Тогда и я отправилась в ванную. Александр как раз вышел после душа. Он был мокрый, с волос капала вода. Как же он был красив… Что за трагическая несообразность! Как мог этот мужчина любить такую, как я? На моем месте должна быть молодая красивая девушка.

— Прекрати немедленно, — резко сказал он. — Догадываюсь, что сейчас ты выбираешь мне в спутницы жизни Синди Кроуфорд, никак не меньше. Я бы с ней со скуки помер…

И вдруг напряжение разом спало, я рассмеялась:

— Откуда ты узнал, о чем я думаю?

— Просто я тебя чувствую.

Остаток вечера протекал в более спокойной обстановке. Я подкрасила ресницы, единственное, что я умела делать. Провела щеткой по своим коротким волосам и надела любимый сарафанчик. В нем я сейчас выглядела лучше прежнего — здорово похудела. Неожиданная потеря веса пошла мне на пользу: с чуть запавшими щеками лицо смотрелось моложе, шея удлинилась, а самое главное, не обвисла кожа.

Вышла к гостям, а вернее — к одному гостю (Джордж по-прежнему пребывал в одиночестве), в хорошем настроении, зная, что выгляжу очень даже неплохо. По-моему, они были того же мнения, это читалось по их взглядам. Александр протянул мне бокал с вином.

— Может, вам с Джорджем пора уже перейти на «ты»? — предложил он. — Вы оба — моя семья…

Муский улыбнулся, потянувшись ко мне с бокалом:

— Если не возражаете, я — Джордж.

— Совсем не возражаю, — поспешно произнесла я. — Меня зовут Юлия.

Наконец явились Ростовы, поднялась обычная в таких случаях суматоха, сделалось шумно.

Катя, не закрывая рта, говорила, и никто не в состоянии был ее прервать. У них на вилле ее излишняя говорливость не была такой докучной — у Кати как у хозяйки дома было много разных забот, она суетилась, то и дело выходила, обрывая фразу на полуслове. Но отсутствием памяти не страдала, потому что, когда возвращалась к собеседнику, заканчивала прерванную мысль. Сейчас, присев на подоконник, она громко восхищалась видом из окна.

— Ты только посмотри, Алеша, эх, Париж — это Париж… Здесь вольно дышится…

— У нас дышится лучше — нет этих жутких автомобильных выхлопов, — вставил ее муж.

— Ну, ты скажешь. — Катя пожала плечами. — Я имела в виду духовную жизнь!

Александр позвал ее на кухню, а я почувствовала неприятный укол в области сердца. Это я должна была заниматься приготовлениями к ужину, а не он, и уж тем более не кто-то из приглашенных гостей. Но повар из меня был никудышный. Что же обижаться на других, сама виновата, не научилась толком готовить. Еще один минус мне как женщине. Если б я заставила себя возиться с кастрюлями в темной тесной кухоньке ради воскресного обеда с дочерью дома, а не в ресторане, может статься, мои отношения с ней сложились бы по-другому. В нашем случае отрезание пуповины означало все большее отдаление, вплоть до отчуждения. Вполне возможно, отсюда брались моя нынешняя тоска по материнству и претензии, обращенные к своему животу, безжалостно пустому. Будь по-иному, я б тогда не тосковала по новому ребенку, а скучала по своему, от которого все больше отдалялась. Открывшееся мне так поздно чувство — любовь к мужчине — изменило меня, сделало похожей на других женщин, а ведь любая женщина в первую очередь стремится к материнству. Особенно если материнство осталось не до конца реализованным. Как в моем случае. Совершенно непонятный страх, который возникал во мне на протяжении всех этих лет даже при одном только упоминании о беременности, теперь вдруг оборачивался своей противоположностью — ностальгией по материнству, по интересному положению, сопровождающемуся до карикатурности деформированной фигурой. Помню, с каким неодобрением я каждый раз наблюдала за своей беременной дочерью…

Катя внесла горячую супницу, которую мы вместе со столовым сервизом и приборами взяли на этот вечер в прокате. Александр принес тарелки с закусками. Они с Катей еще покрутились между кухней и комнатой, а потом последовало приглашение к столу.

