Выложил волшебник на стол две золотые монеты — плату за постой, и ушел ни с чем. Понял, что в природе людей Добро с добром путать, душу с телом сращивать, счастье деньгами измерять.

— Грустная сказка, — заговорил Малыш, когда Чарльз Диккенс замолчал. — Неправильная. У сказок обязательно конец хороший.

— А кто сказал, что сказка худо кончилась? — встрепенулся рассказчик. — Может, она еще и не кончилась вовсе, может, она только начинается? С этого места.

— С городом тем что стало? — спросила Гретхен. — С замороженным?

— Он сам по себе оттаял…

— А волшебник?..

— Вернулся в этот город, случайно попал к вам, сидит сейчас сказку рассказывает… — и Чарльз Диккенс расхохотался.

— Ты? — разом выкрикнули сразу несколько ребятишек.

— Я. Разве не похож?

— Нет… Тот старый должен быть… Умный…

— Да разве ж я дурак?

— Желание пусть выполнит. Фауст, миленький, у тебя есть желание? Загадай ему, пусть исполнит.

— Да нет у меня никакого особенного желания. — Фауст был обескуражен неожиданным поворотом не менее остальных. — Правда, хотелось бы, чтобы Гермина вернулась…

— Не знаю, кто такая Гермина, — сказал серьезно Чарльз Диккенс, — но, может быть, это она?.. — и указал на проем двери.

Девушка зябко передергивала плечами от холода, переступала с ноги на ногу. Маргарита сдернула с себя накидку, укутала ее.

— Я там лежала, — заговорила Гермина, смущаясь стольких ждущих взглядов, — и думала, и видела небо. Оно стало сначала фиолетовым, потом черным, а потом на нем появились светлячки. Звезды! Я видела звезды!

Все молчали.

— Врешь, — убежденно произнесла Гретхен. — Звездов не бывает.

— Погодите, — воскликнул Фауст, чувствуя, как в детях рождается ненависть к Гермине. — Пойдемте и посмотрим сами.

Они с Маргаритой взяли за руки Малыша и, ведомые Герминой, поднялись наверх. Откинув полог и выйдя наружу, Фауст застыл, пораженный удивительным зрелищем. Огромный черный купол покоился на недосягаемой высоте. Весь он был пронизан звездным светом, будто какой-то волшебник щедрой рукой рассыпал по бархатному покрывалу огоньки и заставил их мерцать. Малыш, высвободив руку у Маргариты, стащил с глаз повязку и тоже поднял незрячее лицо к выси.

— Там правда — звезды? — спросил он еле слышно у Фауста.

— Да, правда. Много-много. Разные, большие, маленькие.

— Да-да, я знаю, — шепнул Малыш. — Я их вижу…