— Верно, — покачал головой Войтовский, — только те все заводские, а эти, как утверждает Сережа, самодельные. Как ты думаешь, для чего могут служить самодельные радиобуи в этом районе, исходя из всего того, что мы знаем о происходящем на Черноморском побережье?

— Ты хочешь сказать, что там бомба? — запинаясь, тихо произнес Ривейрас.

— Скажем так, я не исключаю такой возможности. Причем, заметь, если это бомба, то это не просто рогатая мина, и даже не затонувшая баржа с боеприпасами, это должно быть что— то настолько мощное, чтобы заставить первых лиц государства действовать с сумасшедшей скоростью.

— То есть, ядерная бомба, — прошептал младший компаньон агентства «Кордон».

— Скорее всего, Володя, скорее всего!

В отличие от вождя мирового пролетариата, лишенные возможности идти другим путем, следственная бригада прокуратуры в купе с группой Департамента ФСБ по борьбе с терроризмом шаг за шагом следовала по местам боевой славы пропавшей без вести команды подполковника Дунаева. Пребывание на железнодорожной станции, где состоялась перегрузка контейнеров с боеголовками в спецвагон для дальнейшей транспортировки в Энск-7, обогатила совместную команду новым жизненным опытом, но не прибавило к материалам следствия ни одной мало-мальски значимой детали. Тот же результат ожидал подполковника Крутыя, едва оправившегося от нервного потрясения, и на взлетно-посадочной площадке, куда три года тому назад приземлился армейский вертолет, доставивший поближе к железной дороге демонтированные боеголовки и группу сопровождения.

— Тут-то самое место, чтобы их перехватить, — бормотал себе под нос подполковник Данич, вышагивая полукилометровую дистанцию от железнодорожной платформы до взлетно-посадочной полосы. Предположения его были вполне правдоподобны, но каких-либо фактов, подтверждающих версию «волкодава», не было и в помине.

Последние месяцы полевой аэродром, использовавшийся для этой перевозки, находился в состоянии консервации. Никого, кроме четырех обтрепанного вида солдат и прапорщика, усиленно изображавших охрану объекта, в округе не было. Не осталось ни здесь, ни в архиве округа бумаг, которые могли бы пролить свет на то, каким образом боеголовки и сопровождающие их офицеры попали отсюда к ожидавшему их спецвагону. Еще хуже дело обстояло с ракетной позицией, на которой до высочайшего распоряжения базировались списанные ракеты. Полуразвалившиеся бараки — вот все, что осталось от этой клеточки ядерного монстра. Следующим в коротком списке перемещений пропавшей группы был вертолетный полк, дислоцированный на плато в горах Дагестана. Понятное дело, ни о каких боеголовках здесь речь и не шла. Прокуратура и ФСБ искали сгинувшую без следа группу офицеров, которая три года назад пользовалась вертолетом полка для выполнения специального задания.

Свидетелей и участников событий трехлетней давности нашлось не много. Те же, что отыскались, мало что могли прибавить к тем небогатым сведениям, которыми располагало следствие. — Будьте добры, тщательно вспомните, все, что было в день приезда группы, — в который раз повторял подполковник Крутый своим собеседникам. — Все мелочи, детали, мельчайшие несоответствия.

Сидевший перед ним мужчина, краснолицый майор лет сорока, обреченно глядел на следователя, пытаясь выудить из памяти детали заурядного рабочего дня трехлетней давности. Вот уже около года он исполнял обязанности начальника штаба полка, тогда же служил командиром одной из его эскадрилий. В этот день ему было приказано приготовить вертолет для специального полета, что он и сделал. В преддверии «полицейской акции» в Чечне «специальные» полеты не были чем-то из ряда вон выходящим, а потому припомнить один из них было, пожалуй, выше его сил…

— Ну-у, — тянул майор, глядя в окно, — с утра у нас было довольно туманно, потом понемногу развеялось…

Это была абсолютная правда. Зимой в здешних горах по большей части туманно и облачно, но раз уж вертолет взлетел, то можно с полным основанием предполагать, что погода все-таки установилась.

— Кому-нибудь в полку было известно, как выглядит подполковник Дунаев?

— Конечно, — кивнул начштаб. — В таком случае всегда принимают пакет с фотографией командира группы. Он хранится в штабе полка…

Крутый встрепенулся.

