— Ядрена вошь! — Сквозь зубы выругался Данич, глядя на заваленный беглецами лаз. — Ушел, паскуда!

Полковник стукнул кулаком по камням коридора, чтобы физической болью хоть сколько-нибудь усмирить клокотавшую внутри ярость.

— Аверьянов! Что у тебя?

Капитан Аверьянов, утирая на ходу оцарапанное осколком камня лицо, поспешил доложиться взбешенному командиру, прекрасно понимая, какие чувства обуревают сейчас старого “волкодава”.

— В зале на деревянных стеллажах заметны следы волочения. Вполне возможно, что здесь находились боеголовки.

— Возможно! — Гневно сверкая глазами, поморщился Данич. — Возможно, что здесь снежный человек проживает! Точно нужно.

Капитан Аверьянов развел руками.

— Черт! — Выругался полковник. — А ну-ка, вертушка уже села? Давай-ка, резвым аллюром туда, они не могли еще далеко уйти.

— Виктор Юрьевич, — попробовал вставить Аверьянов, — вы же знаете, здесь, в ущелье снайпер и вертолет имеют примерно одинаковые шансы.

— Не учи ученого! — Рявкнул Данич. — Полста шансов им мало! Давай, бегом!

Беглецы не могли далеко уйти, особенно учитывая, что один из них был ранен. Но найти двух притаившихся среди валунов и кустарника людей, одетых в камуфляжи, да к тому же, в полной неподвижности следящих за маневрами кружащего над скалами вертолета, было делом непростым. Войтовский и Ривейрас молчали, словно опасаясь, что их тихий шепот может быть, услышан на вертолете. Если бы была возможность, они бы заставили и сердца стучать потише, чтобы не демаскировать себя. Покружив некоторое время над местом недавнего боя, хищная стрекоза МИ-24 заложила вираж и начала уходить в сторону Дагестана.

— Чего-то я тут не понимаю, — пробормотал Войтовский, выползая из узкой, словно паз складного ножа, расселины. — Одно из двух; — задумчиво произнес он, глядя вслед удаляющемуся аппарату, то ли, вопреки утверждениям Москвы, у “духов” есть своя авиация, или наша “веселуха” заинтересовала патрульный вертолет.

— Скорее, первое, — выбираясь из-под нависающего гранитного козырька, предположил Ривейрас. — Иначе, куда же делась вся банда? — Он уселся поудобнее и принялся менять пропитанную кровью повязку. Нога отзывалась тупой тянущей болью. Владимир сжал зубы, чтобы не вскрикнуть.

— М-да, может ты и прав, — вздохнул Войтовский. — Но на “горбатом” опознавательные знаки Российской Армии. — Ладно, что там у тебя? Кровь остановилась?

— Сочится понемногу, но в общем да.

— Давай я тебе помогу с повязкой, и будем, пожалуй, отсюда выбираться.

Майор Жичигин, докладывавший своему начальнику об успехе контрразведывательной операции, или, как было принято говорить в этих стенах, активного мероприятия, выглядел, как подвешенный к удочке колокольчик в момент поклева крупной рыбы. Его распирало гордостью за успех возложенной на него миссии.

— Все в порядке, товарищ полковник. Комар носа не подточит. Мухановского взяли в момент передачи документов сотруднику американского посольства Чарльзу Квентину Бентли в книжном магазине “Москва”.

Коновалец усмехнулся. Трюк с книжным магазином был хорошо известен, и, хотя не отличался новизной, порою давал хорошие результаты. В зале самообслуживания агент и завербованный им источник, просматривая книги, сближались друг с другом и, в конце концов, источник закладывал самое интересное место в заранее облюбованном томе микропленкой с очередным сообщением. После этого книга возвращалась на прилавок и тут же переходила в руки сотрудника спецслужбы. Полюбопытствовав, он тут же возвращал ее на место, но уже без закладки. После чего оба расходились в разные стороны, как ни в чем не бывало.

Быть может, такой номер прошел бы и в этот раз, но в момент “контакта” по “абсолютной случайности” в зале оказались и группа захвата, и пара операторов со скрытыми камерами, обстоятельно заснявших сцену ознакомления российского и американского дипломатов с новинками литературы.

— Вот и славно, Вячеслав Всеволодович, вот и славно. — Коновалец дружески улыбнулся своему подчиненному. — Молодцы, хорошо сработано! Мухановский в изоляторе?

