После всего сказанного выше ясна повелительная необходимость оживления, воскрешения Великороссии. Всякий взгляд в прошлое России, всякое паломничество в историю приводит нас в Великороссию, на ее Север, где и поныне белеют стены великих монастырей, хранящих дивной красоты росписи, богословское «умозрение в красках», где в лесной глуши сохраняются и старинная утварь, и старинные поверья, и даже былинная поэзия. Старинные города

==251

(Углич, Вологда), древние монастыри (Кириллов, Ферапонтов) должны стать национальными музеями, центрами научно-художественных экскурсий для всей России. Работа изучения святой древности, ведущаяся и в большевистской России,  должна продолжаться с неослабевающей ревностью, вовлекая, захватывая своим энтузиазмом все народы России. Пусть Русский Север станет «страной святых чудес», священной землей, подобно Древней  Греции или средневековой Италии, зовущей пилигримов со всех концов мира. Для русских и христиан эта земля чудес вдвойне священна: почти каждая волость ее хранит память о подвижнике, спасавшемся в лесном безмолвии, о воине Сергиевскойрати, молитвами державшей  и спасавшей страдальческую Русь.

    Но Русский Север не только музей, не только священное кладбище. По счастью, жизнь не покинула его. Его население — немногочисленное — крепко, трудолюбиво и зажиточно. Перед ним большие экономические возможности.Белое море и его промыслы обещают возрождение целому краю при научном использовании его богатств.

    Московский  промышленный   район (здесь: Ярославль, Кострома) устоял в испытании революции. На этой земле «Святая Русь», седая старина бок о бок соседит с современными  мануфактурами,  рабочие  поселки — с обителями учеников преподобного Сергия, своим соседством вызывая часто ощущение болезненного противоречия, но вместе с тем конкретно ставя перед нами насущную задачу нашего будущего: одухотворение технической природы современности.

    От великорусского — к русскому. Это прежде всего проблема Украины.  Ее судьба во многом зависит от того, будем ли  мы (то есть великороссы) сознавать ее близость или отталкиваться от нее как от чего-то чужого. В последнем случае мы  неизбежно ее потеряем. Мы должны признать и непрестанно ощущать своими не только киевские летописи  и мозаики  киевских церквей, но и украинское барокко, столь привившееся в Москве, и киевскую Академию, воспитавшую  русскую Церковь, и Шевченко за то, что у него есть общего с Гоголем, и украинскую песню, младшую сестру песни великорусской. Эта задача — привить малорусские традиции в общерусскую культуру — прежде всего выпадает на долю южнорусских уроженцев, сохранивших верность России и любовь к Украине. Отдавая свои творческие силы Великороссии, мы должны  уделить и Малой (древней матери  нашей) России частицу сердца и понимания ее особого культурно-исторического пути. В борьбе с политическим самостийничеством, в обороне русской идеи и русского дела на Украине нельзя смешивать русское дело с великорус-

==252

ским и глушить ростки тоже русской (то есть малорусской) культуры. Та же самая русская идея на севере требует  от нас некоторого сужения, краеведческого, областнического углубления, на юге — расширения, выхода за границу  привычных нам великорусских форм.    В охране единства Великой и Малой России одной из  самых прочных связей между ними была и остается вера.  Пусть разъединяет язык, разъединяет память и имя Москвы — соединяют киевские святыни и монастыри Северной  Руси. До тех пор, пока не сделан непоправимый шаг и народ малорусский не ввергнут в унию или другую форму  католизирующего христианства, мы  не утратим нашего  братства. Разрываемые националистическими (и в то же  время вульгарно-западническими)  потоками идей, мы  должны соединяться в религиозном возрождении. И сейчас  подлинно живые религиозные силы  Украины от русской  Церкви себя не отделяют.

    От русского — к российскому. Россия — не Русь, но союз народов, объединившихся вокруг Руси. И народы эти  уже не безгласны, но стремятся заглушить друг друга гулом нестройных голосов. Для многих из нас это все еще  непривычно, мы с этим не можем примириться. Если не  примиримся  — то есть с многоголосностью, а не с нестройностью, — то и останемся в одной Великороссии, то  есть России существовать не будет. Мы должны показать  миру (после крушения стольких империй), что задача Империи, то есть сверхнационального государства, — разрешима. Более того — когда мир, устав от кровавого хаоса  мелкоплеменной чересполосицы, встоскует о единстве как  предпосылке великой культуры, Россия должна дать образец, форму мирного сотрудничества народов, не под гнетом, а под водительством великой нации. Задача политиков — найти гибкие, но твердые  формы  этой связи,  обеспечивающие каждой народности свободу развития в  меру сил и зрелости. Задача культурных работников, каждого русского в том, чтобы расширить свое русское сознание (без ущерба для его «русскости») в сознании российское. Это значит воскресить в нем в какой-то  мере  духовный облик всех народов России. То, что в них ценно,  что вечно, что может найти место в системе вселенской  культуры. Всякое дело, творимое малым народом, как бы  скромно оно ни было, всякое малое слово должны вложиться в русскую славу, в дело России. В наш век национальные самолюбия  значат порою больше национальных интересов. Пусть каждый маленький народ, то есть его интеллигенция, не только не чувствует унижения от соприкосновения с национальным сознанием русского (велико-

==253

росса), но и находит у него помощь и содействие своему национально-культурному  делу. Было бы  вреднейшей ошибкой  презрительно отмахнуться от этих шовинистических интеллигенций и через головы их разговаривать с народом. Многие думают  у нас сыграть на экономических интересах масс против «искусственных» национальных претензий интеллигенции. Рано или поздно народ весь будет интеллигенцией, и презрение к его духовным потребностям отомстит за себя. В титуле московских царей и императоров всероссийских развертывался длинный свиток народов, подвластных их державе. Многоплеменность, многозвучность России не умаляла, но повышала ее славу. Национальное сознание новых народов Европы в этом отношении  не разделяет гордости монархов, но Россия не может равняться с Францией или Германией; у нее особое призвание, Россия — не нация, но целый мир. Не разрешив  своего призвания, сверхнационального, материкового, она погибнет — как Россия.

    Духовным  притяжением для народов была и останется русская культура. Через нее они приобщаются к мировой цивилизации. Так это было в петербургский период Империи,  так это должно остаться. Если юношество малых народов России будет учиться не в Москве, не в Петербурге, а в Париже и в Берлине, оно не останется с нами.  На русскую  интеллигенцию    ложится  тяжкая ответственность: не сдать своих культурных высот, идти неустанно, без отдыха все к новым и новым достижениям. Уже не только для себя, для удовлетворения культурной жажды  или профессиональных  интересов, но и для национального дела России. Здесь не важна сама по себе культурная отрасль, профессия — России нужны ученые и техники, учителя и воины. Для всех один закон: квалификация, ее непрерывный рост в труде и подвижничестве. Если великороссы составляют 54% России, то русская интеллигенция должна выполнять  не 54%, а гораздо более общероссийской  культурной работы, чтобы сохранить за собой бесспорное водительство.

    Так национальная проблема России упирается в проблему культурную, но это не отнимает у нее ее специфического своеобразия. Ключ к ее решению заложен в дальнейшем  развитии русского  национального сознания. Сумеет ли оно расшириться в сознание российское и углубиться в великорусское, оставшись русским? Две опасности угрожают бытию  России. С одной стороны, шовинизм  и политическая темнота господствующего народа. Чтобы  Россию не разнесли на части центробежные силы, она должна иметь живой, мощный,  культурно царствую-