Вскоре командир послал меня обратно в роту с новым приказом. Как и раньше, я совершил прыжок к знакомой будке. Теперь рядом с ней стояло 76-мм орудие, которое вело по гитлеровцам огонь прямой наводкой. Я удивился, как это артиллеристам удалось втащить на высокую насыпь тяжелое орудие, да еще за такое короткое время и под непрерывным огнем противника. Ведь когда мы направились с командиром в депо, артиллеристов у будки еще не было.

В будке расположилось несколько бойцов. Один из них, подофицер, в бинокль осматривал местность и указывал артиллеристам цели. Некоторые солдаты, как и я, выжидали удобного момента, чтобы перебежать пути в ту или другую сторону.

За щитком толщиною не менее сантиметра укрывались двое артиллеристов. Один из них наводил орудие в направлении очередной цели, причем не с помощью обычного прицела, а прямо через открытый ствол. Второй держал наготове снаряд, выжидая, пока его товарищ завершит наводку.

Артиллерист, приникший к стволу, поднял голову и, улыбаясь, подмигнул мне.

— Ну как, весело? — бросил он. — Смотри, сейчас долбанем по немецкому пулемету. Я уже знаю, где он. Вон там, в белом доме на возвышенности, в окне третьего этажа.

Грохнул выстрел, и в бинокль я ясно увидел, как в доме, на который показывал артиллерист, сначала вспыхнуло пламя, а затем взвилось облако дыма и пыли. Когда пыль осела, на месте окна зияла огромная дыра.

Но вот и у нашей будки разорвался снаряд. Я присел, когда вокруг засвистели осколки. Выпрямившись, увидел, что наблюдавший вместе со мной результаты выстрела подофицер стоит без фуражки. Она лежала на полу будки, разрезанная точно посередине осколком немецкого снаряда. Голова владельца фуражки чудом осталась целой, осколок задел лишь буйную чуприну. Дрожащей рукой он потрогал голову и, очухавшись, приказал «собирать манатки». Было очевидно, что немцы не оставят в покое обнаруженное орудие.

Пулемет противника был уничтожен, и я мог спокойно перебраться на другую сторону насыпи.

В роте царило веселое настроение: удалось раздобыть солидный запас мин. Наши минометчики совсем уже загоревали в ожидании застрявших где-то позади обозников. И тут полковая разведка обнаружила в одном немецком эшелоне целых два вагона мин, подходящих к нашим минометам. Они были ярко-вишневого цвета. Как только известие об этом дошло до нашей роты, несколько бойцов отправились в указанное место и перекатили вагоны к нашим позициям.

Разницу в калибре (у трофейных мин он был на один миллиметр меньше) мог возместит, как разъяснили «специалисты», дополнительный заряд. Наши ребята так усердно проверяли это предположение на практике, что вскоре от раскаленных стволов минометов можно было прикуривать.

В ночь на 15 марта ничего особенного не произошло. Меня посадили дежурить у телефона в яме под паровозом. После четырех бессонных ночей я здорово устал.

На рассвете я пошел в правое крыло депо. Меня послал туда поручник с заданием определить расстояние от наших позиций до расположения противника. Эти данные требовались для корректировки минометного огня. Рядом с депо окопались наши пехотинцы, а метров через сто пятьдесят обосновались немцы. Гитлеровцы оборонялись в сожженных и частично разрушенных домах. Часть их огневых точек была на открытой местности.

Как и накануне, к утру опустился туман, ограничивший видимость. Огневые точки противника можно было обнаружить только по вспышкам огня. Днем раньше бойцы заметили, что особенно активно немцы вели огонь из танка, закопанного в землю совсем недалеко от нас — не далее чем в ста пятидесяти метрах. Немцы обстреливали наши позиции из пулемета: снаряды к пушке, по-видимому, уже кончились. Танк не давал покоя одному из наших солдат. Он решил уничтожить его с помощью трофейного панцерфауста. С этой целью под прикрытием тумана, мешавшего немцам вести наблюдение, он пополз по ничейной земле. Я присоединился к нему, и уже вместе мы укрылись за стволом дерева, готовя оружие к выстрелу. Пока мы возились с прицелом, немцы обнаружили нас. Прогремела очередь, и мой спутник свалился замертво. Пуля пробила ему голову. Все произошло так быстро, что я не знал, что делать.

