Да, пророчество Кагана, сделанное еще в июле 2359 года новой эры, полностью сбылось. Граждане Стелламариса могли чувствовать себя в полной безопасности в любой из стран, а Великий царь Теон Аст, Величайший из царей, хорошо помнил бесславный конец двадцатитысячного воинства и вынужден был смотреть сквозь пальцы на то, что воины пограничной стражи стелламаров по своему произволу берут под защиту преследуемых атлантами жителей Иллирии и Эпира, а моряки Восточного царства, несмотря на все запреты молодого царя Кагана, перехватывают атлантские караваны, идущие с живым грузом из Италии. Мало того: и захваченная добыча, и прикованные к скамейкам гребцы немедленно получают свободу. Правда, царь Каган с некоторых пор (осведомленные доносили — с тех пор как ночью долго беседовал у алтаря с духом своего покойного отца Дмитрия) обещал сурово наказать виновных. И обещание выполнил, ибо после встречи Кагана с атлантским послом адмирал стелламаров Джонис и оба его помощника исчезли бесследно. Два дня спустя этнограф Джеймс Джоунс и оба его аспиранта вернулись в НИИ предэлювиальных цивилизаций, и профессор Измайлов, по причине здоровья сменивший трон на более спокойное кресло администратора, объявил им по выговору. Но Теон Аст ничего, разумеется, не узнал.

Так шли годы. Подробности гибели атлантского корпуса медленно, но верно забывались. А сынам Посейдона требовалось все больше богатств и рабов. Ветры политики начали изменять свои пути. Еще Теон Аст незадолго до кончины велел исподволь готовиться к большому походу. При новом царе — молодом Лас Астеоне — приготовления велись уже открыто… Ученые Атлантиды, стремясь разгадать секрет черных, удивительно прочных стелламарских клинков, открыли секрет черной бронзы — прочного бериллиевого сплава, не менее грозного, чем сталь. В потаенных горных мастерских были немедленно отлиты и испробованы новые мечи. Посланцы Лас Астеона ринулись во все концы державы. Так была собрана и вооружена невиданная армия в полмиллиона человек.

Каган знал об этом. И принимал соответствующие меры, не выходившие пока за пределы, очерченные Резолюцией.

— Итак, война, — повторил еще раз Каган. — Опять кровопролитие.

Дику было над чем задуматься. Меры, казалось, приняты достаточные. К Стелламарису день и ночь подходят союзные воины — посланцы прашумеров из Двуречья, иллирийцев с севера Балканского полуострова, пеласгов с Пелопоннеса. Конечно, необученное и нестройное воинство едва ли на равных сможет противостоять атлантам, но и в нем как-никак более ста тысяч человек. Из 2379 года новой эры прибыл отряд тяжелой рыцарской конницы. Условия отбора кандидатов были суровы: только фехтовальщики не ниже первого разряда, желательно не семейные. Пехота стелламаров вооружалась арбалетами — атака колесниц будет отбита. Примитивные, но достаточно надежные зажигательные снаряды, наводящие ужас на суеверных атлантов, а также баллисты, катапульты подвезены в достаточном количестве. Но спокойствия нет. Как оправдать перед советом института гибель хотя бы нескольких сот людей двадцать четвертого века и многих тысяч людей третьего тысячелетия до нашей эры? Каким образом Стелламарис наравне с Атлантидой бесследно исчезнет с лица земли, как то с самого начала требовалось по условиям Эксперимента? Удастся ли совместить уничтожение города с катастрофическим землетрясением и наводнением, не ошибаются ли сейсмологи? Ни одного убитого воина из армии Восточного царства, ни одной пылинки из стен столицы — никаких доказательств, кроме упоминаний в мифах соседних народов! Удастся ли? Наверное, проще уйти без боя. Но нет, Каган сразу отказался от такого решения: уйти без боя — высшее бесчестье в этике IV тысячелетия до новой эры… и вопиющее нарушение той же Резолюции, где требуется следить за тем, чтобы жизнь (а теперь — и гибель) Звезды Морей ни в чем не выходила за рамки представлений лучших сынов этого жестокого и темного времени. Значит, прольется кровь.

