— Нет. Не штурмом же нам брать это здание. Скоро приедет товарищ капитан и разберётся с ментами. У нас обоих таких полномочий нет.

— Вы тот агент, который следил за Пашей?

— Да, только не агент, а оперативник. Кстати, восхищён, как вы ловко отвлекли внимание этого так называемого спецназа на себя. И ведь все поверили, что вы тяжело ранены. И кричали, и плакали, и кровь изо рта…

— Кричать умеет каждая женщина. Лить слёзы по заказу тоже могут почти все, это легко. А кровь — прокусила себе щеку, вот и весь фокус.

— Точно, что фокус. Прямо почувствовал себя в цирке. С одним исключением — в цирке клоунов не считают спецназом. Вот скажите, они что, настоящий спецназ? Они дерутся, как дети из подготовительной группы! Это же просто позор!

— Успокойся, — попросил его парень с заднего сиденья. — Не так уж ребята и плохи, по нашим провинциальным меркам. Просто щадили подозреваемых, вот и всё. Ну их к монахам! Взгляни лучше, вон тот мент вот-вот поймёт, что именно на мою машину сейчас охотятся по всему городу.

Милиционер пристально разглядывал номер автомобиля, на котором приехали сюда Нина с оперативником спецслужбы, периодически переводя взгляд на запись в своём блокноте. Наконец, он принял какое-то решение, достал рацию и собрался докладывать о находке. Оперативник, следивший за Павлом, открыл дверцу, высунулся и подозвал милиционера к себе. Тот собирался что-то сказать, но при виде предъявленного удостоверения лицо его вытянулось, челюсть отвисла, а глаза округлились. Он даже попытался отдать честь.

— Не поднимай тревогу, — попросил сотрудник спецслужбы. — Представь, что ты ничего не заметил. Просто забудь об этой машине, и всё, хорошо?

Милиционер, мелко кивая, удалился со стоянки.

— А вот и товарищ капитан, — хором сообщили оперативники друг другу и Нине. — Что ж, наша операция близится к завершению.

— С чем вас и поздравляю, — откликнулась Нина. — А наша?

В беспамятстве Павел пробыл недолго. Открыв глаза, он понял, что едет сидя в микроавтобусе, руки у него скованы за спиной, и двое крепких парней надёжно держат его с обеих сторон. Наверно, можно было пнуть одного из них, но единственным результатом наверняка будут только дополнительные побои, а тело и так ныло от предыдущей порции оных. Осмотревшись вокруг, в чём никто ему и не подумал воспрепятствовать, Павел убедился, что Нины здесь нет.

— Где моя жена? С ней всё в порядке? — поинтересовался он.

Парень, державший его справа, лениво ударил его по лицу свободной рукой. Другого ответа на поставленный вопрос не воспоследовало, и Павел решил его повторить, но вновь вместо ответа получил затрещину. Дальнейший путь, впрочем, совсем недолгий, проходил в молчании.

Затем Павла выволокли из автобуса и потащили в здание, в котором он узнал городское УВД. Лифт вознёс его вместе с двумя спецназовцами и Кириллом на третий этаж, где и располагался кабинет, который Кирилл делил ещё с двумя офицерами. В кабинете Павла посадили на стул, а бойцы держали его за плечи, чтобы он не смог выкинуть какой-нибудь трюк. Хотя, в любом случае, что он мог бы сделать со скованными за спиной руками?

Кирилл не торопясь разместился за столом и начал разговор, а может, и допрос. Выглядел он неимоверно довольным.

— Павлуха, ну вот скажи мне, зачем вы устроили эту драку с ОМОНом? Теперь вас можно спокойно оформлять по триста восемнадцатой статье. Нападение на сотрудников правоохранительных органов, да ещё и бесспорно при исполнении служебных обязанностей. Но я бы хотел без этого обойтись. Мы ведь с тобой друзья и соседи, верно?

— Кирилл, скажи мне, что с Ниной?

— Подожди, дойдёт очередь и до неё. Значит, так. У меня есть заявление гражданина Михайлова Александра Николаевича о том, что он был жестоко избит супругами Воронцовыми без малейшего на то повода с его стороны.

— Не знаю такого. Что с Ниной?

— Знаешь ты его, Павлуха. Михайлов — это Миша. И он сейчас в больнице, в очень тяжёлом состоянии. Может выжить, а может и умереть. Если умрёт, на вас повиснет убийство, совершённое группой.

