Как ни странно, но и в этом горном городке, в таком отдалении от родных мест, сразу же после того, как он прибыл, люди стали называть его господином Тибуриусом, хотя в гостевой книге черным по белому значилось: «Теодор Кнайт», и знакомых тут никого не было. Пожалуй, это слуги между собой называли его так.
В ту пору на курорте можно было встретить кого угодно. Гостил здесь, например, старый, хромой граф, вечно попадавшийся всем на глаза; на его морщинистом лице словно бы лежал отблеск необычайной красоты его дочери, которая, достойно шагая рядом, повсюду терпеливо сопровождала его. В открытой коляске, запряженной двумя горячими вороными, любили разъезжать две очаровательные девушки, с глазами, пожалуй, еще более горячими, нежели кони, и с розовыми щечками, вокруг которых трепетала зеленая вуаль. То были дочери одной отдыхающей здесь мамаши, которая и сама еще слыла красавицей и, закутанная в дорогую нарядную шаль, сидела, откинувшись, в той же открытой коляске. Отдыхала тут и бездетная супружеская пара толстяков, привезшая с собой племянницу с мечтательным взором и со столь красивыми золотистыми локонами, какие не часто увидишь, однако порой она казалась чем-то подавленной. Из большого дома со множеством окон постоянно доносились звуки фортепьяно, в окнах мелькали курчавые головки мальчиков и девочек, а иногда они высовывались и наружу. Встречались в городке и наезжавшие сюда за здоровьем одинокие старики, у которых никого, кроме слуг, не было. Упомянем еще фланировавших тут без подруг холостяков, коим перевалило уже за половину жизни. Расскажем и о двух голубоглазых барышнях. Первая любила с высокого балкона смотреть своими голубыми глазами на недалекие леса, а вторая охотно устремляла их в глубины мимо текущей реки, а порой и прогуливалась по берегам ее с матерью, уже согбенной старушкой. Немало тут было и жительниц здешних мест, щеки которых так мило загораются румянцем; прибывали они сюда, сопровождая больного батюшку, матушку или благодетельницу. Не будем уж говорить о многих других приезжающих сюда каждый год, чтобы полюбоваться ландшафтом или же затем, чтобы не отстать от моды, они жадно стремились охватить все и вся, а сбившись в кучу, перешептывались и посмеивались над каждым новичком или робким человеком.
Среди этих-то людей и жил теперь своей скромной жизнью господин Тибуриус. Правда, он никогда не смешивался с ними, не гулял ни с кем, и если уж во время предписанного моциона увидит издалека кого-нибудь, то не побоится сделать большой крюк, лишь бы не столкнуться носом к носу. Впрочем, подобная обособленность тотчас породила пересуды. Но он о них ничего не знал, не знал и того, что за глаза его величали Тибуриусом. Лица вокруг него менялись — одни уезжали, другие прибывали, один он оставался всегда.
Сказать, какова была польза от ванн, принимаемых строго по распорядку, мы не можем, ибо сам он ни с кем не делился. В ответ на расспросы доктора, он говорил, что чувствует себя соответственно обстоятельствам, и нам, пожалуй, в конце концов удалось бы сообщить что-нибудь определенное о результатах его лечения, если б не случилось того, что сразу все переменило, исключив всякую возможность учета сопутствующих причин.
Выше мы уже рассказывали о том, что господин Тибуриус ради предписанного моциона выезжал из городка и ходил взад-вперед под одной скалой. Прилежания ему было не занимать стать, и расхаживал он с завидным постоянством. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он прибыл на воды, когда однажды, в один особенно для него благотворный день — над долиной сверкало словно туго натянутое синее небо — Тибуриус проехал далее обыкновенного. Перед ним высились невиданные им дотоле горы, черные ели и светлые буки подступали к самой коляске, и нам трудно судить, явилось ли его состояние результатом принятых ванн или же необычайная мягкость, прозрачность и ласковость воздуха, способная воздействовать на всех людей, оказала свое влияние и на него. Впереди виднелась залитая солнцем поляна, должно быть, с твердой и сухой почвой: со всех сторон ее обступали крутые скалы, и потому холодный ветер не достигал ее. Поляна постепенно поднималась к опушке. Это и заставило господина Тибуриуса покинуть экипаж с тем, чтобы прогуляться под теплыми лучами полуденного солнца.
— Здесь я совершу свой моцион, а не под скалой, — сказал он слуге и кучеру, — не все ли равно! Вы подождите меня там, покуда я не вернусь, и тогда поедем домой.
С этими словами он снял сюртук, как всегда делал, кинул его на сиденье коляски, ступил на откинутую слугой подножку и направил свои стопы к поляне.
