«На ее месте, — раздумывал Ричард, — я бы поставил ношение стрингов на коммерческую основу». Он немедленно представил себе подпольный пошивочный цех, в котором несколько десятков китаянок и мексиканок, одетых в стринги в зеленый горошек, со скучающим видом крутят свои швейные машинки, а в конце дня упаковывают трусики в пластиковые мешочки и вкладывают туда же пару листочков из фиктивного секс-дневника. И каким же идиотом тогда оказывается Ричард?

Он прижал стринги к лицу, глубоко вдохнул и попытался прогнать из головы все неуместные коммерческие соображения. Разве время рассуждать о бизнесе, сидя со спущенными штанами и скользкой от вазелина ладонью? «Эти трусики принадлежали Кэй, — как заклинание, несколько раз повторил Ричард. — Она сама носила их». Но, как только дело пошло, в мозг опять просочилась крамольная мысль: а может быть, все-таки нет? Может, это еще один пример незаконного использования товарного знака?

К счастью, через некоторое время бессмысленный спор у него в голове сам собой прекратился, рука стала двигаться быстрее, а взгляд лихорадочно заметался между полароидным снимком из конверта, страничкой дневника и картинкой на экране, на которой Кэй, перегнувшись через перила площадки над Ниагарским водопадом, демонстрировала обнаженный зад. Ричард глубоко вдохнул, втягивая запах в легкие, в кровь…

— Гм-м…

Все еще прижимая трусики к носу, он резко повернул голову: в дверях стояла Сара и смотрела на него со смесью изумления и отвращения.

— Это надолго? — спросила она. — Мне бы очень хотелось наконец отправиться на пробежку.

Ричард понимал, что произошло что-то ужасное и стыдное, но чувствовал в этот момент только раздражение оттого, что его так не вовремя прервали.

— Могла бы постучать, — невнятно сказал он прямо в шелковую ткань.

— Я стучала.

Сделав над собой усилие, он оторвал трусики от лица.

— Извини. Я через минуту спущусь.

— Думаю, нам надо поговорить, — сказала Сара и, к его огромному облегчению, вышла из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. Металлический язычок щелкнул так, как щелкают языком по нёбу, когда хотят пристыдить кого-то.

Впервые Сара и Тодд занимались любовью во время послеобеденной грозы прямо на колючем ковре в гостиной, потому что кровать наверху была занята Люси и Эроном, очень кстати уснувшими по дороге домой.

— Невероятно, — прошептал Тодд, вонзаясь в нее яростно, но технично, каким-то странным штопорообразным движением, которое, как Саре предстояло вскоре узнать, являлось его фирменным приемом.

— Мы пахнем хлоркой, — тихо засмеялась она и крепко впилась пальцами в его тутой мускулистый зад.

Как ни хотелось Саре остановить это мгновение и забыть обо всем, что не являлось его составными элементами, в голову все-таки просочилась незваная и грустная мысль о муже. Для своих сорока семи лет Ричард находился во вполне приличной форме, но ягодицы, к сожалению, уже начали обвисать. Даже в лучшие дни их интимной жизни Сара старалась не задумываться об этой его анатомической части, и если и прикасалась к ней, то только случайно.

— Мне нравится твой красный купальник.

— Спасибо, — благодарно прошептала она.

Тодд вдруг замер, не закончив очередного винтообразного движения, и на его чистом загорелом лбу образовались две вертикальные морщинки, будто он пытался и никак не мог вспомнить имя конгрессмена, за которого голосовал в прошлом году. «Мой первый красивый любовник», — с гордостью подумала Сара и пожалела, что сейчас ее не могут видеть Артур Малони, и Амелия, и Райан, и все остальные, кто когда-то обидел ее.

— Скажи, а ты чувствуешь себя виноватой? — спросил Тодд.

Сара задумалась. Конечно, она могла бы объяснить ему, что ее муж оказался фетишистом, зацикленным на женских трусиках, но, пожалуй, сейчас неподходящий момент для того, чтобы касаться этой неловкой темы. Ей было тяжело обсуждать ее и с самим Ричардом и не усмехаться, когда он пытался убедить ее, что заказал стринги по почте, преследуя чисто профессиональные цели — то есть проводя маркетинговые исследования некоторых схем он-лайновых продаж… бла-бла-бла, — а потом просто поддался глупому любопытству. Сара вежливо выслушала его беспомощные объяснения, чувствуя жалость и одновременно странную радость, потому что ей казалось, что в тот самый момент, когда она увидела, как ее муж нюхает белье какой-то чужой женщины, она получила свободу.

