— Слушай, мужик, — водила вновь открыл окно. — Ты что, не русский? Я тебе понятно сказал: отвали.

— У, жлобяра! — мнимый проситель с размаху опустил кулак на полированный капот, оставляя на его поверхности заметную вмятину.

— Слышь, ты, лось! — донеслось из машины, и заветная дверца отворилась…

Это был опрометчивый поступок, ибо еще в бытность свою подающим надежды боксером, большинство своих боев Владимир Ривейрас заканчивал бескомпромиссным нокаутом. То же, что произошло сейчас, боем назвать было нельзя. Противник, попытавшийся выйти из автомобиля, получил короткий удар снизу в челюсть, врезался затылком в верхнюю кромку двери и, так и остался лежать, оглушенный апперкотом.

Что происходило в этот момент в приметной подворотне, Владимир не видел, но довольно точно мог себе представить. В коридорах Центра, еще там, в Фарисеевском переулке, ходили байки о том, что во время кратких отпусков Войтовский развлекался охотой на таежного медведя голыми руками. Поговаривали, будто он глушит несчастного зверя ударом кулака, а потом, связав, тащит на себе в поселок, где ожидают его заказчики из зоопарков. Много ли правды в этих рассказах, он не знал, но подвиги командира в спортзале наблюдал воочию.

Начальство не заставило себя долго ждать. Оно появилось, волоча за собой скованного Мабуно, еще до того, как Ривейрас закончил пленение опера изъятым из аптечки лейкопластырем.

— М-да, — немного подумав, произнес Войтовский, критически оглядывая водителя, — не скоро очнется. Те тоже, — он кивнул в сторону проходного двора. — Ладно, садись за руль. Поехали отсюда.

При всех своих неоспоримых достоинствах, автомобили, да и остальные механизмы, исключая, разве что, огнестрельное оружие, капитан не любил, относился к ним с неким сомнением, пожалуй, даже с опаской, поэтому за руль без особой нужды не садился, предоставляя должность рулевого своему напарнику. Сейчас, затолкав Мабуно на заднее сидение, он устроился рядом, и проникновенным тоном пробасил: «Ну что, мой черноликий брат, разговаривать будем или глазки строить?» В ответ африканец издал нечленораздельный поток звуков, отдаленно напоминавших речь диктора «Голоса Америки» в период активного глушения волны на территории Союза. «Понятно» — кивнул Войтовский: «Непреодолимый языковой барьер», — он похлопал по плечу напарника: «Поехали в заповедник».

Полковника Михненко в этот день донимала печень. Случалось такое довольно часто, и каждый раз он с тоскою думал о грядущей отставке. Назначение на должность начальника складов ракетно-артиллеристского довольствия в Энске-7 он получил чуть больше года назад и тихо надеялся дослужить в этом благодатном краю до самой пенсии, чем черт не шутит…

Однако, черт шутил явно не тем, и нагрянувшая из Москвы комиссия Главной военной прокуратуры извлекла из опечатанных спецконтейнеров вместо ядерных боеголовок — груду камней. Контейнеров было пять, камни были в трех. Взяты под охрану они были еще его предшественником, но лично для него это дела не меняло. Поэтому он ежедневно, как на работу, являлся в собственный кабинет, оккупированный начальником оперативно-следственной группы. Начальник группы, подполковник Крутый, сидел за его собственным столом и, не обращая внимания на хозяина кабинета, перечитывал ответ на запрос касательно судьбы его предшественника. Она интересовала его куда больше, чем судьба этого невзрачного человека с воспаленными глазами и землистым цветом лица.

Михненко его раздражал, но более, все-таки, ему досаждало другое: несмотря на неограниченные полномочия, данные ему Президентом, вызвать сюда и допросить виновника случившегося не было никакой возможности — он подорвался на чеченской мине за пару месяцев до вывода войск.

А ситуация, судя по бумагам, складывалась прескверная и малопонятная. Под самый Новый год, как раз перед штурмом Грозного, на склад были доставлены боеголовки пяти ракет СС-17. Доставившая их группа подполковника К.С. Дунаева по телефонограмме из Москвы отбыла в полном составе в Моздок, в распоряжение командования Северо-Кавказского военного округа, и, также в полном составе, пропала где-то по пути из пункта А в пункт Б. Подполковник Константин Дунаев значился дисциплинированным и опытным офицером. Подпись его на документах о сдаче и приемке злополучных боеголовок визуально соответствовала полученной по факсу из организационно-кадрового Департамента ФСБ. Конечно, до результата графологической экспертизы судить о чем-либо было рано, но об одном можно было говорить с полной уверенностью — дело, которым группе полковника Крутыя предстояло заниматься, являлось из ряда вон выходящим.

