— Стой! — закричал он. — Назад!

Беглецы сразу пришли в себя, повернулись и побежали на оставленные позиции.

Свернувшись калачиком, я лежал в своем окопе. Ждал, что будет дальше. Заместитель командира полка подбежал ко мне.

— А ты что здесь делаешь?

— Товарищ гвардии полковник, — ответил я, — рядовой Рокицкий. Второй взвод первой роты держит оборону.

— Хорошо, — бросил полковник и побежал вслед за возвращающимися.

Вскоре все утихло. Устроившись в окопе поудобнее, я стал наблюдать за местностью. Вдруг увидел, что трое перебегают дорогу. Форму их на расстоянии я различить не смог и поэтому, услышав немецкое «цурюк», дал несколько очередей. Первый упал сразу, второй сделал несколько шагов и тоже рухнул, а третий убежал.

Не успел я прийти в себя, как услышал автоматную очередь. Прямо на меня бежал гитлеровский солдат, без каски, с автоматом в руках. Не прицеливаясь, я дал очередь. Он на какой-то миг остановился, потом заплетающимися ногами сделал еще несколько шагов и упал на землю. В деревне стрельба прекратилась. Стало светать.

Выбравшись из окопа, я поплелся к ближайшим домам. На дороге увидел подбитый артиллерийский тягач. Внутри него и вокруг — трупы гитлеровских солдат. Поодаль стоял бронетранспортер. Середину дороги занимал немецкий танк. Люки его были открыты, ствол орудия опущен. В нескольких десятках метров от него виднелись еще два немецких танка, которые съехали с дороги и увязли в канаве. Во дворах было полно трупов гитлеровских солдат. Это означало, что 2-я и 3-я роты дрались неплохо.

Снова получен приказ сменить позицию. Колонна двинулась по лесной дороге. Через два часа усиленного марша лес остался позади. Вдали — деревенские строения на фоне леса. Командир отдал приказ окопаться у околицы. Я устроился в канаве, прикрытой срубленными ветками. Установил подобранный в деревне немецкий пулемет, вставил ленту и дал пробную очередь. Командир нашего отделения расположился неподалеку от меня.

В скором времени слева загремели выстрелы. На деревню посыпались снаряды. На нашем участке появилась группа гитлеровцев, однако они не предпринимали никаких действий. До них было по меньшей мере метров двести. Я тщательно прицелился и стал вести по ним огонь из пулемета. Меня, очевидно, заметили, потому что вскоре оглушительный свист снаряда разрезал воздух. Я прижался к земле. Грохот, а затем фонтан жидкой грязи, взметнувшейся вверх совсем рядом с нами, подтвердили, что артиллеристы охотятся за беспокоящей их огневой точкой. В нескольких метрах от нашей позиции еще дымилась земля, и грунтовая вода быстро заполняла свежую воронку. Мы остались в живых только благодаря тому, что снаряд довольно глубоко вошел в грунт.

Командир отделения вскочил первым. Я за ним. Меняем позицию. Спрятавшиеся в лесу гитлеровцы, вероятно, заметили нас во время перебежки. На новом месте нас сразу же обстреляли. Лежим неподвижно. Чувствую, как спина покрывается холодным потом. Сердце бьется так, что в ушах отдается каждый удар. Еще одна очередь, но на этот раз она прошла выше. На нас сыплются срезанные пулями ветки и листья. С новым приказом подбегает связной командира роты. Согнувшись, перебегаем с прежнего места. В деревне лихорадочное движение, часть бойцов окопалась в боковых улочках, автомашины укрылись в крестьянских дворах. Получаем приказ прикрывать штаб, разместившийся на другом конце деревни.

