Революция пронеслась: в крови утоплена классовая злоба, народ .вернулся к земле, в труде и хозяйстве найдя свою почву. Но в его сознании на месте тысячелетних основ жизни  образовалась пустота. У крестьянской молодежи, у активных слоев она быстро заполняется примитивным материалистическим «просвещением». Разумеется, эта старая интеллигентская идея (в сущности, идея 60-х годов, освеженная  марксистским модерном) теперь лишена всякого нравственного пафоса. Но она прекрасно уживается с мощной жаждой  жизни,  наживы, наслаждений, которой проникнута современная Россия. Повсюду — в городе и в деревне, в высших слоях еврейского нэпа, в разлагающемся коммунизме  и в предприимчивой крестьянской молодежи — царит один и тот же дух: накопления, американизма, самодовольства. Гибель коммунизма, можно думать, не только не остановит, но еще более подвинет этот рост буржуазного сознания. Интеллигентские «идеи» находят свою настоящую  (не псевдоморфную,  религиозную)  почву: в новом мещанстве.    Тем  самым вековое противостояние интеллигенции и

==99

народа оканчивается: западничество становится народным, отрыв от национальной почвы — национальным фактом. Интеллигенция, уничтоженная революцией, не может возродиться,  потеряв всякий смысл. Теперь это только категория работников умственного труда или верхушка образованного класса.

     Полно, так ли?

     Вся ли Россия проходит азбуку атеизма и американизма? Этому противоречит хотя бы всеми отмечаемый расцвет Церкви и православного быта. Кто же в России ходит  в Церковь?

     Уже сразу бросается в глаза — по крайней мере в городе, —  как много в храмах бывшей интеллигенции. И не только выбитых из жизни стариков, но и молодежи, активно строящей  новую Россию. Знакомство с этой христианской молодежью  сразу вскрывает в ней знакомые черты: да это все былые народники, вчерашние эсеры! Быть может, без прежней удали,  с большею сдержанностью и строгостью — но с тем же энтузиазмом. Воочию видишь; наконец-то поколения «святых, не  верующих в Бога», нашли своего Бога и вместе с Ним нашли  себя. Вековой маскарад кончился. Интеллигенция влилась в  основное русло великой русской культуры, уже начавшей  свое оцерковление с конца XIX века.

     Но, может быть, в этой точке рождается новая интеллигенция, с новым отрывом  от народа, переменившаяся с  ним ролями: народ отрывается от исторической почвы, интеллигенция хранит религиозное сознание? Да, это правда,  что отныне религиозное и национальное сознание России  может строиться только в работе этой новой церковной интеллигенции: не на этнографических  пережитках, а на  идее-символе. Но, по самой природе Церкви, она не может  стать отрешенной. Если мы и видим сейчас среди новообращенных увлечение аскетической Фиваидой, слабость общественного и культурного сознания, то все это болезни  старой интеллигентской души: новый вывих, который должен быть исцелен органической жизнью церковного тела.  Церковь слишком связана с живой исторической плотью  народа, с его историей и бытом. Она не может жить лишь  отрешенным мистическим подвигом, и ничто не чуждо ей  в такой степени, как романтика прошлого.

     Да и неверно, разумеется, что православие в народе  умерло. Оно парализовано в массах, но живо в личностях.  В Церкви живут  сейчас все классы русского общества.  Только в ней в наши дни и можно встретить подлинно всенародное единение.

     Две России стоят друг против друга. Социально они перемешаны  обе: в обеих верхи и низы, темная масса и интеллигенция. Если хотите определить их, то следует прежде всего отбросить политические мерки. Россия живет сейчас

==100

с аполитическим сознанием. Никто не думает в ней о реставрации, мало кто думает о демократии. Что разделяет людей, так это два типа, два идеала жизни: меньшинство живет запросами духа, большинство — хозяйственными злобами дня. Меньшинство почти целиком сейчас в Церкви. Большинство — в организациях правящей партии, но и в неорганизованных массах ее врагов. Россия православная — против России-Америки (тоже провидение Блока). Революция провела в народном сознании глубокую трещину, которая, вероятно, не зарастет и в ряде поколений. Эта трещина  та самая, что прорубил Петр, только проходит она теперь иначе, не по классовым линиям, а сверху донизу рассекает народное тело. Классовое образование интеллигенции отныне в самом деле невозможно.

    Обе России национальны. Революция  самым  фактом своей победы и обороны  от белых и европейских армий развила в себе мощное национальное чувство. Ему не хватает исторической перспективы, но сама революция, ставшая историей, дает эту недостающую традицию. Принимая  в свои  святцы  декабристов,   народовольцев, революционная  Россия, отправляясь от них, -приобщается и к дворянско-интеллигентской культуре. Это пока лишь задание, но оно будет выполнено. А за приятием дворянской культуры неизбежно  ее преодоление. Народ пойдет путем интеллигенции — хотя бы опаздывая на столетие — через Толстого в Церковь. Раз исцелен дух страны, он будет животворить и тело.

    Церковная Россия живет традицией Древней Руси. Ей трудно принять Петра — особенно трудно теперь, когда ее не поддерживает созданная Петром государственность. Однако ей это столь же необходимо, как революционной России — приобщиться  к православной культуре. Лишь в этом слиянии залог подлинно национального творчества. Конечно, это слияние необычайно  трудно и может ставиться лишь  как предельная задача. На пути к ней стоят различные проекты  решений, различные «идеологии», которыми будет жить Россия XX  века. Но думается, что одна черта должна  резко отличать их от большинства идеологий дореволюционной  России: они будут соединять в себе элементы древнерусской и новой, петровской, культуры, в разных сочетаниях и разных стилях. По существу и правде, не может быть и спора о том, кому принадлежит гегемония. Но гегемон должен не забывать об изначальном ущербе, который  сделал неизбежным  многовековой раскол: не презирать золотых  сосудов Египта и прекрасных хананеянок, уже готовых обрезать свои волосы.

==101

        Настоящая  работа задумана как опыт комментария  к лирическому циклу Блока, носящему это имя, — комментария неполного, отнюдь не формального, а только  тематического. Впрочем, тематический момент в творчестве Блока бесспорно первенствует. Все оно может быть  воспринято как движение нескольких основных символов (быть может, даже символа), притом перерастающих  план искусства. Символы Блока коренятся в самой глубине его личности, своим развертыванием  определяют  его жизнь и даже смерть. Они имеют для него трагическое  значение.

     Впрочем, не только для него. Некоторые из них имеют  такое значение и для всех нас. Таков прежде всего символ  России.

     Национальное самосознание есть непрерывно раскрывающийся духовный акт, смысл которого, говоря словами В.  Соловьева, есть постижение в судьбе и духе народа того,  «что Бог думает о нем в вечности». Мы всегда неполно и  отрывочно созерцаем отдельные стороны этой таинственной личности. Самые устойчивые национальные характеристики приходится пересматривать, перестраивать, потому что мы  имеем  дело  с подвижным   объектом,  с  меняющимся  образом. Самосознание народа непосредственно совпадает с его актуализацией. Новый подвиг, новая  жертва — и новый грех — влекут за собой новую установку  национального сознания. В этой опознающей работе участвуют, по следам исторического деятеля, проясняя его часто  слепую интуицию, философ, историк и поэт. Но поэт и  здесь нередко оказывается предвестником. Ему дано упреждать не только историческую мысль, но и самый исторический опыт.