— Сергей Максимович, — отложив бумаги в сторону, обратился он к Михненко, — вы обещали уточнить, кто из ныне служащих на складах принимал груз.

— Так точно, — полковник, сам не сознавая того, поднялся, вытягиваясь во фрунт. — Из личного состава обслуги складов, — чуть запинаясь, начал он, — на сегодняшний день здесь находится старшина второй роты охраны старший прапорщик Захаркин. Прикажете вызвать?

Старший прапорщик, очевидно осведомленный о возможном вызове, появился в кабинете через три минуты, и, войдя, так и остался стоять, заслоняя своей фигурой скупой осенний свет, тянущийся из окна.

— Сколько лет на службе? — поинтересовался Крутый.

— Двадцать шесть, — без запинки отрапортовал старшина, всем своим видом демонстрируя страстное желание сотрудничать со следствием.

— Вы присутствовали при приемке груза, — безо всякого перехода спросил следователь. С некоторых пор на базе не надо было уточнять, о каком именно грузе идет речь.

— Так точно.

— Будьте добры, расскажите поподробнее все, как было. Все, что вы помните,

— Груз прибыл под вечер тридцать первого декабря, — начал прапорщик

— Точнее?

— Около двадцати двух, — чуть подумав, уточнил он. — Ну, понятное дело… — Захаркин задумался.

— Пьяны были?

— Да не то, что бы пьяны, но начали уже праздновать.

— Хорошо, дальше.

— В группе у этого подполковника, который боеголовки привез, как сейчас помню, было двадцать два человека — офицеры и прапорщики. В общем, в бокс спецвагон загнали, разгрузили, пломбы проверили — все путем. Полковник Гаврилов, наш старый начальник, пригласил их отпраздновать с нами, но начальник, который привез, — запинаясь, рассказывал Захаркин, — отказался. Один спецконтейнер вскрыли, акт, значит, составили. Ну, и наш-то говорит, все хорошо, пойдем, мол, спрыснем. А их подполковник, фамилию не помню, на реку, вроде, похожа, — ни в какую. Настоял, чтобы еще один контейнер вскрыли…

— Вы уверены в этом? — переспросил Крутый, боясь еще верить в свою догадку.

— Так точно, товарищ полковник.

Капитан Войтовский сидел на поваленном бревне и, печально глядя на лопочущего нигерийца, курил любимые «Родопи».

— Ну что, совсем не понимаешь? — прочувствованно спросил он, стряхивая пепел в пустой спичечный коробок.

Мабуно издал ряд гортанно чирикающих звуков, весьма мало напоминающих осмысленную речь, но зато вполне выражавших мнение торговца о «незаконном задержании».

— Понятно, — кивнул его мрачноватый собеседник, затягиваясь сигаретой. — А все же, лучше бы тебе выучить один из многих языков межнационального общения.

— Что будем делать? — обратился к нему ожидавший распоряжений Ривейрас.

— Да что делать? Будем избавляться от лишних свидетелей, — капитан загасил окурок и, потянувшись, задумчиво посмотрел на Владимира. — Знаешь что, отволоки опера подальше. Не подыхать же ему за компанию.

Произнеся это, он подошел к автомобилю и, открыв дверь, начал опускать переднее, затем заднее окно. Воспользовавшись открытой дверью, Мабуно попытался, было, выскочить из салона, но, получив удар основанием ладони в нос, отлетел на сидение.

— Ну, куда ты рвешься? — вздохнул Войтовский, примериваясь, достаточно ли опущены стекла. Удовлетворившись результатами проделанной работы, он достал из кармана ключ от наручников, которыми был скован наркоторговец, и, ухватив его за запястье, разомкнул браслет. — Сам посуди. Языка ты не знаешь. Разговаривать, считаем, не умеешь. Ответить на наши наболевшие вопросы не можешь. На кой ляд ты нам такой сдался? Придется тебя порешить, — он протиснул левую руку задержанного через щель в окне передней дверцы, правую — сквозь окно в задней и, произнеся традиционное: «М-да», тут же сковал их наручниками.