…Когда мы с Самым Главным въехали в населённый пункт, где были перемешаны сараи и дома, похожие на сараи, я был окончательно деморализован. Добила меня тряска. Я чуть не откусил себе язык. Мотало хуже, чем на вибростенде во время тренировок! Чёрный экипаж то проваливался в болотную грязь, едва присыпанную снегом, то задирал морду к тучам, из которых сыпался этот надоедливый снег. Фонтаны грязной воды взлетали из-под колёс и падали обратно. Если бы не прочная кабина, если бы не крепкие затемнённые стёкла… И всё равно улица, когда мы прибыли наконец к месту назначения, встретила нас розовым сиянием и блеском. Лак был везде. В том числе — на опрокинутой в канаву тележке с гнилым кормом для животных. Даже свинья, которая прицеливалась глазом в эту тележку, была отлакирована и отполирована с пятачка до копытцев.

Самый Главный долго звал ответственного за местные дела. Никто не отзывался. Вообще-то, улица была забита туземцами. Но все молчали. Как будто держали что-то во рту, боясь расплескать. Наконец один побежал к добротному особняку, не имевшему сходства с сараем. Что-то я его раньше не видел… Потом я понял: он построен так, что с дороги совершенно не заметен.

Хозяин особняка, в роскошном дорогом костюме, шикарном головном уборе и, почему-то, в резиновых грязных сапогах выскочил навстречу Самому Главному. Он улыбался и торопливо дожёвывал что-то вкусное.

— А-а, дорогие гости! Вы, понимаете, всё в полях да в полях! Нам поздно сообщили. Ну, милости просим отведать! Молочко, сметанка…

— Где ваши заместители по делам полеводства, животноводства и механизации? — перебил его Самый Главный.

Хозяин особняка метнул в толпу властный взгляд. Еще несколько молчаливых аборигенов затрусили в разные стороны — к не менее добротным, хотя более скромным домам, на которых висели таблички «Жильё для молодых мастеров». Рядом колыхался еще один такой дом, совершенно прозрачный. Опять фантомы! Среди дня! Впрочем, Самый Главный и комиссия были невозмутимы. И я тоже сделал вид, как будто так и надо.

Мастера оказались далеко не молоды. У одного тряслись руки. Другой часто и звучно икал. Я связался с компьютером и выяснил: у здешних обитателей это бывает. Причем бывает регулярно. Тоже традиция, насколько могу судить…

— Отвечайте, — холодно молвил Самый Главный. — Почему?

Мастера уставились на него. Молча. Они тоже боялись расплескать что-то во рту. Вместо них заговорил ответственный. Он выскочил вперед, картинно рванул на себе дорогой костюм и поднял над головой кипу бумаг:

— С чувством глубокого удовлетворения… выполняя решения… вместе с тем… отдельные недостатки… — бойко и заученно затрещал он. Умолк. Прислушался: какой эффект произвели его старания? Члены комиссии были суровы и бесстрастны, как всегда. Самый Главный тоже сурово молчал. Это показалось ответственному добрым предзнаменованием. Он набрал воздуха, тряхнул бумагами и взвыл, резко меняя тон: — Дыры!!! Кругом!!! Везде!!! Всюду!!! Помогите!!!

— Ну, вот, — с некоторым удовлетворением молвил Самый Главный. — Уже что-то конкретное.

— Дыры!!! — истошно взвизгнул ответственный — Нехватки! Недопоставки! О нас позабыли! А с нас дерут! В Центре нас неправильно поняли!

Самый Главный листал его бумаги. Полистал, вернул, извлёк из кармана ещё одну: совсем маленькую, но плотно исписанную какими-то цифрами.

— Вот у меня перечислено всё, что мы вам дали, — сказал он ответственному. — Здесь хватит на два таких хозяйства, как ваше. Можно было затопить Центр молоком, засыпать зерном и овощами, да и себе кое-что оставить. Ну, так почему? В какое болото всё провалилось?

Ответственный попятился.

Зато выступила из толпы одна из ранее молчавших — бойкая аборигенка в чёрном халате и с громадными чёрными руками. Плюнула в лакированную грязь, набрала воздуха — и затараторила:

— Он друзей-приятелей из Центра угощал! На природу возил! Где ж на всех приятелей набраться — их много, на всех не хватит, а уж на нас — тем более! Что вылупил свои бесстыжие? Думал, не знаем? Ещё не то знаем!

