— Извини, это все, что нашлось в доме. Располагайся поудобнее.
Кристиана оторвалась от книг, взяла стул и уселась.
— Не беспокойся, мне удобно. Я что-то не пойму, каким образом ты оказалась в этом городе, так далеко от Слобозии?
— Очень просто! В уезде Слобозии требовалось несколько преподавателей румынского языка. Я попала в забытую богом и людьми деревню, проторчала там три года… А потом удалось устроиться сюда, в городской Дом культуры. Так что со школой покончено! Уф! До сих пор не верится!
— Почему же ты не попыталась устроиться поближе к родителям? Ты ведь у них одна.
— А зачем мне жить с ними? Нет уж, извини! — ужаснулась Ванда. — Наоборот, если честно, то я специально постаралась поселиться подальше от них. Во-первых, потому что мама — совершенно невозможный человек! — начала оправдываться она. — Мы никогда с ней не ладили. А отец у нее под каблуком, она всю жизнь терзала его своими капризами! Мне жаль ее, конечно, она тяжело больна — у нее метастазы, — добавила она спокойно, так, как сообщают об обыденных, ничего не значащих фактах. — Ей слишком поздно удалили опухоль. Что тут поделаешь? Все равно ничем ей помочь уже нельзя, а наше взаимное непонимание только усугубилось бы, если бы я была рядом. Она всегда была злой, сколько я себя помню, а когда заболела, стала прямо-таки невыносимой! — Ванде наскучили эти объяснения, последнюю фразу она произнесла почти зевая.
— Когда же ты их видела в последний раз?
— Да лет пять тому назад, — сообщила Ванда с улыбкой. Она взяла чашечку и с явным удовольствием попробовала кофе.
— Как? Пять лет?! — испугалась Кристиана. — А если за это время твоя мать… — Она запнулась, не смея высказать свою мысль до конца.
— Не беспокойся, случись что-нибудь, отец бы меня известил, — уверила ее Ванда. — Ты просто не представляешь, это невозможная женщина. Из-за нее у меня было столько неприятностей! Короче говоря, мама — простая женщина, из низов! А у меня высшее образование! Что у меня может быть общего с обыкновенной портнихой? Ты знаешь, что она всю жизнь была портнихой? Так на этом уровне и осталась…
— Но какое значение для тебя имеет ее профессия?! — остановила Ванду пораженная Кристиана. — Кем бы она ни была, она твоя мать!
— Естественно, — согласилась Ванда, всем своим видом показывая, что не желает продолжать разговор.
— Мне жаль, — с печалью в голосе произнесла Кристиана, — что ты так одинока. Но, возможно, тут есть и твоя вина: ты могла бы быть с ними уступчивее, иногда даже поступиться собой, ведь старикам нужна любовь, так же как детям.
— С ними я была бы все равно одинока. О чем бы я разговаривала с ними? Можешь себе представить? — отмахнулась Ванда от этой идеи.
— Ну, наверное, не о библиографии, — едко заметила Кристиана, — а о своих жизненных делах, потому что совет, да еще искренний, бескорыстный, только родителя и могут дать! Не понимаю, — попыталась она деликатно выразить свое недоумение, — почему твой диплом становится барьером между вами! Учеба должна была бы вызвать у тебя чувство благодарности! Подумай, ведь и ты могла бы стать деревенской портнихой, если бы она не пожелала для тебя другого…
— Ты права, я знаю, с твоей стороны вполне естественно рассуждать так, — сказала Ванда примирительно, — ты смотришь на это со стороны. Но, поверь мне, я так поступила, потому что не было другого выхода… Давай лучше поговорим о тебе, — предложила Ванда с улыбкой, как показалось Кристиане, не совсем сердечной. — Расскажи о себе. Ты работаешь?
Не дожидаясь ответа, Ванда встала со стула и нажала клавишу магнитофона. Грустная мелодия заполнила комнату. Зазвучал мягкий голос Наны Мускури…
— Как раз собираюсь начать… Тут, в городе, в коллегии адвокатов. Сегодня утром оформляла документы.
— Значит, теперь мы будем встречаться чаще, — обрадовалась Ванна. — Музыка тебе не мешает? Я все время слушаю, люблю, когда негромко, как сейчас… Музыка — мой верный друг. Лишь она не уходит, не покидает меня. — Она усмехнулась и погрузилась в свои мысли.
Кристиана допивала кофе. При последних словах Ванды она вздрогнула.
