— Еще вопросы есть? — язвительно осведомился водитель, приглушая милицейскую волну. — Как говорят, “Он слишком много знал”.

— Шпионские страсти какие-то, — пробормотал молодой журналист.

— О, этого здесь, хоть завались. Ладно, давай знакомиться. Прелестная особа справа от тебя — та самая Евгения Северинова, которая написала статью. Ну, а я и есть офицер, передавший ей информацию. — Алексей Полковников достал удостоверение с золотым орлом и помахал им в воздухе перед лицом Голушко. В салоне явственно было слышно, как с плеч корреспондента упала гора, размером с Эльбрус.

— Имя мое вы знаете, — начал он, — а насчет боеголовок…

Если бы Дмитрий находился где-нибудь на капоте автомобиля, он бы вполне мог увидеть, как дернулись уголки губ офицера, управляющего машиной. Но он сидел сзади, и видеть этого не мог, а потому продолжал:

— Мой отец служит прапорщиком в вертолетном полку, расположенном в Дагестане.

На милицейской волне прозвучало какое-то невнятное шуршание, и звонкий девичий голос, заметно хихикая, произнес, подражая широко известной радио-Ксюше: “А сейчас для всех, кто в пути, для всех тех, чья служба и опасна и трудна, передаем песню Максима Леонидова “Видение”.

— Порядок, — кивнул водитель, ухмыляясь столь разухабистому радиохулиганству, — “Ауди” в гараже.

Часовой, стерегущий сон вертолетов, отдыхающих после боевого патрулирования, с нескрываемой завистью проводил взглядом прогуливающихся по очищенному от снега плацу офицеров. Стоять ему оставалось еще больше часа, но лицо, открытое непрестанным порывам холодного ветра, яростно протестовало против продолжения экзекуции. «Ишь, гуляют! Будь у меня столько звезд, как у того усатого, сидел бы сейчас в тепле». Подумав так, он отвернул лицо от ветра и стал вспоминать свою тихую, неспешную Калугу.

— Виктор Юрьевич, — произнес один из прогуливающихся офицеров, — ты меня не убедил. Соваться на территорию Чечни неосмотрительно.

— Неосмотрительно, — хмыкнул полковник Данич. — Ладно, положим. Что ты предлагаешь?

— Пойми, я не против активных действий. Но то, о чем говоришь ты — чистой воды самоуправство, и последствия его могут быть далеко идущими.

— Страшиться последствий означает — не двигаться с места ни при каких обстоятельствах.

— Ты утрируешь, — покачал головой Крутый.

— Есть маленько, — Данич вытащил из пачки сигарету и, медленно разминая между пальцами, начал высыпать табак на бетонку. — Но вот что я тебе скажу, Николай Емельяныч. Одна из основных трагедий всех наших силовых структур в том, что все и всегда ждут приказа сверху. — Пока командир отделения не согласует свои действия с Верховным Главнокомандующим, он шагу не ступит.

— Шутишь? — А представь себе обратное, — каждый ефрейтор начнет воевать так, как ему Бог на душу положит?

— О ефрейторах сейчас речь не идет. Передо мной сейчас поставлена конкретная задача, — Данич рубанул ребром ладони воздух. — Найти и обезвредить. Если мы будем ждать, пока в Москве петух снесется, обстановка сто раз поменяться успеет. Тогда наши с тобой раскопки, Николай Емельяныч, до хренячей мамы. И сами мы только и способны, что бродить по этому аэродрому с умным видом, символизируя собой руку Москвы. — Данич откинул в сторону пустую сигарету. — Ч-черт. Прости, погорячился.

Дежурный по штабу, тяжело дыша и пуская клубы белого пара, подбежал к офицерам. — Товарищ полковник! Капитан Рзаев вернулся. Вы велели доложить, как только прибудет. — Переводя дыхание, добавил он.

— Ну что, Николай Емельяныч, пойдем, послушаем, что день грядущий нам готовит.

Шамиль Рзаев дремал, положив голову на руки, за командирским письменным столом.

— Ладно, пусть отдохнет, — тихо произнес Данич.

Однако, услышав голос полковника, Рзаев вскинулся и, придавая взгляду ясность, отрапортовался:

— Товарищ полковник, ваше задание выполнено.

— Ай, молодец! — Данич радостно сжал своими лапищами плечи Шамиля. — Ай, джигит! Ну, давай, рассказывай, что было, и что будет.

