Понимая, что в таком состоянии Флобера ей никогда не одолеть, Сара решила, что в последний день просто пробежит роман глазами, чтобы вспомнить сюжет, наспех набросает несколько очевидных вопросов, а на собрании кружка постарается в основном помалкивать. Однако в субботу утром произошло событие, серьезно расстроившее и испугавшее ее. Пытаясь хоть чем-нибудь отвлечься, она взяла в руки «Госпожу Бовари» и вскоре поняла, что читает совсем не тот роман, который помнила до сего дня.

— Как выглядит твоя жена?

Этот вопрос вроде бы удивил Тодда, насколько Сара могла судить, не видя его лица, ибо в тот момент, когда она его задала, он как раз облизывал ее пупок.

— Моя жена?

— Ну да, та женщина, которая живет в твоем доме, — Сара попыталась превратить в шутку вопрос, вот уже несколько дней не дающий ей покоя, — и каждую ночь спит в твоей кровати.

— Как она выглядит? — с сомнением повторил Тодд.

— Ну да, мне просто интересно.

После нескольких попыток уклониться от ответа. Тодд все-таки описал внешность Кэти так, словно заполнял полицейский протокол: рост сто семьдесят четыре сантиметра, волосы темные прямые, глаза карие, никаких особых примет вроде шрамов или татуировок. Сару это не удовлетворило.

— Она красивая?

Тодд задумался, а Сара возликовала, сочтя это хорошим знаком.

— Наверное, да, — наконец кивнул он. — Объективно говоря.

— Она очень красивая?

— Сара, мы ведь женаты, я к ней привык — мне трудно судить.

— А другие мужчины? Они оглядываются, когда она идет по улице?

— Смотря какие мужчины.

— У тебя есть ее фотография?

Откровенно пытаясь отвлечь ее, Тодд проложил поцелуями влажную дорожку от ямки у основания горла до солнечного сплетения. Потом он осторожно оттянул одну чашечку купальника, освободил левую грудь и легко прикоснулся языком к соску, пробуждая его от дневной дремы.

— Покажи мне, — продолжала настаивать Сара. — Ты же наверняка носишь ее в бумажнике.

— Господи! — Тодд поднял голову и удивленно посмотрел на нее. — Почему тебя это так волнует?

Сара почувствовала, как от стыда стало горячо щекам. Она понимала, что эта ревность, испытываемая к женщине, которую она никогда не видела и которая не сделала ей ничего плохого, — очень дурной знак.

— Не знаю, — призналась она, с удивлением чувствуя, что вот-вот расплачется. — Я и сама не рада.

Тодд прижал палец к губам, предлагая ей помолчать. Не спуская с Сары глаз, он свободной рукой скользнул за край ее плавок, пробрался между бедер и, осторожно обхватив ее снизу, слегка сжал пальцы. Удовольствие, которое доставило ей это прикосновение, оказалось настолько острым, что застало ее врасплох, как случалось каждый раз, когда Тодд дотрагивался до нее там, внизу. Она развела ноги пошире.

— Она очень красивая, — признался Тодд, скользнув в нее сначала одним, а потом и другим пальцем. Сара громко ахнула. — Но красота не имеет никакого значения.

Тогда, целиком отдавшись наслаждению, Сара едва расслышала его слова и только ночью, лежа без сна, вспомнила о них. Красота не имеет никакого значения. Наверное, он хотел ее успокоить, но в три часа ночи все приобретает совсем иной смысл. Он женат на красивой женщине, на очень красивой женщине, и спит сейчас рядом с ней, и их ноги переплелись под одеялом. А сама Сара? Лежит в темноте без сна, прислушиваясь к сиплому, осточертевшему дыханию Человека, которого уже не считает своим мужем. Красота не имеет никакого значения. Такую откровенную глупость может придумать только человек, с детства привыкший принимать свою собственную красоту как данность.

По выходным Ричард любил поспать подольше. Он еще был в постели, когда субботним утром Сара вышла из дому, предварительно усадив Люси перед телевизором, вручив ей коробку кукурузных хлопьев и велев в случае чего будить папу.

— А маме надо сбегать по делам, — объяснила она.