— А все-таки, — робко начала она, отводя взгляд, — почему ты одинока? Прости, — тут же извинилась она, — я знаю, что об этом не принято спрашивать, что любой человек, будь то мужчина или женщина, не остается один по собственному желанию! Если не хочешь, можешь не отвечать. Это не праздное любопытство. Если бы я могла тебе чем-нибудь помочь…
— Так, как когда-то я тебе помогала, помнишь? — Ванде были приятны эти воспоминания молодости.
— Вот именно! Я ничего не забыла, — серьезно откликнулась Кристиана. — Я была беременна, чувствовала себя неважно, иногда целыми днями не могла встать с постели, не могла ходить в библиотеку, а ты мне доставала конспекты, книги. Иногда, когда мне тяжело было дойти до столовой, даже еду приносила…
— Как давно это было! — Ванда улыбнулась и с грустью добавила: — Как быстро пролетело время! Незаметно. И главное — бессмысленно…
— Мало кто остается доволен собой, оглядываясь на прошлое, — попыталась ее утешить Кристиана. — Я тоже собой недовольна…
— У тебя, по крайней мере, ребенок…
— Я не ставлю себе это в заслугу, — возразила Кристиана. — Родить может каждая здоровая женщина…
— И семья у тебя есть, — настаивала Ванда. — Ты не одинока!
— Я уверена, что и у тебя она будет! — Кристиане хотелось, чтобы Ванда не теряла бодрости духа.
— Едва ли, — прошептала Ванда с сомнением. — Иногда мне хочется наброситься с кулаками на эти стены, которые меня отделяют от людей!.. — призналась она, и долго сдерживаемые слезы покатились по щекам. — Когда-то, в ранней молодости, я не считала, что нужно обязательно выйти замуж. Мысль о замужестве пришла ко мне с годами, когда я заметила, что время идет, а я так и осталась одна. Раньше меня удовлетворяли временные связи. И их у меня было достаточно! За мной всегда ухаживали. Да и сейчас ухаживают! — уточнила она поспешно. — Но теперь это в основном женатые мужчины. Ничего не поделаешь, годы! — заметила она с отчаянием. — Знаешь, нет ничего ужаснее, невыносимее, чем связь с женатым мужчиной!
Она помолчала, собираясь с мыслями. Затем продолжила с горечью, неохотно:
— У него своя жизнь, двойная! А у тебя ничего… Особенно невыносимы праздники. Он-то веселится в кругу семьи — так надо, так требуют приличия. Тогда острее всего ощущаешь свое одиночество…
— Почему же ты не избегаешь подобных связей? — осмелилась спросить Кристиана, когда Ванда замолчала.
— Случалось, что я не знала, что он женат… Узнавала слишком поздно, — ответила она откровенно. — Я уже была привязана к нему, трудно было от него отказаться… Но бывало и так, что я знала… И почему все-таки шла на это? Хочешь знать? — опередила она вопрос подруги. — Лучший ответ дает пословица: «Плохо, когда плохо, но еще хуже, когда нет ничего»! Ну, отказалась бы. Ну и что? Осталась бы опять одна?.. Надоело мне быть одной. Бывали дни, когда мне казалось, что я и разговаривать разучилась. Мои коллеги никак не возьмут в толк, почему я такая разговорчивая на работе. Они и не подозревают, что эти часы для меня что-то вроде ежедневных «упражнений по разговорной речи». Я заметила, что болтуны, как правило, одинокие или изолированные люди. Правда?
Кристиана не обратила внимания на вопрос, она сочувственно смотрела на подругу.
— А у тебя есть друзья? — спросила она. — Ты же давно в этом городе.
— Да, конечно! Друзей у меня много, — ответила Ванда. — Но не на работе! — тут же уточнила она. — Там у меня со всеми полуофициальные отношения. Так лучше! Я убедилась в этом на собственном опыте, — заключила она серьезно.
— Почему? — растерянно спросила Кристиана.
— Лучше, если на работе твоя личная жизнь никому не известна. На работе предпочтительнее играть роль. И чем удачнее ты играешь роль жертвы, обойденного счастьем существа, тем больше у тебя окажется сочувствующих и защитников. Это психологический эффект. Люди легче переносят несчастье ближних, нежели их успех. Везение вызывает зависть, даже ненависть. Для признания успеха, безусловно, необходимо одно качество: благородство. Только благородные люди — а их ох как мало! — способны признавать без оговорок, что есть люди лучше, умнее или красивее их. А чтобы пережить неудачу кого-то, чей-то неуспех, не нужны никакие качества. Наоборот, чужие неудачи служат утешением при неудачах собственных. Может быть, из чувства солидарности…
