Литмир - Электронная Библиотека

— Куда ты направился?! — кричит мне вслед мать.

— Наружу!

Диего вынуждает меня остановиться, догоняет неверной походкой возле самых ворот, усиленно трет отросшую щетину на лице.

— Если ты не ошибся насчет дяди, — говорит он, — то тебе тоже может угрожать опасность.

— Это не имеет значения. Ни один старый христианин больше не ранит меня. — Пристально глядя ему в глаза, я прибавляю: — Или еврей, если на то пошло!

Он ласково прикасается к моей руке.

— Ты так невинен, сын мой. Ты не представляешь себе, что они могут сотворить. Берекия, мне кажется, ты и твоя семья должны собрать вещи и уехать. Именно это я сам собираюсь сделать. Я разбираюсь с делами, продаю, что могу, а потом убираюсь отсюда, неважно куда. Король не посмеет остановить нас после того, что…

— Мир тебе, — прерываю я, потом вдруг вспоминаю о его записке. Я достаю ее из сумки, сую ему в руки. — Это выпало из твоего тюрбана, когда ты лежал на мостовой. Боюсь, она немного испачкалась в крови сеньоры Розамонты. Прости.

Диего читает записку, понимающе кивает.

— Верно, Исаак. Знакомый из Андалусии. Из Ронды. Памятка, чтобы не забыть встретиться с ним в срок. Моя память уже совсем не та, что была раньше. Твой дядя был знаком с ним.

— A Madre?

— Фонтан Божьей Матери. Мы должны были там встретиться. Мы были… — Он умолкает и в страхе хватает меня за руку. — Похоже, теперь я начинаю понимать! Исаак говорил что-то насчет продажи книги твоему дяде! Я решил, что она на кастильском, но когда ты сказал, что он хранил книги на иврите…

— Когда?

— За несколько дней до его… до воскресенья. Мы встретились здесь. Ты, наверное, был в лавке. Исаак сказал, что у него есть копия «Книги Хазар» Иуды Ха-Леви, и твой дядя дышал так глубоко, словно пахло миртом.

— Я бы хотел познакомиться с ним, — говорю я.

— Я попробую найти его и привести сегодня к вечеру после ужина. — Когда я благодарю его, Диего добавляет: — Может быть, не стоит сейчас разгуливать по Лиссабону? Тебе следовало…

Я отмахиваюсь от него, выхожу из ворот и спускаюсь к улице Святого Петра. Оглянувшись в последний раз, я вижу поверх стены дворика голову Диего, направляющегося к кухне. А что если мальчишки, пытавшиеся забить его камнями, получили вознаграждение, например, от кого-нибудь из молотильщиков?

«Не бывает случайностей и совпадений, — слышу я голос дяди. — Все несет свой смысл».

Человек в белом неожиданно выскакивает из дверей и тычет мне в лицо книгой в кожаном переплете. Мой нож мгновенно оказывается у его горла, и он выкрикивает мое имя:

— Бери! Что ты делаешь?!

Я опускаю клинок: это всего лишь Антониу Эскаравелью со своим изъеденным червями Новым Заветом. Бывший член еврейского совета и серебряных дел мастер, обладающий поразительным проворством, он стал ревностным христианином сразу после насильного обращения и еще более ревностным психом некоторое время спустя.

От Антониу несет, словно от старой мусорной кучи. Его седая бородка свалялась от засохшей грязи, а загорелая сухая кожа покрыта красными волдырями. Его Евангелия распространяют запахи кардамона и навоза — малоприятное сочетание. Я зажимаю нос.

— Да будет с тобою Господь! — лает он, пока я убираю кинжал. Он часто моргает своими безумными пронзительными глазками и приставляет книгу к моему подбородку, задирая его вверх, словно выправляя мне осанку.

— Я бы хотел, чтобы ты перестал ко мне приставать, — отвечаю я ему. Я отталкиваю от себя Евангелие и вздыхаю, заметив гнид в его спутанных жидких волосах. Надеясь, что он сможет хоть чем-то помочь мне в расследовании убийства дяди, я спрашиваю: — Ты был на том же месте у моего дома, что и всегда, когда началось восстание?

Он пропускает мой вопрос мимо ушей, отвечая с щербатой улыбкой:

— Я опять подал прошение, чтобы отправиться в Рим на встречу с Папой. Похоже, на этот раз мне дадут выездную карту.