Это было что-то невероятное. Александр сумел приготовить огромное количество блюд. И сделал все это сам.

Морские гады, крабовый салат, суп из черепахи, фаршированные перепелки и вдобавок десерт — потрясающий французский торт, купленный им. А вот где — не хотел сознаться. Катя каждый раз при перемене блюд выражала свое восхищение:

— Ну правда, Саша, ты разминулся со своим призванием. С такими способностями тебе впору открывать ресторан где-нибудь поблизости, скажем на Монмартре.

— Кто знает, может, и придется, — ответил он, — если моя книга провалится…

— А когда она выйдет? — заинтересовался муж Кати, Алексей.

— На днях, точнее, в первых числах сентября. Здесь и одновременно в Америке, две презентации сразу. Но на этих янки я особо не рассчитываю… — Он небрежно махнул рукой.

— С чего бы это? — вмешался в разговор молчавший до сих пор Джордж.

— Америка обожает романчики с хорошим концом, а у меня роман без хеппи-энда, значит, и говорить не о чем.

Все рассмеялись, я тоже, хотя мой смех звучал скорее фальшиво. Не очень-то хорошо я чувствовала себя в роли хозяйки дома. Ни к чему даже рук не приложила. Аранжировщиком и исполнителем в одном лице был Александр, и только Александр, у него были все права чувствовать себя здесь настоящим хозяином. Как и все остальные, я была лишь гостем на этом пиру. И куда естественнее было бы, если бы после ужина я встала и покинула квартиру вместе с другими гостями… Наши с ним взгляды на миг встретились. Я сидела во главе стола, а он — чуть пониже, на чемодане. В этот момент он поднял голову, чтобы взглянуть на меня.

— Поможешь мне убрать со стола? — спросил как-то несмело. Потрясающе, как безошибочно он отгадывал мое настроение, мои сомнения и горькие мысли. Я послушно встала. Катя тоже с готовностью вскочила, но Александр решительно воспротивился.

Мы отнесли в мойку гору грязной посуды, после чего он сварил кофе. И этого я не умела, у меня вместо кофе получалась жидкая бурда. Теперь мы сидели у стола, примостившись на одном стуле, — все дружно высказались за ликвидацию Сашиного импровизированного сидячего места. Джордж заявил, что будет пить кофе, устроившись на подоконнике. Но в этом не было необходимости, потому что я подвинулась на самый краешек стула, освобождая Александру побольше пространства. Близкое тепло его тела в который раз подействовало на меня обезоруживающе. Все сомнения снова были развеяны.

— А знаете, из-за чего Юлия обиделась на меня? — спросил со смехом Александр. — Вместо того чтоб ее отругать, я сам пошел за цветами, которые она забыла купить.

— Потому что она боится, Саша, — совершенно серьезно сказала Катя.

— Чего же она боится? — спросил он удивленно.

— Чтобы это понять, надо родиться женщиной…

Катя с мужем ушли первыми. Было видно, что профессор не очень хорошо себя чувствовал. Должно быть, он и вправду болел — заметно сдал с того времени, как мы виделись несколько месяцев назад. Мужчина исхудал, борозды морщин на лице обозначились резче. Особенно сильно это бросилось в глаза, когда они только вошли — ему ведь пришлось осилить пешком подъем на наш четвертый этаж. Пышущая здоровьем и излучающая молодость Катя смотрелась рядом с ним его внучкой. Тем трогательнее выглядели с ее стороны забота о нем и их любовь друг к другу. А впрочем, кто знает, как там было на самом деле. Быть может, она давно уже отдавала себе отчет в напрасной расточительности чувств, или, может, ее чувства угасли, осталась лишь умело скрываемая жалость. Ее брак с профессором был зеркальным отражением моей связи с Александром, и ни на каких весах не измерить, кому из нас — мне или Кате — было труднее.

После ухода гостей Александр взялся за мытье посуды, я вытирала все насухо. Джордж, присев на подоконник, курил.

— Ростов выглядит просто ужасно, — сказал он.

— Обычно ему нездоровится ранней осенью и весной, потом все проходит, — спокойно откликнулся Александр.

— Не думаю, что на этот раз обойдется.

— Катя быстро поставит его на ноги, она девушка энергичная и деловая.