— …Но после операции его следует уничтожить.

— Черт побери, — передернул губами следователь. — Ладно, опустим. Вы могли бы узнать этого офицера по фотографии?

— Не знаю, — нерешительно пожал плечами майор. — Может быть, и мог бы. Я и видел-то его пару минут.

— Посмотрите, — представитель военной прокуратуры выложил на стол несколько снимков. — Есть ли он среди них?

Вертолетчик безнадежно уставился на снимки:

— По моему, вот этот, — он постучал пальцем по одному из снимков. — Родинка, точно помню, была.

— Понятно, — кивнул Крутый, поворачивая к себе фотографию из досье подполковника Дунаева.

— А вообще-то, — припоминая, обрадовался майор, — у нас тут есть прапорщик Голушко, на ГСМ сидит. Он у нас художник. Ну, в основном, здешние горы рисует, — пояснил он, — но иногда с фото портреты переснимает. Может быть, он вашего офицера получше запомнил. Он тогда вертолет заправлял, так что минут десять рядом с ним находился.

— Группа располагалась на взлетно-посадочной полосе рядом с заправляющимся вертолетом? — Несколько удивленно поинтересовался следователь.

— Ну, да, — неохотно признался начальник штаба, поняв свой прокол. — Понимаете, какое дело, пока с погодой не ладилось, никто заправленный вертолет на полосе держать бы не разрешил. Ну а так, чуть прояснилось, этот подполковник шум поднял, мол, ни одной лишней минуты у него нету. Ну, а, спешка, — развел он руками, — сами знаете, что такое.

— Так он куда-то спешил? — чуя след, торопливо задал вопрос Крутый.

— Ну, конечно. Я же так понимаю, что спецполеты не один день планируются, все чуть ли не по минутам выверено. А кроме того, это было где-то между девятью и десятью часами утра, а в одиннадцать полеты уже прекращаются.

— Да? — поинтересовался следователь. — Почему?

— С одиннадцати до четырех с гор в небо восходящие потоки струячат, — пояснил майор. — Так что, чуть зазевался, запросто могут вертолет перевернуть.

— Вот даже как, — понимающе кивнул следователь, делая пометку в своем блокноте. — А скажите, когда эта команда прилетела в Кизляр, командование полка каким-нибудь образом в известность ставили?

— Вообще-то, положено, — задумчиво протянул вертолетчик, — наверняка поставили.

— Положено, — повторил за ним Крутый. — Ладно, благодарю вас, вы свободны.

Дождавшись, когда за спиною майора закроется дверь, он достал авторучку и открыл папку, чтобы приобщить к материалам следствия объяснительную записку начальника штаба вертолетного полка. Папка набухала с каждым днем все сильнее, как почки по весне, но дело от этого яснее не казалось. Он еще раз кинул ненавидящий взгляд на проклятые надрывы возле аккуратно пробитых им дырочек на подшитых к делу бумагах, и резко закрыл папку. «Ничего еще не потеряно», — он вышел из-за стола и прошелся по кабинету. «В конце концов, если я не могу здесь отличить зерна от плевел, неужели же заговорщикам это удастся?» «Удастся», — злорадным эхом ответил его внутренний голос.

Чтобы хоть немного успокоиться, он подошел к окну и приоткрыл форточку. Морозный горный воздух ворвался в комнату, наполненную затхлым архивным духом. «Спокойнее», — убеждал себя Крутый. «Мне надо успокоиться, во что бы то ни стало! Надо успокоиться». С недавних пор, с того момента, когда его, словно слепого щенка, ткнули в кучу дерьма там, где он мнил видеть плоды своих многодневных трудов, во всех, с кем его сталкивала работа, он видел шпионов — заговорщиков, услужливо восполняя домыслами отсутствие здравых аргументов.

«Не может быть, что бы начштаба знал так мало», — со скрытой неприязнью думал он, вспоминая простецкое обветренное лицо вертолетчика. «Какие основания у него скрывать то, что ему известно? Он что, тоже в заговоре? Не может быть, что бы он хоть что-нибудь не знал». «Очень даже может», — отвечал ему голос рассудка. «Не веришь, подойди в Москве к любому таксисту и попроси его описать клиента, вызвавшего машину к себе на дом три года назад».