— Я побывал в Ведено, — начал Рзаев, — поговорил с людьми. С теми, кого знал еще до войны. Практически, никто не верит, что Санаев мертв. Говорят, что он уехал в Швейцарию на лечение, но должен вернуться.

— Это говорят, или это так и есть на самом деле? — Уточнил полковник.

— Не могу точно сказать, — развел руками Шамиль. — Одно известие достоверно: его сестра Фаржет Санаева месяц назад уехала за границу и, по все тем же слухам, туда же, в Швейцарию.

— Но это только слухи, — вставил Крутый. — Их к делу не подошьешь. Швейцария, в данном случае, может быть вообще абстрактная страна за морем, и то, что туда кто-то уехал, не означает ровным счетом ничего. Ну, а насчет жив-мертв, вообще дело темное. Сейчас, кого ни послушай, и Дудаев жив, и вместо Листьева двойника убили. В общем, пугачевщина. Люди смертны, и с этим приходится считаться.

— Может оно и так, — кивнул Данич, — а если нет? Если Санаев действительно решил не заводиться со всеобщей бойней. Продать “груз” ну, скажем, Ираку, и отвалить с полной мошной в ту же Швейцарию? В таком разе, ему версия с геройской гибелью в бою оч-чень даже на руку. Во всяком случае, нельзя сбрасывать подобную возможность со счетов.

— И что ты предлагаешь? — Поморщился Крутый. — Подать на него заявку в “Интерпол”?

— Неглупая мысль. Но не наша компетенция. А наша — нанести визит туда, где находилась база Санаева. Имелась же у него база?

— Имелась, — кивнул Рзаев. — Где точно, сказать не могу, но приблизительно на карте покажу.

— А ну-ка, Шамиль, давай посмотрим, — Данич открыл сейф и достал карту полетов. — Подойдет?

— Вполне. Если база действительно там, где говорили старики, то это должно быть недалеко от границы. — Он склонился над коричнево-зеленым листом, исчерченным маршрутами полетов и, чуть помедлив, ткнул карандашом в один из горных склонов: — Судя по рассказам, где-то здесь.

— Где-то, — хмыкнул Данич. — Это где-то может быть пять километров в одну сторону, пять километров в другую.

Шамиль молча развел руками.

— Ладно, — вздохнул полковник, — за неимением горничной, используем дворника. Выбирать не из чего.

— Ты-таки решил идти? — Крутый с укором посмотрел на своего соратника. За последние дни он успел привязаться к этому грубоватому вояке, щедро пересыпающему свою речь перлами казарменного юмора. И теперь, понимая неправомерность действий полковника, он думал не над тем, как остановить его, а как в будущем затушевать его вину в глазах начальства.

— Идти? — Переспросил Данич, разглядывая карту. — Большую часть пути я надеюсь пролететь.

Он взял у Шамиля карандаш и обвел какой-то пятачок, недалеко от места, указанного капитаном Рзаевым.

— Насколько можно судить по карте, здесь должна быть вполне пристойная площадка для посадки вертолета. Вот отсюда и начнем.

— Разрешите, я полечу с вами? — Рзаев вытянулся перед полковником по стойке “смирно”.

— С нами? — Данич посмотрел на его усталое лицо, покрытое трехдневной щетиной. — Шамиль, тебе бы отдохнуть.

— Спасибо, товарищ полковник, я не устал, — не моргнув глазом, соврал капитан. Ложь эта была очквидна, и потому, словив недоверчивый взгляд антитеррориста, милиционер поспешил добавить: — Почти не устал. К тому же, я Санаева знаю, если что, и опознать смогу, и нужное слово сказать.

— Не думаю, чтоб сам Санаев нас там с пирогами ожидал, — покачал головой Данич. — Иначе за эти годы он бы наверняка засветился. Ну, да ладно, джигит, — усмехнулся он, понимая, что, отказав сейчас Шамилю, он оскорбит его навек своим недоверием. — Иди, собирайся. Только ж смотри, ждать никто не будет.

Буро-зеленая стрекоза МИ-24, стрекоча винтами, зависла над ущельем. Растительность в этих местах была чахлой, скрюченные деревца, каким-то чудом прилепившиеся к каменистым склонам, только усугубляли картину первобытной дикости, и потому рокотавший над каменной пастью вертолет казался нелепым и чужеродным в этом суровом мире.