наконец тропа стала подниматься, превратившись в обычную лесную тропинку. Но ведь господин Тибуриус вовсе не знал, какие бывают лесные тропинки. Огромные камни ужасающего вида лежали слева и справа от тропы, которая порой проходила прямо по ним. Некоторые из них заросли мхом самых причудливых зеленых оттенков, другие лежали голые, и было хорошо видно, где и как они откололись. Рядом веером росли разлапистые папоротники, а стволы толстых елей, то высившиеся перед ним, то лежавшие поваленными, на ощупь были влажными. Какой-то отрезок тропы был выложен палками, чрезвычайно скользкими, к тому же под ними хлюпала вода и они уходили из-под ног, когда он на них наступал. Но вот прямо перед господином Тибуриусом показалась крутая гора. Тропа поднималась прямо на гору, и Тибуриус зашагал по ней. Наверху опять пошла ровная дорога — сухая, песчаная. Здесь тропинка бежала, словно радуясь и веселясь, и господин Тибуриус шагал по ней, никуда не сворачивая. Позднее тропа снова почернела, сделалась шире, но оставалась сухой и пружинила при каждом шаге, будто резиновая. Тибуриус все шел, полностью положившись на свою судьбу. Наконец спустился вечер, время от времени раздавались жуткие крики дрозда, а Тибуриус шагал и шагал в своем застегнутом на все пуговицы и чересчур уж тонком сюртуке.
Немного погодя ему послышалось какое-то урчание далеко внизу. Тибуриус, не останавливаясь, продолжал свой путь. Шум приблизился. Оказалось, это был лесной поток, отнюдь не облегчивший участь господина Тибуриуса, скорее напротив — в лесу от этого сделалось более жутко. Тибуриус вновь ускорил шаг, и так шел и шел, почувствовав, к сожалению, что тропа вновь поднимается. Но вот, когда он обогнул вслед за тропой огромный валун, черной громадой высившийся прямо перед ним, тропа стала спускаться, повела по каменной осыпи, и господин Тибуриус вдруг заметил, что уже нет рядом мрачных елей, а растут какие-то кудрявые кусты, чаще всего орешник, а это, как известно, свидетельство того, что лес кончается и вы уже на опушке. Впрочем, подобные приметы были неведомы господину Тибуриусу. Он шагал по мелким камушкам меж кустов, постепенно вокруг делалось светлей, кустарник остался позади, да и лес тоже: Тибуриус очутился на обширном лугу.
Никогда в жизни не пребывал он в таком состоянии. Колени дрожали, все тело от усталости обмякло и, казалось, держится одним лишь платьем. Он чувствовал, как помимо воли по членам его пробегала нервная дрожь, как пульсировала кровь. Однако и здесь, очевидно, помощи ждать было неоткуда. Со всех сторон, принимая в сизо-серой дымке самые причудливые очертания, луг обступали горы — где покрытые лесом, а где выставив напоказ голые острые скалы. Далеко-далеко впереди, за каймой зеленого леса, над всеми остальными возвышалась какая-то очень высокая гора с тремя скальными пиками. Между ними виднелись окрашенные в этот час в розово-оранжевые тона снежные поля, на которые пики отбрасывали свои тени. Но господину Тибуриусу подобная возвышающая душу картина внушала только страх. Куда ни глянь — ни живой души. Шум и рев, которые он длительное время слышал, шагая по лесу, сделались ему понятными. В самом низу долины, куда спадал и луг, по камням и кручам убегал куда-то влево и далее вниз пенящийся зеленоватый поток. А так — нигде не было приметно никакого движения.
