В этот день солнце светило по-весеннему, хотя на дворе был декабрь. Вся католическая общественность готовилась встречать Санта Клауса, мчащегося на санях, запряженных оленями, прямо с Северного полюса. Впрочем, какие сани, когда на улице плюс двенадцать, и ветер, налетающий с моря, раскачивает пальмы. Но генералу Лаврентьеву не было дела ни до погоды, ни до Рождества. Он мрачно посмотрел на Средиземное море, плещущееся метрах в сорока от веранды, и, запахнув плащ, начал спускаться по лестнице.

— Ты далеко? — выглядывая в окно, спросила его дочь. — Пройдусь по берегу, — не глядя на нее, ответил бывший генерал. — Что-то тошно.

— А, ну-ну, — бросила женщина, переключая свое внимание с отца на пылесос. — К Жюльену заходить не будешь?

— Зайду, наверно, — пожал плечами Лаврентьев. — Сегодня ему должны привезти свежие русские газеты.

— Возьми заодно прянные сосиски и круассаны к чаю.

— Хорошо, — согласился отставной КГБешник и, опираясь на свою резную трость, отправился гулять по бульвару, тянущемуся вдоль береговой линии не меньше, чем на милю.

Лаврентьев шел по бульвару, кивком головы отвечая на приветствия встречных горожан. Те, видя, что старик не в духе, не спешили тревожить его расспросами. И генерал шел себе дальше, постукивая тростью по брусчатой мостовой. Трость была не простой, в ней таился двадцатипятисантиметровый клинок, который можно было обнажить быстрым поворотом набалдашника. Впрочем, кинжал служил скорее для самоуспокоения генерала, чем для безопасности. Тех, кого он опасался, этот предмет мог устрашить не более, чем стрельницы на донжоне Вальсарена.

Дойдя до магазинчика Жюльена, над входом в который красовался местный герб с серебряной лилией в лазури в окружении семи золотых звезд, он остановился и повернул дверную ручку. В магазине мелодично звякнул колокольчик. Владелец этого торгового заведения, Жюльен Лавель, был шестым по счету Лавелем, хозяйничавшим в этой лавке, где жители запасались не только едой и питьем, но и свежими слухами. Маленький, толстенький господин Лавель, лучась учтивостью, выкатился навстречу Шитоффу-Лаврентьеву, словно тот был его самый задушевный друг. — О, мсье Шитофф! Рад видеть вас в добром здравии. Как ваша очаровательная дочь, как зять? Что слышно от юного Поля?

— Благодарю вас, — буркнул покупатель. — Все в порядке. Поль вот-вот должен вернуться из Парижа.

— О, Париж! Вчера оттуда вернулась вдова Корню, говорит, там опять выступает русский балет.

— Я слышал, — кивнул отставной генерал, выбирая круассаны.

Мсье Лавель продолжал сыпать местными новостями, но Лаврентьев его не слушал. Он подошел к стойке и протянул кредитную карточку.

— Сию минуту, мсье Шитофф, — кивнул тот, доставая из ящика аккуратный пакет. — Вот ваши газеты.

— Благодарю вас, — распечатывая на ходу пакет, буркнул Лаврентьв.

— Не беспокойтесь, все, как вы заказывали. — Жюльен вернул кредитку своему постоянному клиенту. — Кстати, если вы хотите отметить встречу с вашим русским другом, у меня есть отличное “Бордо” и настоящая “Столичная” водка.

— Какой русский друг? — резко повернулся собравшийся, было, уходить Лаврентьев.

— Который уточнял утром, действительно ли вы живете по адресу: Бульвар маршала Нея, восемьдесят шесть. — Испуганно пролепетал лавочник, глядя, как на глазах посерело лицо покупателя.

— Вы уверены, что это был русский?

— Н-нет, но он говорил по-французски с легким акцентом, похожим на ваш, и я решил…

Лаврентьев, не прощаясь, вышел на улицу. Ему было невыносимо жарко. Он расстегнул плащ, затем ворот рубашки, но облегчение не наступило. Левая рука онемела, и внезапно ему стало казаться, что где-то в груди, под ребрами, кто-то внезапно приладил горчичник. ”Ну, вот и нашли, — думал он, шагая по бульвару. — Вот и все”. Он глядел по сторонам, словно ожидая, что из-за поворота на него выскочит груженый самосвал, или же встречный прохожий, будто невзначай, царапнет отравленной иглой. Встречный прохожий! Лицо человека, идущего навстречу, показалось ему странно знакомым. Где-то от уже встречал эти волевые черты и родинку под глазом. “Подполковник Дунаев? Быть не может! Он мертв уже три года!”

