Итак, в конце концов я собралась с силами и заказала билет до Варшавы. А после бродила по улицам, прощаясь с Парижем, который стал для меня городом любви в прямом смысле этого слова. Эти чудные улочки, взбирающиеся на гору, в просвете которых виднелось просторное небо… острые шпили готических соборов, стремящихся ввысь. И маленькие кафе, в которые я так любила заходить по пути — и когда была безмерно счастлива, и когда чувствовала подступавшее к горлу отчаяние. Все это теперь предстояло оставить в прошлом.

Вечером, когда Александр погасил свет и скользнул ко мне под одеяло, я сказала:

— Послезавтра я уезжаю.

— Куда?

— Возвращаюсь домой, в Варшаву.

Долгая пауза. Тишина.

— Уже заказала билет и сообщила о своем приезде дочери…

— И мне говоришь об этом в последнюю очередь, — услышала я его голос.

— Самое трудное я всегда оставляю напоследок.

И опять тишина. Потом его голос в темноте:

— У меня к тебе другое предложение, я хочу, чтоб ты поехала со мной на Майорку.

— На Майорку? Ты хочешь туда поехать? Зачем?

— Там живет один мой родственник. Он нас приглашает к себе в первых числах июля, недельки на две-три.

— Нас? А откуда он знает про «нас»?

— От меня. Если нет никаких медицинских противопоказаний, можем паковать чемоданы.

Так, значит, каникулы? Это были мои первые каникулы за много лет. Очень давно я отдыхала на Балтике, в Юрате, где у нашего университета был свой дом отдыха. Поехала туда на неделю, посчитав, что большего себе позволить не могу. Для меня это была нерациональная трата времени. Я — ученый, а если ты ученый, то никем другим быть не можешь. И уж, конечно, не можешь позволить себе роскошь быть женщиной, бредущей по кромке морского берега с босоножками в руках. Тогда, в Юрате, я ежедневно ходила к морю смотреть на закат солнца. Другие тоже приходили, в основном парочками. Обнявшись, брели вдоль берега, соленая морская вода ласкала их босые ступни. Мне море тоже обдавало ноги волнами, но на песке, опережая меня, бежала только одна тень — моя. Именно тогда я пожалела, что мне некого любить…

Путешествие на Майорку… это, это… словно отсрочка приговора. Дольше в Париже я оставаться не могла. Контракт с Сорбонной закончился. Остаться как любовница Александра? Скорее это удел Нади. Можно было бы с головой окунуться в любовь, но не к мужчине на много-много лет младше меня. Александр в роли моего любовника — да, это вполне приемлемо. Но я в роли любовницы… Вроде бы то же самое, однако есть огромная разница. До сих пор мое пребывание в Париже было обосновано договором с университетом, оправдывалось моей профессией. А теперь?

Профессор Муллен был не в восторге от идеи отдыха на жаркой Майорке. Смена климата в моем случае вообще была делом рискованным, не говоря уже об июльском пекле Испании.

— А если у вас снова начнется кровотечение?

Александру о разговоре с профессором я ни словом не обмолвилась — очень хотелось поехать с ним. Разумеется, страх у меня был, но я решила рискнуть. Я бросала вызов своему телу, которое в последнее время то и дело навязывало мне свой диктат. Было уравнением со многими неизвестными, в любую минуту могло захватить врасплох, изменить мои планы — или переодеть в больничную рубаху, или же потребовать ласки любовника. Я даже подумала, что в постели мы составляем треугольник: он, я и оно… Все, что с нами происходило, делалось с его высокого позволения. А теперь я решила противостоять ему, подвергнуться опасности. Вполне возможно, что оно захочет отыграться на мне.

Я позвонила Эве.

— Ты?! Едешь на Майорку?! Одна?

С минуту я колебалась, не рассказать ли ей обо всем.

— Нет… со своими соседями по отелю, с русскими…

Все-таки я не отважилась признаться дочери, что еду с мужчиной.

— С этими Надей и Сашей?

— Ну да.

— Вроде бы Надя уехала в Москву? — продолжала упорствовать в своих расспросах дочь.

— Уехала и приехала снова…

— Ну, тогда хорошего тебе отдыха, развлекайся.

Сомнения Эвы были развеяны, с моими дело обстояло хуже.