Сначала я думал незаметно уползти обратно, но потом решил: надо попробовать осуществить замысел убитого бойца. Вот тут-то и пригодились практические занятия по обращению с панцерфаустом. Я прицелился, задержал дыхание и нажал красную кнопку. Труба оглушительно рявкнула, за снарядом потянулся длинный хвост сгоревших газов, и через мгновение в том месте, где виднелась башня танка, грохнул взрыв.

Надо мной засвистели немецкие пули. Я притаился за стволом. Переждав несколько минут, вернулся в депо. А под деревом осталось тело незнакомого мне солдата…

Командир роты, находившийся у телефона, решил, что со мной что-то случилось во время моей получасовой отлучки. Я доложил поручнику точное расстояние до позиций гитлеровцев, а о танке умолчал, боясь, что он отругает меня за самовольную вылазку на ничейную землю.

Утром к депо подошли наши самоходки, которым предстояло поддерживать атаку пехоты. Я продолжал сидеть или под паровозом у телефона, или у окна депо, наблюдая за передним краем противника. В нескольких метрах от меня находился наблюдательный пункт командира полка. Телефонисты рассказали мне, что полковник Потапович все время в движении и неизвестно, когда он отдыхает.

Около полудня туман рассеялся. В небе появились советские штурмовики, которые сбросили несколько бомб и обстреляли немцев из пушек и пулеметов. Через мегафоны немцам предложили сдаться. Через некоторое время среди бойцов распространилась весть, что гитлеровцы решили капитулировать. Огонь с обеих сторон прекратился. Однако тишина оказалась кратковременной. Во второй половине дня на депо обрушились снаряды немецкой тяжелой артиллерии. С грохотом рухнули своды и крыша огромного здания. Я находился под паровозом, когда это произошло. В яму, где мы сидели, между колесами паровоза посыпались обломки. Несколько солдат погибло, некоторые были ранены.

После этого неожиданного огневого налета, который был совершен, по всей видимости, немецкими кораблями, стоявшими на рейде Колобжега, фашисты бросились в контратаку. Наши бойцы открыли огонь из всех стволов. Несмотря на это, гитлеровцы приближались, стреляя на ходу из автоматов.

Я безуспешно повторял в телефонную трубку «Ветер», «Ветер», вызывая нашу роту. Очевидно, линия где-то была оборвана. К нам подбежал командир полка и потребовал, чтобы минометы открыли, огонь. Я доложил полковнику, что связи с ротой нет. Командир приказал немедленно устранить повреждение и восстановить связь с минометчиками.

Обязанность проверки линии всегда лежала на обеих сторонах, пользовавшихся ею, поэтому и мы и рота должны были немедленно выслать телефонистов на линию, чтобы, проверяя ее сразу с двух сторон, быстрее установить место обрыва провода и восстановить связь. Один из двух наших телефонистов побежал проверять свой участок линии.

Стрельба усиливалась. Оставив у телефона второго связиста, я устроился со своим автоматом у окна. Немцы продолжали атаковать. Я выпустил несколько очередей. Телефон по-прежнему молчал, и это не давало мне покоя.

Я подошел к телефону и, убедившись, что связи с ротой все еще нет, решил пойти проверить линию. Взял у телефониста кусачки и побежал. Наш красный кабель отличался по цвету от остальных проводов и был хорошо виден на земле. Это облегчало мою задачу. Выбравшись из депо, я взял провод в руку и побежал в сторону насыпи, куда уходила телефонная линия.

Неподалеку от железнодорожного переезда, на мощенной брусчаткой дороге я наткнулся на труп телефониста. Рука его сжимала красный провод. Кругом рвались снаряды. Со свистом разлетались осколки.

У самого полотна линия обрывалась. Оборванный конец я нашел в канаве. Я выбежал на пути и увидел за рельсами второй конец красного провода. Мгновение — и оба конца были в моей руке. Зубами оголив провод, я уже соединял его, когда в нескольких метрах от меня разорвался вражеский снаряд. И снова мне очень повезло: ни одной царапины! Только на время я оглох. Кругом продолжали рваться снаряды. Я видел, как взлетали вверх фонтаны песка, камни и щебень, но ничего не слышал.