Ровно три года тому назад, в этот самый час, подполковник Дунаев заскочил попрощаться с уходящим на покой Лаврентьевым.

— Надеюсь, мы еще встретимся, Павел Семенович, — уходя, улыбнулся он.

— Конечно, встретимся, Костя! — собирая вещи, кивнул генерал.

— Добрый день, мсье Шитофф! — приветствовал Павла Семеновича встречный прохожий, и удивленно застыл, глядя, как шарахнулся от него мрачный русский.

Не сбавляя скорости, генерал влетел во двор своей виллы и ключом запер ворота. Это было бесполезно, потому что забор, огораживающий владения семьи Шитофф, едва был по грудь и не был преградой даже для младших школьников. Но, повернув ключ в замке, Лаврентьев как-то успокоился.

— Что случилось? — взглянув на возбужденное лицо отца, окликнула его, не прерывая своей работы, хозяйка.

— Я должен уехать, — бросил он, поднимаясь по лестнице в свой кабинет.

— Далеко? — удивленно посмотрела ему вслед дочь, отрываясь от наведения блеска на и без того зеркальный паркет.

Это было необычным. За все три года жизни во Франции генерал Лаврентьв еще ни разу не покидал пределов городка.

— В Париж, в Марсель, по делам! — хрипло бросил он, не оборачиваясь на дочь, и, войдя в кабинет, запер за собою дверь.

“ Быстрее! Времени нет! — стучало у него в мозгу. — «Вре-ме-ни нет, вре-ме-ни нет…” Он оглядел кабинет и, не увидев ничего опасного, задернул плотную штору. “ В первую очередь, сейф. Он достал из кармана ключи и, набрав цифровой код, вставил причудливой формы ключ в замочную скважину. — "Так, здесь двести тысяч франков, на ближайшее время хватит. Вре-ме-ни нет, вре-ме-ни нет,” — стучало в висках. Он достал из-под стола кейс, которым не пользовался со времен побега из России, обтер от пыли, и, открыв, начал лихорадочно складывать туда деньги. “Что дальше?” Взгляд его упал на армейский кольт, вывезенный им, еще в бытность сотрудником Комитета, из Афганистана. «Пригодится, — зло усмехнулся Лаврентьев, засовывая пистолет за пояс. — Не так-то просто будет меня взять». Горчичник в груди продолжал печь, в висках противно стучало. “Надо посидеть, перевести дух, — решил генерал. — Нельзя пороть горячку. Пять минут ничего не решают”. Он присел в высокое кожаное кресло и, положив одну руку на подлокотник, начал другой массировать грудь в области сердца. “Что-то оно совсем разгулялось, надо крикнуть Валюхе, чтобы принесла валидол. Черт, дверь же закрыта. Ладно, сейчас открою”, — он сделал движение, пытаясь подняться. “Вре-ме-ни нет. Вре…”

Первая шифровка, полученная в Москве полковником Коновальцем, гласила: “Бывший генерал-майор Лаврентьев действительно проживает во Франции, в городке Вальсарен сюр-Мер. Ждем ваших дальнейших указаний”.

Следующая шифровка была получена им через день: “ Согласно сообщению местных газет, генерал-майор в отставке Павел Семенович Лаврентьев, он же Поль Шитофф, скончался вчера днем от сердечного приступа”.

Очередное рабочее заседание агентства “Кордон” по своей атмосфере несколько напоминало историческое сидение в Филях после Бородинской битвы. И, хотя вопрос о сдаче Москвы не стоял на повестке дня, настроение было безрадостным. Выслушав отчетный доклад старшего лейтенанта Полковникова, капитан Войтовский запустил пятерню в свою густую шевелюру и произнес традиционное:

— М-да… Значит, говоришь, дня три… Но это может означать и пять, — махнул он рукой. — Но история получается пренеприятнейшая. Я тут путевые заметки этой группы просмотрел. Как ни крути, по всем статьям нам эта группа подходит. А Родион Бейбутов, к тому же, каким-то боком причастен к ядерным исследованиям.

— Ты хочешь сказать, что это Бейбутов перебил всю остальную группу? — внимательно посмотрел на командира Ривейрас.