— Ты все никак не успокоишься! — восклицаю я, поскольку он годами пытался выехать из Португалии. Королевский декрет от двадцатого апреля 1499 года закрыл перед новыми христианами все границы.

— Конечно, нет! — отвечает он, возмущенный моим намеком на безнадежность его предприятия. — И ты должен отправиться вместе со мной, мой мальчик. Ты и господин Авраам!

— Для моего учителя больше не будет путешествий, — шепотом говорю я себе, не желая проверять, как Антониу может отреагировать на весть о его смерти. С мечтательной улыбкой я вспоминаю слова, которые мой дядя часто повторял ему: — Зачем совершать такое долгое путешествие к человеку, столь далекому от святости?! — К собственному изумлению я повторяю нищему еще одну дядину фразу: — Самая мысль о том, чтобы увидеть Папу, заставляет мою макушку зудеть.

Начну ли я теперь подражать моему наставнику? Так ли смогу удержать его рядом с собой?

— Я думаю, ты сочтешь поездку к Папе Юлию II избавлением, — замечает Антониу. — Говорят, мусульмане на итальянском полуострове очень доброжелательны.

Мусульмане в Италии? Похоже, засуха совершенно лишила его любых представлений о географии.

— Слушай внимательно, дружище, ты был здесь в воскресенье, в первый день восстания? — повторяю я свой вопрос.

— Неподалеку… прятался, — отвечает он и поднимает к губам палец. — С четвероногим другом.

— Тебе были видны ворота нашего внутреннего двора?

— Да, — говорит он. — От мостовой до неба, все это часть…

— А ты не видел, чтобы кто-нибудь заходил внутрь? Может быть, с ножом… или с четками. Возможно, Мануэль Мончике? Ты ведь помнишь его, это один из учеников дяди.

— Была, похоже, одна или две стрекозы, — отвечает он. — И несколько жаб. Не так-то просто их заметить, когда они заскакивают в…

— А человек? — Он мотает головой, и я спрашиваю: — Ты уверен? Что скажешь про Диего Гонкальвиша? Ты с ним знаком, он печатник… друг моего дяди.

— Нет.

— А отец Карлос? Или рабби Лоса?

Он мотает головой после каждого названного мною имени. Похоже, убийца вошел в дом и сбежал через фруктовую лавку — или через отдельный вход с улицы Храма в мамину комнату.

— Тогда мир тебе, — говорю я ему и киваю, намереваясь уйти.

Стоит мне сделать пару шагов, как он хрипло окликает меня:

— У тебя нет с собой пасхального ягненка? У меня в животе дыра больше, чем в душе!

— Сходи проведай Синфу, — кричу я ему. — Она даст тебе любые фрукты, какие захочешь.

— Господь с тобой, мой мальчик.

Впереди, возле стен собора шумят нищие: несмотря на запрет под страхом смерти со стороны короны, убили одну из коров, выпущенных королем на улицы. Жилистый мужчина сдирает с нее шкуру ржавым ножом, пока вспотевший жонглер приводит в восторг свору бездомных собак, поочередно подбрасывая в воздух три ее окровавленных копыта.

За углом стоит дом Мануэля Мончике, но никто не отзывается на мой стук. На мгновение распахивается один из ставней.

— Это Педро Зарко, — кричу я, используя для безопасности христианское имя.

Не дождавшись ответа, я обхожу дом. Перебросив молоток за стену, окружающую двор, я подтягиваюсь и перебираюсь через нее. Эльфоподобная матушка Мануэля стоит возле задней двери, облаченная в черные одежды, сжимая в узловатых руках голубой глиняный кувшинчик.

У нее выжидающий взгляд напуганного зверька, загорелое лицо изъедено морщинами.

— Это я, Педро, — говорю я. — Я ходил с Мануэлем в школу. Мой дядя — господин Авраам.

Когда я подбираю с земли молоток, она швыряет в меня кувшинчик. Он разбивается у моих ног на две идеальных половинки. Она убегает в дом.

В дверях возникает Мануэль, одетый в отделанный черной бахромой алый плащ. Клинок меча, который он держит вертикально перед собой обеими руками, делит пополам его румяное молодое лицо. Он кажется мне очередным чудом в эту эру лжи, обременяющей нас всех: никто не мог бы и помыслить, что когда-то он был невероятно чувствительным мальчиком, чьи глаза становились влажными от легчайшего порыва ветра, вечно уставший после утомительной беготни по лесам за обожаемыми им бабочками.

41
{"b":"244336","o":1}