— В изоляторе, Геннадий Валерьянович. — Жичигин поправил очки и улыбнулся той неподражаемой улыбкой, которая бывает на устах непризнанных гениев, опровергающих утверждение о невозможности вечного двигателя. — Наши психологи пока что прессуют ему мозги для дальнейшей разработки. Так что, я думаю, с допросом денек-другой можно подождать. Пусть помается.

— Хорошо. Не возражаю, — кивнул Коновалец и глаза его хитро сощурились. — Подготовьте пока утечку информации о разоблачении шпионской сети. А, скажем, послезавтра дадим официальное сообщение. И вот что, пока дело не получило огласку, еще раз по-тихому проверьте МИДовские и около- МИДовские связи Мухановского. Глядишь, еще что-то всплывет.

— Ладно, Геннадий Валерьянович, — согласился Жичигин, — проверим. Хотя, лично мне кажется, что с Мухановским — младшим никто не сотрудничал. Во всяком случае, сознательно.

— И все-таки.

Майор Жичигин отправился готовить сенсацию о шпионском деле для вечерних новостей. Едва его сутуловатая фигура скрылась за дверью, как в нее втиснулся осанистый майор Повитухин.

— Разрешите, товарищ полковник? — произнес здоровяк, глядя на поднявшего, было, телефонную трубку внутренней связи Коновальца.

— Проходите, Степан Назарович, — полковник указал ему рукой на стул и, подумав, положил трубку. — Есть что-нибудь новое?

— Кое-что есть, — замявшись, сообщил Повитухин.

— Ну, давай, не кокетничай, выкладывай, что ты там нарыл? — подбодрил его Коновалец.

— Насчет генерала Лаврентева. Он улетел прямо из Москвы в Батуми на следующий день после банкета в честь ухода на пенсию. Квартиры в Москве и Ржеве были проданы недели за две до того.

— Понятно, — нахмурился Коновалец. — Прохлопали генерала.

— Работник таможни помнит, что при проверке у генерала была обнаружена большая сумма денег в долларах, вроде бы, от продажи квартиры. В Батуми Лаврентьева никто не видел, но через 3 дня после прибытия его дочь сдает квартиру и уезжает вместе с мужем и сыном, якобы, в гости к родственникам. Но ни морем, ни по воздуху они не выезжали, железная дорога там не работает, и шоссе на Абхазию перекрыто. Остается вариант — через границу в Турцию. Там участок границы довольно прозрачен, как Вы знаете.

— Да, — печально кивнул головой полковник. — Известия неутешительные. Давай-ка, вот что, займись окружением Лаврентьева. Друзья, знакомые, бывшие однокурсники, любовницы, дальние родственники, в общем, все, что можно нарыть. Не звонил ли, не писал. Мало ли, вдруг где-то прокололся.

Возвращение капитана Михаила Войтовского и старшего лейтенанта Владимира Ривейраса в Москву мало напоминало триумфы, которыми первопрестольная встречала своих героев в прежние времена. В душах офицеров, вновь вступивших на московскую твердь после чеченских гор, ощущения триумфа тоже не было. Позади остался форсированный марш по горам, долгие напряженные объяснения с блюстителями местного порядка, которые могли бы весьма безрадостно закончиться, не прибудь во-время к месту разборки личный представитель самого Валехана Аскерова. Позади осталась гостеприимная станица Гупаловская. Впереди была Москва, и это внушало надежду. Ибо для всякого россиянина, ежели Москва позади, значит, дело табак.

У железнодорожного вагона возвращающихся соратников встречали Алексей Полковников и Женечка, заменяя собой роту почетного караула и прочих официальных лиц. На привокзальной площади команду терпеливо дожидался темно-серый “Мерседес-250”. — А наши-то колеса где? — усаживаясь в машину, поинтересовался Ривейрас, сроднившийся за последние месяцы с “Ауди”.

— Без малейшего понятия, — честно признался Алексей, садясь за руль и защелкивая ремень безопасности. — Мы тут провернули кое-какую акцию, пришлось рубить хвост. Так что, может быть в гараже, может быть продали. Скорее всего, продали, — помолчав, добавил он. — В какую-нибудь Клязьму, или Вязьму. Надеюсь, против “Мерседесов” ты ничего не имеешь?