Тибуриус никогда не бывал в лесу. Там, где он жил, ничего, кроме низкого кустарника, не росло, да и в него он, кстати говоря, не заглядывал, огромные же лесные урочища, раскинувшиеся на склонах гор вокруг курорта, он видел лишь из окна в подзорную трубу. И если место, избранное господином Тибуриусом, из коляски нельзя было назвать собственно лесом, то все же на недалеких возвышениях росли деревья, и вполне можно было утверждать, что сейчас он очутился на лесной прогалине. Здесь ему очень понравилось. Кругом ни души, никого не видно, не слышно! Прогалина чуть поднималась от дороги, и когда господин Тибуриус пересек ее и уже хотел было повернуть, следуя своей привычке прохаживаться взад-вперед, ему вдруг открылся вид на еще куда более красивую прогалину. Слева ее замыкала круто спадавшая каменная стена, справа, в некотором отдалении, росли редкие деревья, а прямо впереди — густой лес. Здесь господину Тибуриусу показалось еще тише: полуденный зной стекал с отвесной скалы так ласково, что чудилось, будто он шуршит. Жаловаться на жару было бы сейчас грех — миновала первая половина осени и листва кое-где начала желтеть. Почва же, благодаря сухому лету, была теперь тоже суха.
Господин Тибуриус тут же решил пересечь и эту прогалину и сделать ее площадкой для своего моциона. Ведь если он пройдет немного дальше по прямой, то по прошествии положенного срока он может повернуть обратно и таким образом исполнить предписанное, как если бы ходил взад и вперед. Да и вряд ли это может причинить вред. Нежаркие солнечные лучи, отраженные скалой, благоприятно действовали на него, и, дойдя до половины этой второй прогалины, он чувствовал себя превосходно. Все было так ново кругом, так нравилось ему, никогда бы не подумал он, что в лесу можно испытывать подобное удовольствие. Вот лежит, словно вросший в землю, длинный, белый камень, а вокруг вьются всевозможные растения. Слева, у подножья скалы, разбросаны глыбы, должно быть, отколовшиеся от нее, — и белые, и желтые, и бурые, и всякие! Среди них растет какой-то рыжеватый кустарник, то отдельными прутиками, то сплошняком. Вон села на камень бабочка невиданной господином Тибуриусом расцветки, сложила и расправила крылышки, словно нежась на солнце. А то, порхая, пролетит она мимо так же тихо, как тих и сам этот осенний воздух, и сгинет, будто никогда ее и не было. Господин Тибуриус отметил также, что запахи здесь витали самые что ни на есть благоприятные.
И он шагал все дальше и дальше. Порой, подняв свою испанскую трость, он медленно вертел ее, любуясь игрой и переливами золотого набалдашника в этом спокойном, темном и таком бездонном воздухе. Немного после подошел он к изуродованным стволам деревьев, с которых стекала смола. Никогда не видел он этого прежде и потому остановился. Прозрачная масса вытекала из-под коры и застывала каплями, висящими на тоненькой ниточке словно чистое золото. Господин Тибуриус пошел еще дальше. И увидел стайку горечавки изумительной голубины, посмотрел-посмотрел и даже сорвал несколько стебельков.
Так, шаг за шагом, он добрался до конца избранной для моциона поляны. Лес, принятый им издали за сплошную темную стену, оказался довольно редким ельником. Тибуриус остановился и стал глядеть вперед, размышляя о том, идти ему дальше или не идти. Ящерицы, сверкая на солнце, сновали меж камней, ручей неслышно бежал под корнями елей, а от ствола к стволу тянулись серебряные нити — осенние паутинки, какие он не раз наблюдал и у себя в усадьбе. Прежде чем двинуться далее, необходимо ведь было выяснить, что это за странный иней усыпал вон те дальние елки и что это за облако, заглядывающее сюда между зеленью ветвей, — не грозит ли оно дождем? Тибуриус достал подзорную трубу, свинтил ее и приложил к глазам. Иней сразу же превратился в нестерпимый отблеск солнца на гладких гранях хвои, а облако — в отдаленную горную вершину, какие в этой стороне громоздятся одна на другой. И господин Тибуриус принял решение двигаться далее, особенно потому, что слева от него все еще высилась каменная стена, и поначалу лишь редкие буки стояли между ним и ею. К тому же прямо вперед вела хорошо утоптанная черная тропа. Ступив на нее, господин Тибуриус невольно подумал о маленьком чудаковатом докторе, которому ведь подобную землю, какая лежала здесь прямо под ногами, приходилось готовить для своих рододендронов из самых различных материалов. Да и вереск здесь под деревьями цвел куда более крупный, нежели тот, который удавалось выращивать доктору в горшках. И Тибуриус тут же принял решение сообщить доктору о столь примечательном факте.