До последней минуты Дик верил, что катастрофа разразится прежде, чем войско атлантов ступит на берег. Но кому дано предвидеть грядущее в таких подробностях, с точностью до минуты? А ждать и надеяться уже некогда. Войско ждет царя.

Тианук, лазутчик «выходящих из моря», уже час наблюдал из укрытия за войском Кагана. Он еще ничего не знал о страшном разгроме своих соотечественников в долине Кайон, неподалеку от места, где тысячелетия спустя будет основан город Загреб, и с упорным старанием пересчитывал идущие по склону горы сотни невиданных, одетых в латы конников, тяжеловооруженных пехотинцев, стрелков, сбившихся в кучи легковооруженных воинов. К великому его удивлению, длинная змея войска вдруг стала короче. Тианук с осторожностью влез на дерево. Пригляделся. И еще крепче обхватил обеими руками ствол, чтобы не свалиться.

Передовой отряд Кагана свернул с широкой дороги на север и двинулся — Тианук готов был поклясться! — к огромному оврагу, обойти который не виделось никакой возможности. За пять-шесть шагов от края, не останавливаясь, воины один за другим стали исчезать. Как будто скрывались за невидимой стеной. Следом двинулась и остальная армия. Растаяла конница, ушла в ничто смертоносная стелламарская пехота. Дикари-союзники просто остановились на краю, ничего не замечая… Когда растворился в воздухе последний одетый в железо воин, Тианук скатился с дерева и что есть сил бросился к начальнику.

Незадолго перед тем к атлантскому генералу прискакал гонец, и светлейший знал о разгроме в долине Кайон. Поэтому Рион-Гай не придал поначалу никакого значения словам Тианука. К тому же, в бытность свою начальником ливийского экспедиционного отряда, он видал и не такие миражи. Но когда еще двое сообщили о том же, старый генерал таки решился отправить гонца ко двору Лас Астеона.

Известие не дошло. Когда вконец разбитая неслыханными прежде штормами либурна[6] после трехнедельного плавания вышла в Атлантический океан, огромные массы какой-то плавучей грязи преградили путь морякам.

— «Выслушай же, Сократ, сказание хотя и очень странное, но совершенно достоверное, как заявил некогда мудрейший из мудрых, Солон… Город ваш обуздал некогда силу, дерзостно направлявшуюся разом на всю Европу и Азию со стороны Атлантического моря… Тогда-то воинство вашего города доблестью и твердостью прославилось перед всеми людьми. Превосходя всех мужеством и хитростью военных приемов, город ваш… наконец одолел наступающих врагов, торжествовал победу над ними, воспрепятствовал им поработить еще не порабощенных и нам всем вообще, живущим по эту сторону Геракловых пределов, безусловно отвоевал свободу. Впоследствии же, когда происходили страшные землетрясения и потопы, в один день и одну бедственную ночь вся ваша воинская сила разом провалилась под землю, да и остров Атлантида исчез, погрузившись в море. Поэтому и тамошнее море оказывается теперь несудоходным: плаванию препятствует множество окаменелой грязи, которую оставил за собой осевший остров». Платон, «Тимей», строфы триста семьдесят седьмая — триста восемьдесят пятая. Правильно, дедушка Дима?

— Да, перевод точен. Ты не ошибся.

— Почему ты такой грустный, дедушка?

— Я тебе отвечу. Когда тебе исполнится десять лет…

Молодой хирург Эдуард Львович шел с дежурства домой. Он увидел толпу мальчишек, а над ними трепетало что-то белое и, кажется, живое. Так и есть! Хирург вызволил из неразумных мальчишеских рук раненую чайку. Он принес птицу домой. Промыл рану и перевязал крыло. Чайка вздрагивала от боли, но терпела.

— Ну, вот и все. Умница, — сказал он и погладил птицу по голове.

Так и прижилась она у него. Бывало, ключ в дверях только поворачивается, а она уже ждет его у порога.

Он с ней разговаривал, рассказывал о делах в больнице.