— Кто тебе слово давал? — рыкнул ответственный, выпучив на неё свои действительно бесстыжие глаза.

— Да уж не ты! Сама взяла! — бросилась вперед еще одна аборигенка. — Дом свой на какие такие средства выстроил? Ну-ка, скажи добрым людям! Кому давал, где доставал? Это ж не ферма, свои покои!

— Ка-ак это свои?! — топая в луже сапогами зарычал и завизжал ответственный. — Эт-то что вы позволяете себе в последнее время?! Отца родного на вас нет! За такие слова… в те времена…

— Вспомнил! — неслось из толпы. — Ты лучше вспомни: на какие фонды-лимиты сыновьям хоромы поставил? На какие такие средства дочке своей непутёвой дом отгрохал, когда в училище провалилась, из Центра вернулась и гостинец в подоле привезла? А свой дом? Что, на зарплату строил?

— Ка-ак это свой? Служебный! У меня нет ничего своего, я служу обществу! Ты отчёт посмотри, сколько я добра людям принёс!

— Знаешь, где подотри своим отчётом!

Компьютер в ужасе самоотключился: он не мог всё это перевести…

Самый Главный успел защитить ответственного, когда словесное наступление переросло в не только словесное. Но головной убор они с него всё-таки сорвали. Лакированная свинья, выпрыгнув из тележки, метнулась к нему, и вскоре от головного убора остался в грязи только шикарный фирменный знак с уцелевшим словом «оттуда». Стараясь спасти хотя бы знак, ответственный нагнулся. И об его лысину расплющился оранжевый мёрзлый плод. То подбежала целая компания школьников. За ними, хватаясь за сердце, спешил учитель. Он что-то кричал, урезонивая своих питомцев. Те не слушались: обстреливали ответственного со всех сторон.

— Дискредитация! — жалобно вопил ответственный, взывая к Самому Главному. — Очернение! Обструкция!

— Не ругайся такими словами! — отвечал сердитый школьник, прицеливаясь в розовую блестящую лысину ответственного. — Мы на этом поле всё лето сорняки дергали, урожай охраняли, а ты что сделал? Вот тебе!

— Не ваше сопливое дело! — уклоняясь от сочных оранжевых снарядов, рычал ответственный, опять переходя с жалобного на злобный тон. — Указание из Центра! Там лучше знают, что куда!

— Мы хоть и сопливые, а тоже знаем, что такое плохо!

— Кто тебя, умного, научил?

— А отец с матерью! — не унимался сердитый школьник. — А ещё дед! Он бы тебя на месте зарубил, попадись ты ему в молодости, когда он воевал с врагами!

— Ваши уроки? — напустился ответственный на учителя. — Вы настраиваете детей своими… книжками да умными разговорами?

— Нет, — с достоинством ответил учитель, всё ещё держась за сердце. — Я давал им правильные уроки. А чему учили их вы?

— Да, да, конечно! Я только и делаю, что хожу и всех учу: ленись, воруй, ломай, обманывай… Да вы знаете, как я занят? Вы знаете, что я дома не живу, а только ночую? Уезжаю на поля — ещё темно, приезжаю с полей — уже темно, а утром… чуть свет…

Я опять захотел пустить слезу: так дрогнул и зазвенел его голос.

— Вы ничего не говорите, — покачал головой учитель. — Вы делаете. Молча и самоуверенно, без разговоров. Попутно с ездой по полям. А дети всё видят. Они всё прекрасно понимают, хотя и малы.

— Много они понимают! У-у, отца родного на вас нет!

Самый Главный обернулся на толпу. Спросил:

— Ну, что? Нравится вам такой главный?

— Ну его знаешь куда! — закричали со всех сторон. — С таким голодной смертью подохнем! Спаси нас! Помоги! Нет больше сил терпеть, смилуйся!

Самый Главный покачал головой:

— Так переизберите его.

— Пере… изберите?.. — повторил кто-то. — А как?

— Да так, — ответил Самый Главный. — В установленном порядке. В соответствии и во исполнение.

— Мы не умеем, — ответил одинокий голос.

И наступила тишина. Только что все кричали, перебивая друг друга, жаловались, обличали, взывали, и никакая сила не могла заставить их умолкнуть. И вот — молчат. Все как один. Не жалуются, не обличают, не взывают.