Рабочие бригады торопливо укладывали шпалы, заменяя искореженные отрезки рельсов. Молотки и кайла скрежетали где-то уж совсем близко. То же самое происходило на западной стороне виадука. Еще момент — и они дойдут до нас. И здесь стоп, на дороге пробка. Виадук блокирован свалившимися пролетами, а рядом — беспомощные саперы.

Я лазил по виадуку, проверял, как идет работа, радовался каждому пробитому в бетоне отверстию. Теперь меня уже меньше беспокоили проходящие поезда. Я не прислушивался ни к их свисткам, ни к шуму колес. Я был увлечен работой своих людей, своим заданием. К тому же в глубине души я надеялся, что Маруся поможет нам и приостановит движение поездов. Я подошел к вокзалу, секунду колебался, но потом вошел.

Маруся встала из-за стола и сказала:

— Нехорошо ты вчера сделал. Даже не попрощался. Подруги были удивлены.

Я смутился. В этот момент, к счастью, зазвонил телефон. Маруся взяла трубку.

— Сколько? — удивилась она. — С ума можно сойти. Нет, не могу. У меня только один путь.

Потом она наклонилась над столом и начала что-то поспешно записывать. Я понял, что речь идет о том, чтобы пропустить больше поездов через станцию Варшава-Гданьская. Посмотрел на записку и увидел, что проехало уже восемьдесят поездов. Маруся положила трубку и села на стул.

Я подумал, что при таком интенсивном движении поездов мы не в состоянии будем выполнить задание в установленный срок.

— Маруся, помоги мне, — сказал я. — Задержи на десять минут поезда, дай возможность взорвать этот проклятый пролет моста. Скажи, ты можешь сделать это для меня?

Маруся подняла голову и беспомощно посмотрела на меня.

— Не имею права. Понимаешь? Не имею права.

— Маруся! Пойми, что через минуту-другую саперы заложат взрывчатку. Ты знаешь, что может произойти? Первая же искра из какого-нибудь твоего чертова паровоза попадет на капсюль — и все мы взлетим на воздух. Ты должна задержать поезда в Праге, на Западном вокзале и Влохах.

Маруся продолжала повторять, что не имеет права делать этого.

Я вернулся на виадук. Сержант Сикора вскочил на ноги.

— Докладываю: пролет заминирован. Осталось вставить взрыватель. Станцию минеров я устроил в блиндаже.

Я был изумлен: так быстро! Хотелось обнять его, сказать что-то приятное саперам.

— Ну что, согласилась она задержать поезда? — спросил он вдруг.

Я махнул рукой и сказал солдатам, что капитан не может приостановить движение поездов, и поэтому мы вынуждены ждать подходящего момента. Как долго — неизвестно. Я присел рядом с саперами на почерневший от сажи снег и стал смотреть на них. Они сидели поникшие, подавленные. Взгляды их были устремлены на обрушенные пролеты виадука. Все курили.

— Это ничего, ребята, — сказал я, вставая. — День, когда мы устраним этот пролет, будет нашим праздником. Мы первыми начнем восстанавливать Варшаву. Этот виадук приблизит нашу победу, восстановление столицы и возрождение нашей страны. — Я замолк. После небольшой паузы добавил: — Рубанем этот пролет сегодня!

— Конечно! — послышалось в ответ.

— Что же касается поездов, то мы задержим их сами, саперским методом.

Четырех саперов — Ваврышука, Вегеру, Миколайчика и Дудека — я послал с ракетницей вдоль идущих на запад и восток путей. Помимо ракет посоветовал им взять с собой красные флажки. После сигнала двумя красными ракетами они должны были приостановить движение поездов.

— В случае чего стрелять ракетами под паровоз. Сигнализировать об опасности до тех пор, пока не остановится. Ясно?

Четверка пошла. Нескольких саперов, в том числе Ногаля и Климчука, я оставил при себе. Остальным приказал поставить взрыватели и охранять взрываемый объект. Сам же взобрался на развалины, откуда были далеко видны бегущие пути и даже часть кладбища на Повонзках с башней костела.

Когда саперы с ракетницами дошли до указанного места, я побежал туда, где саперы устанавливали заряды. Я должен был как можно быстрее предупредить о своем намерении, чтобы защитить окна.

Маруся была удивлена нашим неожиданным вторжением. Она вопросительно смотрела на саперов и на меня.

