— Что вы под этим подразумеваете? Это будет такое себе Гуляй-Поле, части которого будут инкорпорированы в те или иные политэкономические интересы больших субъектов Евразии?

— Если раньше это выглядело страшилкой, то сейчас никого не удивишь мыслью, что у нас сохраняется ментальный раскол на Западе и Востоке, существует местечковость управления, государство по-прежнему удерживается двумя механизмами. Первый механизм — это налоги, бюджет и управление государством через бюджет. Второй механизм — это теневая экономика, коррупционныи налог и содержание госаппарата как инструмента конкуренции. На сегодня белая и теневая экономики равновелики.

— Вот у меня, когда вы это все говорите, такой образ складывается. Сейчас Украина — как Судан Восточной Европы, где есть секторы, включенные в мировую экономику, нефть, например.

— Украина — это Украина. Все варианты, что мы как Латинская Америка или третий мир — неправильные. Это они еще там посматривают, как здесь все работает. Характер развития общества в полутени связан с окончанием прерывности развития Российского государства. Здесь свою роль сыграли и украинские социалисты, и большевики. Белое и серое государство — это присуще советской модели, и такая модель распространилась и сейчас. То есть постсоветская Украина развила советские практики до логического предела.

Борьба за ресурсы переместилась в плоскость финансов, экономики и социокультурного влияния на интересующее пространство.

— Вы в самом начале сказали, что глобальная трансформация приводит к геополитическим изменениям. Какую проекцию обострения геополитической борьбы вы видите на Украину?

— Есть один момент, важный с точки зрения социентального сознания — рацио в парадигме научного знания и сознания. Постараюсь раскрыть этот тезис. Как и все, с чем мы сталкиваемся в нашем мире здесь и сейчас, нам кажется, что так было всегда. В частности, все рассуждения о геополитике часто сводятся к экстраполяции геополитических установок на первобытный век, а оттуда таким же образом экстраполируются в будущее.

В действительности геополитическое сознание является компонентом политического сознания эпохи раннего модерна. Оно возникло как результат формирования национальных капиталистических элит времен молодого агрессивного национального государства. Когда преодоление сословного неравенства, старого традиционного общества и феодального государства привело к тому, что политическая элита, опирающаяся на механизмы капитала и политической демократии или автократии, начала идентифицировать себя как единый социальный организм со своим интересом.

Поэтому геополитические концепты рождались на таких специфических представлениях о государстве, как растущем организме, жизненном пространстве и т. д. Ключевая проблема геополитических учений была связана с алгоритмом становления молодого капитализма. Предметом интереса была борьба за ресурсы и сферы влияния, поэтому в большинстве классических геополитических доктрин главная проблема — борьба за ресурсы мира. Отсюда проблема «сердцевины Земли» или взаимоотношения крупных экономических центров молодого капитализма — островных государств Великобритании и потом США с континентальными государствами-империями. Последние в тот момент были словно кентавры, с одной стороны, включены в капиталистическую систему, а с другой, — обременены имперским наследием средневековых владений. Такой алгоритм имел смысл и существовал до того, пока мир не оказался объединен в единую мир-экономику.

После этого он стал более гомогенным, была снята интрига во взаимоотношениях государств и государства-национальности. Появилась новая надстройка — космополитические институты и космополитическая элиты. Для них уже не существует национальных границ и физической борьбы за ресурсы. Борьба за ресурсы переместилась в плоскость финансов, экономики и социокультурного влияния на интересующее пространство. Фактически аспекты политики исчезли, и теперь они являются сопутствующими или, как говорят философы, они существуют в снятом виде, как механизм осуществления других, более сложных стратегий.

Учитывая, что субъектами развития мира являются не только капиталисты национальных государств, но и наднациональные субъекты — глобалистские организации, космополитические группировки, которые выросли из штанишек ТНК, и государственные элиты, которые играют по правилам глобализированного мира.

На первом месте все-таки реализуются геокультурные стратегии, которые опираются на жесткий экономический расчет, то есть в каких комбинаториках теперь элиты могут реализовывать свои интересы и использовать геополитику как текущий инструмент. Это происходит, потому что мир в своих отношениях изменяется не так динамично, как его контуры. Люди живут в своих старых стереотипах, они объединены старыми отношениями, укладностью и поэтому еще подвержены старым манипуляциям.

Мир, который мы знаем по Модерну XX века, — это мир объединенного господствующего Запада и противопоставленного ему слабеющего Востока в лице СССР и Китая. В этом мире вопрос геополитики и влияния на центр был решен в виде санитарного кордона. Знаменитая Берлинская стена была его физическим выражением.

Геополитические реалии Нового Модерна будут другими.

Первая тенденция — многополюсность. Она не только экономическая, но и социокультурная.

Геополитически мир будет состоять не из государств и блоков государств, а из надгосударственных образований. Наиболее ярким примером является интеграционный проект Евросоюза. Думаю, что весь тренд начала XXI века будет связан с формированием постнациональных интеграционных структур.

ЕврАзЭС, невыраженный и не до конца осмысленный ШОС, объединяющаяся Латинская Америка, будут попытки организовать в одно-два объединения Африку. Это те архитектурные компоненты, которые уже просматриваются.

Самая сложная судьба будет ждать Россию, которая оказывается на растяжке между ЕС и формирующимся анклавом нового роста — Тихоокеанским регионом

— Кто будет управлять этими наднациональными конгломератами? Возвращаясь к Джованни Арриги, о котором я говорил выше, то он указал на наличие в миросистеме гегемона, который выполняет функцию передового штаба миросистемы, который задает стандарты, нормы и т. д. Кто претендует на такую роль?

— Конечно же, будет какая-то доминантная конструкция. Ее суть просматривается в создании нового центра роста, который должен обеспечить переход от «объединенного Запада» к «объединенному Тихому океану». Новый центр может состоять из трех очень мощных социальных систем — реформирующиеся США, Япония и Китай. Это объединение капитала, рабочей силы, интеллекта и науки. Это объединение будет задавать тон в глобальном мире. Противостоять ему будет объединенная Европа и, по всей видимости, большие перспективы будут у объединенной Латинской Америки, во главе с Бразилией и Аргентиной.

Самая сложная судьба будет ждать Россию, которая оказывается на растяжке между ЕС и формирующимся анклавом нового роста — Тихоокеанским регионом.

Естественно, это будет означать, что будет исчезать консолидированное евроатлантическое сообщество.

Я не исключаю, что последние изменения в политическом ландшафте США, я имею в виду приход Обамы на пост президента, являются первым штрихом социокультурного перепроектирования.

Он сопровождался идеологическими заявками о том, что американский проект требует реформы, обновления, а самого Обаму сравнивают с Авраамом Линкольном. Насколько такое сравнение уместно, не знаю, но тот факт, что Америка из метафорического котла превращается в реальный котел народов, где будет доминировать процесс метисизации и мультикультурализм, а не передовое западничество, мне кажется несомненным. Соответственно, такая перестройка позволит США более мягко войти в Тихоокеанский проект.

Судя по информации, которая идет по экономической ленте, целый ряд финансово-олигархических структур уже начал инвестировать в новый центр роста. В частности, структуры Ротшильдов все более глубоко инкорпорируются в Китай и Тайвань. Группы, которые традиционно связаны с финансами и высокими технологиями, легче и быстрее приспосабливаются к новым условиям.