— Нет, — ответила она. — Нет. Наверное, могла бы чувствовать, но не чувствую.

— А я чувствую.

О господи, ну вот начинается. Внутри сработал защитный рефлекс, выработанный, наверное, еще в школьные годы, и Сара сумела выслушать это признание со спокойным и заинтересованным выражением и при этом еще успела подготовиться к худшему. Сейчас он скатится с меня, повернется спиной и закроет лицо руками…

— Я чувствую себя очень виноватым, — повторил Тодд, но потом пожал плечами, словно решив не обращать внимания на это неприятное, но малозначительное обстоятельство. — Что уж тут поделаешь?

Сара с трудом сдержала радостную улыбку.

— Не теряй темпа, — посоветовала она, слегка хлопнув его по бедру. — Они могут проснуться.

Восхитительные винтовые движения тут же возобновились, и Сара засмеялась.

— Ты кто? — спросила она весело. — Человек-штопор?

Тодд не успел ответить, потому что в то же мгновение дом потряс оглушительный удар грома, словно небеса разверзлись прямо над ними. Любовники замерли и одновременно поглядели на лестницу, ведущую наверх, ожидая услышать испуганный детский плач.

— Не останавливайся, — попросила Сара через несколько секунд. — Все в порядке.

Тодд послушно продолжил начатое движение, но вскоре опять замер:

— Как ты меня назвала? Человек-штопор?

— Это был комплимент, — заверила его Сара.

На прошлой неделе она пришла к городскому бассейну, ясно сознавая, что идет туда для того, чтобы предложить себя Тодду. Выбранный для этого метод не отличался ни изощренностью, ни тонкостью.

Сара заметила их издалека, еще не успев предъявить билет контролеру, — Тодд с Эроном захватили симпатичный тенистый участок ближе к мелкому краю бассейна, не чересчур далеко, но и не слишком близко от туалетных кабинок, — и сразу же повела Люси туда, так словно они тоже имели неоспоримое право на этот кусок земли. Она расстелила на траве полотенце всего в нескольких дюймах от Тодда, села и, не обращая на него внимания, стала рыться в своей соломенной сумке в поисках защитного крема. Только найдя его, Сара соизволила заметить соседей, в чье жизненное пространство они так бесцеремонно вторглись, — голого по пояс отца, читающего мужской журнал, мальчика в зеленых трусиках и шутовском колпаке и Большого Мишку, который, сидя в коляске, наблюдал за всеми с выражением ужаса, словно предвидел грядущие несчастья, но понимал, что не в силах их предотвратить.

— О, посмотри, милая, это тот славный мальчик с детской площадки.

— Плохой мальчик, — сумрачно откликнулась Люси.

Эрон не клюнул на эту наживку. Он был поглощен организацией лобового столкновения между мусорной машиной и нефтяным танкером, сопровождающегося сложными звуковыми эффектами.

— Разве тебе не нравится его шапочка?

— Глупая шапка.

Этого Эрон не стерпел и сердито уставился на Люси.

— Сама глупая, — парировал он.

— Эрон, — окликнул его Тодд, — это невежливо.

— Глупая, глупая, глупая, — упрямо повторил мальчик себе под нос.

Сара улыбнулась Тодду и пожала плечами, словно извиняясь:

— Ничего, что мы здесь устроились? У Люси очень чувствительная кожа, ей нельзя сидеть на солнце.

— Конечно ничего, — успокоил ее Тодд и отмахнулся журналом от назойливой мухи, пикировавшей ему на голову. — Я очень рад тебя видеть.

Сара выдавила на ладонь густой белый крем (уровень защиты «45») и очень тщательно намазала им Люси, начиная с края ушей и кончая большими пальчиками на ногах. Потом она вручила девочке альбом-раскраску и коробку цветных карандашей и начала мазаться кремом сама, жалея, что это выглядит далеко не так сексуально, как если бы она втирала в кожу какое-нибудь ароматное масло или лосьон для загара, пахнущий кокосом, без которого никто не приходил на пляж в годы ее отрочества, когда докрасна сгоревшая в первый день кожа считалась непременным условием хорошего загара. Повернувшись к Тодду, она спокойно, как брата, попросила: