Систематически появлялись статьи о тюремных условиях как во внутренних, так и в зарубежных рабочих газетах. Даже министр юстиции Кальбус не в силах был покрыть злоупотребления своих подчиненных и до последнего времени засыпает редакции зарубежных рабочих газет своими опровержениями, пытаясь доказать, что ни в одной из эстонских тюрем заключенные не спят на полу, расстояние между постелями составляет один метр, пищевой рацион во всяком случае не ниже рациона полицейской собаки и т. д. Конечно, вся эта ложь была разоблачена заключенными.[20]
Чтобы добиться удовлетворительных результатов, мы должны крепче сплачивать свои ряды и совместными требованиями улучшать свое положение. Но совместные требования могут появиться лишь в том случае, если каждый акт произвола тюремного управления будет касаться всех заключенных.
Газета заключенных „Тюремный луч“ и выполняет эту задачу. Но если мы лишь из буржуазных газет узнали, что в Нарве заключенные открыто протестовали против плохой пищи, что в Харку заключенного ранил шашкой пьяный представитель власти, тогда как в „Тюремном луче“ об этом не появилось ни слова, то из этого надо сделать вывод о необходимости укреплять связь между заключенными и их собственной газетой.
Общеизвестно, как жестоко угнетают заключенных в мастерских, здесь и речи нет о 8-часовом рабочем дне. Говорят, что за напряженный труд заключенным, делающим, например, коробки, платят так мало, что хватает только на папиросы и на сахар. Общеизвестно также, какой произвол, какая бесконтрольность царят при определении платы. А произвол тюремного управления над заработанными заключенными деньгами? Ведь не секрет, что скопившаяся в течение лет неприкосновенная половина заработка заключенных фактически является фондом, откуда тюремное управление берет необходимые суммы для покрытия всевозможных недостач и растрат. А все это позволяет тюремному управлению выступать на маленьком рынке труда Эстонии в качестве весьма весомого фактора понижения заработной платы.
И поэтому политзаключенные, хотя сами они на работу не ходят, поддерживают каждую попытку других заключенных бороться против эксплуатации.
Обличение подлинного положения работающих — одно из звеньев этой борьбы. Что работающего заключенного эксплуатируют — это общеизвестно, однако необходим подробный материал для обличения этого. Поэтому ближайшая задача всех сознательных заключенных — следить за тем, чтобы каждый случай хищения пайка, каждый случай грубого обращения, каждая нетопленная камера, эксплуатация заключенных были правдиво описаны в „Тюремном луче“. Каждый заключенный должен быть сотрудником „Луча“. Улучшение собственного положения возможно только при сплочении сил».
Воспоминания о пребывании в тюрьме довольно тягостны. Многое пришлось пережить борцам за Советскую власть. Среди них были и такие, как я, — попали в тюрьму 20-летними, а вышли из нее 35-летними. Это не могло не повлиять на их физическое и духовное состояние. В тюрьме был разработан целый комплекс мер для превращения коммуниста в «приличного» гражданина. И право же, не вина «воспитателей», что у них ничего не вышло. Конечно, находились и такие, кто в революционной ситуации выступал вместе с другими, но позднее, в тюрьме, когда надо было проявить характер и выдержку, сдавался. Но у тех, кто отсидел весь срок и не согнулся, появились в характере новые черты, которыми они прежде не обладали, их привила им тюрьма. Помню себя: до тюрьмы я был живым, общительным, а по выходе из тюрьмы долгое время не в состоянии был в многолюдной среде отделаться от какой-то скованности. Видно, сказывались годы, проведенные в одиночке.
Как должны были держаться в тюрьме политзаключенные, чтобы, с одной стороны, не дать спровоцировать себя «черным» (так мы называли тюремных надзирателей по цвету их мундиров) и, с другой стороны, самим не лезть зря на рожон? Надо сказать, что состав политзаключенных был очень пестрым как по возрасту, образованию, так и по профессии, и поэтому особенно необходимо было сплотить их в один коллектив. Политзаключенные стали подумывать о создании своей организации, хотя прекрасно сознавали, что это повлечет за собой новые испытания и трудности, новые наказания.
Организация могла возникнуть на базе общих требований политзаключенных, которые были сформулированы в одном из обращений: «Отделение политических заключенных от уголовных. Отмена „прогрессивной системы“ наказания в отношении политзаключенных. Увеличение пайка и улучшение его качества. Разрешение свиданий с родными и переписки, отмена ограничений на продуктовые передачи. Право на подписку и чтение газет. Отмена коллективного наказания».[21]
Наша сила состояла в том, чтобы держаться единой семьей, чтобы, как на войне, чувствовать локоть соседа — в этом была как моральная, так и физическая необходимость. Кто именно и когда первым высказал мысль, что необходимо создать такую организацию, наверное, невозможно установить, мысль об этом, как говорится, витала в воздухе, ее вынашивали одновременно как в Центральной тюрьме («Батарея»), так и в карательной тюрьме («Сирина»). Все чувствовали необходимость в организации. И она была создана.
Назвать всех инициаторов создания организации довольно трудно. Одним из ее вдохновителей был Иоханнес Лауристин, его поддержали Хендрик Аллик, Андрей Мурро, Оскар Сепре, Ольга Кюннапу, я и другие. Моя память не сохранила, что было прежде — яйцо или курица, то есть что было раньше — «вабе» (вангимая — тюремное бюро) или «кабе» (камбрибюро, камерное бюро). Мне представляется, будто первоначально было все же камерное бюро. «Кабе» были созданы во всех камерах, где политзаключенных было не меньше трех, потому что три человека было вроде минимума, необходимого для голосования, а там, где политзаключенных в общих камерах было менее трех, скажем, двое, то один из них был связной, держал связь с политзаключенными других камер. С образованием во многих камерах «кабе» появилась необходимость в центре, который объединял бы всех политзаключенных в одну семью, представлял организацию как в тюрьме, так и вне ее стен. Последнее имело большое значение, поскольку товарищам с воли надо было знать, с кем они должны иметь дело, кто выражает взгляды политзаключенных как коллектива.
Кто мог стать этим координирующим центром? Скажем, бывшие депутаты Государственного собрания, которые пользовались большим авторитетом. Но дело затруднялось тем, что они сидели не в одной камере. Значит, координирующим центром бывшие депутаты стать не могли. Оставалось одно — создать центр на другой основе. При строгом соблюдении правил конспирации такой центр был создан.
Тюрьмы делились на отделения, каждое в пределах одного коридора с запирающимися дверями, за которыми всегда стояли надзиратели. Таким образом, составной единицей организации политзаключенных стало отделение, или коридор со всеми находившимися здесь камерами. Само собой образовалось бюро отделения, или «ябе» (яосконна бюро), которое координировало действия политзаключенных одного коридора.
После вынесения приговора политзаключенные помещались главным образом в пятом отделении. Здесь содержались в основном приговоренные к пожизненным каторжным работам и некоторое число осужденных на 15–20 лет. Каждая камера имела по 15–16 нар. Политзаключенные и уголовные сидели вместе. В некоторых камерах большинство составляли политзаключенные, а в некоторых — уголовники, осужденные за тяжкие преступления.
В пятом отделении были самые толстые стены и самые крепкие решетки. «Батарея» являлась раньше крепостью, ее стены, сложенные из плитняка, были толщиной более чем в сажень. В камере имелось сравнительно большое окно, которое было затянуто тонкой и густой сеткой и двойной решеткой из толстых железных прутьев. Свет через такую преграду проникал плохо. Особенно мешала мелкая сетка, зимой ее залепляло снегом, и в камере воцарялась полутьма.