До чего же измучили меня эти часы, проведенные здесь, в этом шуме и сутолоке. Зал ожидания аэровокзала мало чем напоминает университетскую кафедру… И все же я выбрала именно это место для своего горького расчета с совестью…

Приземлились мы в Пальме-де-Майорка около полудня. Уже на трапе самолета меня обдало горячим, влажным воздухом. Платье-сарафан мгновенно прилипло к спине, как будто я оказалась в сауне. А ведь оно было как пушинка, из легчайшего шелка. Мне его подарил Александр незадолго до нашего отъезда. Войдя в комнату, я увидела его разложенным на кровати — длинный и очень широкий сарафан на тонюсеньких бретельках, с крупными цветами, разбросанными по бордового цвета полю. «Такой фасон будет меня полнить», — подумала я, но, когда примерила, оказалось, что в нем я выглядела выше и стройнее, даже моложе. На какой-то момент я почувствовала себя молодой и закружилась посредине комнаты, невесомая ткань обвилась вокруг моих ног. И тут вошел Александр. Он даже присвистнул от восхищения.

— Что это за сногсшибательную девушку занесло в мою комнату? — спросил он со смехом.

А мое хорошее настроение разом улетучилось. «Не девушку, — промелькнуло у меня в голове, — а ряженую старуху». Я не должна говорить вслух подобных вещей. И думать так не должна. Я влезла в это платье-сарафан и полюбила его, даже надела в дорогу. В самолете мы потягивали вино, и вдруг у меня сильно закружилась голова. Неужели от вина? Или это мое тело готовит очередной сюрприз? Будь я дома, в Варшаве, махнула бы рукой на такие сигналы, как делала это всю свою жизнь. У зубного появлялась только тогда, когда боль становилась непереносимой и я не могла нормально работать. При простуде и гриппе лечилась сама, а точнее, не лечилась вовсе. Едва таскала ноги, но на занятия в университет приходила даже с высокой температурой. Но теперь — другое дело. Теперь я впуталась в то, что называется любовью. Мне хотелось быть молодой и здоровой, а мое стареющее тело встало преградой у меня на пути. Моя неприязнь к своей телесной оболочке росла, я даже начала побаиваться своего тела. И готова была пойти на все, лишь бы оно позволило мне дотянуть до конца любовного романа хотя бы относительно здоровой.

Приземлившись, мы спустились в просторный зал, где встали в очередь на паспортный контроль. Народу было полно — целое море голов. Я подумала, что мы сможем выбраться отсюда только под вечер, но, как ни странно, очередь пассажиров таяла быстро. На выходе из зала прилета нас встречал родственник Александра. Немолодой мужчина, такого же роста, как и Александр, но довольно тучный. Он прокладывал себе путь в толпе огромным животом, словно бампером мощного джипа. Пуговицы на рубахе навыпуск не сходились на брюхе, и Дмитрий Павлович, представляясь мне, демонстрировал в прорехах свою наготу, которая заканчивалась в районе подбрюшья, где коротковатые брюки были стянуты ремешком.

— Ну и как прошло путешествие? — загремел его бас. — Покажи-ка свою подружку! Очень даже хвалю твой выбор. Я в женщинах разбираюсь….

Наконец мы добрались до его машины. Кресло водителя было отодвинуто до упора — позади него сесть бы уже никто не смог. Александр предложил мне занять место спереди, но я села на заднее сиденье. Они всю дорогу болтали между собой, я сидела молча. Глядела в окно. Пока проносящийся мимо вид не особенно меня вдохновлял — мы ехали по скоростной автостраде, по обе стороны которой виднелись какие-то промышленные строения, высокие трубы теплоцентрали и кирпичные башни за рядами колючей проволоки. Никакой живописности в этом не было, и только когда мы съехали с главной трассы, пейзаж изменился. Появились подстриженные кусты, обсыпанные цветами, разлохмаченные ветром пальмы и другая, неизвестная мне растительность. Теперь дорога шла под уклон. Внизу показались море и разбросанные тут и там среди зелени виллы. Въехали в городок, где жил Дмитрий Павлович. Обернувшись ко мне, Александр рассказывал, что дядя проводит большую часть времени здесь, а на зиму уезжает к дочери в Штаты.