— Не сердись, дорогая, но сейчас я здесь командую. Сейчас мы громыхнем. Вы должны заложить окна и укрыть людей в убежище. Это займет не так много времени.

Маруся не знала, что сказать.

— Было бы лучше, если бы ты помогла нам. Но теперь уже поздно. Решение принято. Понимаешь, товарищ капитан?

Маруся покраснела и крикнула:

— Я буду писать рапорт!

Она топала ногами, бросала телефонные трубки. Я пытался было успокоить ее, но потом решил, что разумнее сейчас оставить ее. А тем временем капрал Ногаль и другие саперы бегали по залам, вынимали оконные рамы и осторожно ставили их у стен. Постепенно Маруся успокоилась.

— Маруся, надо укрыться в убежище.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет! Я на посту и никуда не пойду отсюда.

Я направился к ней, но она взглядом остановила меня:

— Нет!

— Ну и упрямая же ты, — сказал я и вытер платком мокрый от пота лоб.

Мог ли я предположить, что она так усложнит дело? Я еще раз сказал ей, что две красные ракеты явятся сигналом для взрыва разрушенного пролета.

— Не подвергай себя опасности! — крикнул я и побежал в сторону насыпи. Вскарабкался по обледеневшему склону и, тяжело дыша, стал смотреть, не видно ли паровозного дыма.

Дыма не было. Ветер уносил только белые хлопья снега.

Запыхавшийся, я влетел в убежище и присел на испачканные сажей кирпичи. Рубашка прилипла к телу. Сердце бешено колотилось. Тишина мертвая. Слышно даже дребезжание телефонов на вокзале. Тишину нарушил голос капрала:

— Надо наблюдать за путями.

Я укрепил подрывную машинку на колене и попытался вставить в нее ключ. Руки у меня дрожали. Вдруг две красные ракеты зашипели вверху, описывая дугу над виадуком. Я собрался с духом и повернул ключ. Раздался взрыв. Виадук взлетел на воздух. Со всех сторон посыпались обломки бетона и железа.

Когда все стихло, я выбежал из блиндажа. Со всех сторон к месту взрыва спешили с лопатками и кирками саперы. А я, стыдно признаться, в первую очередь посмотрел в сторону вокзала и остолбенел: там виден был только взвившийся высоко вверх дым. Вокзала не видно.

Бегу что есть мочи. Издалека вижу, что дом стоит, только штукатурка осыпалась, и поэтому поднялась пыль.

Влетаю. Прислушиваюсь. Никого.

— Выходите из убежища! Тревога окончена! — кричу во все горло.

— Сумасшедший! Чего кричишь? Не видишь, что я здесь!

Оглядываюсь, но из-за пыли не могу понять, откуда идет этот голос. И вдруг вижу: Маруся сидит за столом с телефонной трубкой в руке, вся белая от пыли. Только глаза ее — горящие угольки — смеются.

Сапер Стуй, склонившись над головкой ракетного снаряда, долго изучал взрыватель. Рука сапера, опиравшаяся на рукоятку лежавшего на земле молотка, дрожала. Я заметил это, когда после долгого изучения снаряда поднял голову, чтобы найти в траве молоток.

— Чего пялишь глаза? — со злостью крикнул я, поправляя сползшую на глаза шапку.

Стуй вздрогнул. Лицо его приняло невинное выражение.

— Я не пялю глаза. Я наблюдаю.

— Подай зубило и молоток! — резко проговорил я.

Сапер с удивлением смотрел на меня. Я вырвал у него молоток. Он испугался, встал, отступил на шаг и вытянулся в струнку. Сержант Сиконь, который сидел рядом и наблюдал за мной, посмотрел на перепуганного сапера Стуя и улыбнулся ему, но с места не сдвинулся. Продолжал сидеть. Я искоса посмотрел на него.

— Может, сержант? — спросил я, показывая зубилом на снаряд.

Он покрутил головой и отодвинулся.

— Нет, я не могу. Боюсь. Посмотрю, как гражданин поручник это сделает. Если получится, тогда и я попробую.

Я улыбнулся сержанту и ладонью оперся о тело снаряда. Оно было горячим от солнца.

— Так, теперь, пожалуй, я пойду, — пробурчал я.

Подумав немного, я снова взял в руки молоток и посмотрел на сержанта и сапера. Глаза сержанта, смотревшего на головку снаряда, горели огнем.