— Я могу позвонить?

— Право на телефонный звонок? — рассмеялся Кирилл. — Ты насмотрелся голливудских фильмов. У нас в России таких прав задержанные не имеют. Так вот, если ты сейчас напишешь явку с повинной, с тебя сразу же слетает обвинение в нападении на ОМОН. А избиение Миши — это ерунда. Любой судья решит, что так ему и надо, он же бандит.

— Что с Ниной?

— Павлуха, ну что ты заладил одно и то же? Нина в больнице, её готовят к операции. Оформим твою явку с повинной и поедем к ней вдвоём, проведаем. Она наверняка будет рада тебя увидеть. А ночевать будешь дома. Ну, что скажешь?

— Давай, напишу под твою диктовку.

— Нет, Павлуха, писать тебе я не дам. Чтобы ты писал, нужно снять наручники, а об этом тебе и мечтать нечего. Я же не идиот. Ты наверняка в драку полезешь. Мы сделаем иначе…

— Кирилл, запомни: если с Ниной что-то серьёзное, одному из нас не жить.

— Да что же ты, Павлуха, такой агрессивный? Ну, вот зачем эти угрозы? Знаешь, сколько раз мне угрожали в этом кабинете? Я к такому давным-давно привык! Короче, если ты сейчас не захочешь оформлять явку с повинной, ночевать будешь в камере, причём в наручниках. И камера будет не обычная, а прессовая.

— Кирилл, на самом деле ты понятия не имеешь, насколько серьёзно ранена Нина. Когда мы сюда приехали, её вряд ли даже до больницы довезли, и уж точно ни к какой операции не готовят. Дальше, ты мне тут рассказывал, что если помрёт Миша, нам светит обвинение в убийстве. Ты прекрасно знаешь, что максимум, который ты по этому эпизоду сможешь нам предъявить, это нанесение тяжких повреждений, или как там оно называется, тяжкого вреда здоровью. То есть ты мне непрерывно врёшь.

— И что из этого следует?

— А вот что следует: ты конченая скотина, я об этом знаю, и теперь ты знаешь, что я это знаю. Можешь больше не открывать свой вонючий рот, тот бред, что ты несёшь, никому не интересен. Мне-то уж точно.

— Павел Дмитриевич, вы забыли, где вы находитесь и кто тут хозяин. Ребята, объясните ему, что и как. Отмудохайте как следует! Кости не ломать, морду не портить. Остальное — полностью на ваше усмотрение.

Что тут и как, спецназовцы объясняли очень подробно, пиная Павла преимущественно по почкам. Он очень бы хотел вновь потерять сознание, но ему это не удавалось.

Тем временем один из офицеров вышел в коридор и позвонил по мобильному.

— Алло, Лысый? Напомни, Миша — твой человек? Да? А с каких пор твои люди катят нам телеги как терпилы? Как это нет? Я своими глазами его телегу видел. Ладно, разбирайся…

У Лысого не было оснований не доверять своему информатору в милиции. Какой смысл тому врать? С другой стороны, прошлым вечером звонил Миша и рассказал, что к нему приходил Кирилл (как только его нашёл?) и требовал ту самую бумагу, о которой и говорил информатор. Однако Миша уверял, что Кирилл ушёл от него без этой бумаги, а не верить Мише в таких вопросах тоже оснований не было.

Итак, вечером Кирилл ищет Мишу, Лысый ему сообщает, где тот отлёживается. Кирилл едет в больницу и требует, чтобы Миша подал заявление на Воронцова. Миша ему якобы отказывает, но наутро у Кирилла заявление имеется. В итоге получалось, что кто-то или врёт, или ошибается. Лысый не понимал, что происходит, а такого положения вещей он весьма не любил. Что-то необычное произошло в той проклятой больнице, и будь она под его крышей, люди Лысого легко бы разобрались, что именно. В их арсенале имелись весьма эффективные средства, заставляющие не только говорить правду, но и говорить всю правду.

Однако медсанчасти железнодорожников «покровительствовал» Вокзал, и вторжение на его территорию легко могло привести к крупной разборке, не нужной ни одному, ни другому. Вражды между Лысым и Вокзалом не было, но и особой дружбы тоже не водилось. Лысый ещё раз обдумал ситуацию, и понял, что рассматривал её под неправильным углом зрения. Он ведь считал, что его раненый боец случайно попал в «чужую» больницу, а это, скорее всего, было не так.