Сначала ей пришлось заехать в «Старбакс» и совершить таким образом путешествие в прошлое, которого она обычно старалась избегать. Даже через несколько лет после того, как Сара перестала здесь работать, один только взгляд на этот стильный бордовый с бежевым интерьер — на мешки с кофе, на полки, полные сверкающих приборов, на сонных посетителей, выстроившихся в очередь, словно пациенты в дорогой клинике для наркоманов, — надолго выбивал ее из колеи, будто взбалтывал густой осадок неприятных воспоминаний, обычно хранящихся на самом дне памяти. (То же самое происходило со зданием школы, где она когда-то училась. Как правило, Сара изобретала любые предлоги только для того, чтобы не проезжать мимо.) Но этой ночью она плохо спала и проснулась с назойливой головной болью, спасти от которой могла только хорошая доза кофеина.

— Маккиато, — сделала Сара заказ стоящей за прилавком панкообразной девушке с угольно-черной челкой и пирсингом в языке.

— Маккиато, — повторила та минутой позже, ставя на прилавок большую бумажную чашку.

— Не расстраивайся, — грустно улыбнулась ей Сара, — ты же не вечно будешь здесь работать.

Девушка настороженно взглянула на клиентку, словно ожидая от нее неприятностей, и пожала плечами:

— Здесь не так уж плохо.

В телефонной книге Сара уже давно нашла адрес Тодда: Ангелина-уэй, 24. Она остановила машину на другой стороне улицы у дома номер девятнадцать, выбрав по возможности незаметное место в тени большого клена. Прихлебывая кофе, она слушала по радио выпуск новостей и не сводила глаз с дома, в котором жил ее любовник.

Это был самый обыкновенный светло-голубой домик в колониальном стиле, который ничем не отличался бы от своих соседей, если бы не был разделен на две половины с двумя отдельными входами. Вместо газона перед домом был закатанный в асфальт спуск к открытому гаражу на две машины. По его бокам две серые дорожки вели к двум дверям: одна с номером 24, другая — 26. На двери с номером 26 висела декоративная соломенная шляпа.

Вообще-то Саре не следовало удивляться тому, что Тодд живет не в отдельном доме и ездит на сильно подержанной «тойоте», стоящей в гараже с их стороны, — она отлично знала, что вся семья живет на небольшие деньги, которые зарабатывает его жена, снимая какой-то документальный фильм для общественного телевидения. Но этот дом как-то не вязался со всем обликом Тодда и с местом, которое, по мнению Сары, он должен был бы занимать в мировом пространстве. Тодд выглядел и вел себя как подлинный аристократ, как человек, которому красивые вещи достаются так же легко и естественно, как красивая внешность. В каком-то смысле ей показалось несправедливым то, что такой заурядный человек, как она, живет в гораздо лучшем доме и в более фешенебельном районе.

Нет, разумеется, этот дом не был совсем убогим. Далеко нет. В нем имелись и мансардные окна, и красивая деревянная отделка на окнах и двери, и еще много мелких деталей, отличающих качественное жилье от дешевого. Конечно, он выглядел очень скромно, но, возможно, именно это им и требовалось на данном этапе. Возможно, они даже находили в этом какую-то романтику: молодая семья, дружно переживающая временные трудности и строящая прекрасное будущее. Когда-нибудь через много лет Тодд и Кэти смогут провезти Эрона по Ангелина-уэй и сказать ему: «Смотри, вот наша старая квартира. Можешь себе представить, что мы когда-то здесь жили?» В биографии самой Сары подобный этап оказался пропущенным: прямо из тесной квартирки с шумными соседями она переехала в большой викторианский дом, заставленный дорогой мебелью, и теперь невольно завидовала Кэти, вместе с Тоддом борющейся с невзгодами и творящей семейную историю, на которую потом можно будет оглянуться с гордостью и, возможно, даже с ностальгией.

Если только он не уйдет от нее, подумала Сара и вдруг почувствовала, как грудь наполняется удивительной легкостью, словно надежда была чем-то вроде гелия. Если только он не уйдет от нее ко мне.

Она, конечно, уже не в первый раз представляла себе такой вариант развития событий, но сегодня впервые он показался ей вполне реальным. Он может развестись с Кэти. Он может жениться на мне. Я могу развестись с Ричардом. Тодд может жениться на мне. Она повторяла про себя эти предложения, переставляла в них слова, придумывала продолжения, пыталась представить себе возможные последствия — суды, борьба за право попечения над ребенком, решение финансовых вопросов, неизбежные эмоциональные травмы, — а потом вдруг вздрогнула, забыв обо всем, потому что на крыльце домика появился сосредоточенно хмурящийся Тодд с большим пластмассовым ящиком в руках. Он может развестись. Тодд отнес ящик в гараж и поставил в багажник «тойоты». И я могу развестись. Саре понадобилась вся ее сила воли для того, чтобы не выскочить из машины и не броситься к нему навстречу, крича об этой удивительной новости.