Приближаемся к горящей избе, где находился перевязочный пункт. Через окна видны раненые, не успевшие выбраться из огня. Открытое пространство между домами нужно преодолеть перебежками. Нас останавливает пулеметный огонь. За углом дома видим гитлеровский танк, выплевывающий из стволов пламя. Все понимают, что пройти через свинцовую завесу можно, только перебегая поодиночке. Первым опасные двадцать пять метров удалось преодолеть командиру отделения. За ним бросается пожилой солдат. Он пытается отбежать подальше от танка и делает большой крюк. Ошибка оказывается роковой: на полпути его настигает очередь. Раненый зовет на помощь. Я на секунду задумываюсь, что делать: бежать на помощь или выполнять приказ? Размышления прерывает голос командира взвода: «Рокицкий, вперед!» Сжав автомат в правой руке, бегу, стараясь не слышать стрекотания немецкого пулемета. Вот и стена дома, которая надежно прикрывает меня. Останавливаюсь и смотрю назад: раненый выползает из-под обстрела. Догоняю командира отделения. Дальше идем вместе.

Приближаемся к пулеметному гнезду гитлеровцев. Взрыва снаряда мы не видели, так как находились за стеной дома. В клубах дыма и пыли гнезда почти не видно. Пулеметчики ранены или контужены, пулемет поврежден. К нам подходит замполит. Обратившись ко мне — я лежал крайним слева, — приказывает: «Вперед!» Поднимаемся вчетвером. Приближаемся к трупам. Здесь десятки гитлеровских солдат из различных частей в разноцветных мундирах. Среди трупов — раненые. Один из гитлеровцев схватывает лежавшую рядом с ним винтовку и пытается зарядить ее. Я иду позади. В какой-то момент меня скрывает толстый ствол дерева, гитлеровец не видит меня, однако сухой щелчок затвора я слышу. Прижавшись к дереву, вижу спину сидящего гитлеровца, который ослабевшей рукой поднимает оружие. Ствол винтовки направлен на замполита. В этот момент офицер спокойно разглядывает какие-то немецкие документы. Я молниеносно прижимаю приклад автомата к плечу и, поймав гитлеровца на мушку, трижды стреляю. Замполит резко поворачивается и видит валящегося на бок фашиста и винтовку, выпавшую из его рук. Я выхожу из-за ствола. Мы приближаемся друг к другу.

— Как тебя зовут? — спрашивает офицер.

Я вытягиваюсь, щелкаю каблуками и выпаливаю:

— Гвардии рядовой Рокицкий Эдвард Александрович!

Он жмет мне руку и говорит:

— Благодарю за спасение жизни. — Потом достает из кармана часы и протягивает их мне: — А это на память.

Во время штурма одного из городков неподалеку от Дрездена я был ранен. 8 мая меня привезли в советский полевой госпиталь. Рана оказалась неопасной: осколок ручной гранаты, брошенной гитлеровским солдатом, повредил мне палец на правой ноге. Советские врачи тщательно обработали рану, вынули осколок, сделали перевязку. Прихрамывая, но без посторонней помощи я вернулся в палату и растянулся на свободной койке. Измученный боями, заснул. Наступила ночь. Гул артиллерийских разрывов напоминал о том, что фронт близко.

Вдруг в госпитале началось движение. Медсестры взволнованными голосами стали будить раненых. Я решил, что, возможно, какая-то группа противника прорвалась через боевые порядки и продвигается в нашем направлении. Раненые одеваются. Тяжелораненых укладывают на носилки и грузят в санитарные машины. Из тех, кто может ходить, формируют команду для отражения атаки противника. Я присоединяюсь к ним. На повозке подвезли оружие и боеприпасы. Мне достается карабин. Набив карманы патронами, заряжаю свое оружие и становлюсь в строй. Никаких определенных данных не поступает. Поэтому никто не знает, что делать дальше. В ожидании время тянется медленно. Но вот во двор врывается всадник, и мы слышим крик: «Конец войне! Немцы капитулировали! Победа!» Все бросаются обнимать друг друга, целуются, еще не совсем веря этой радостной новости. Некоторые начали стрелять в воздух. Лишь к утру мы вернулись в палаты.

Утро 9 мая 1945 года было чудесным, солнечным. Нам приказали собраться на площади перед главным зданием, где были расставлены столы, накрытые белоснежными простынями. Столы были уставлены стаканами с водкой и бутербродами. Выпитые за победу сто граммов сразу подействовали. Опираясь на палку, я пошел в сад. Хотелось побыть одному.

Вместе с частью раненых меня перевезли в армейский госпиталь, разместившийся в бывших немецких казармах. В госпитале было более восьми тысяч раненых. Вскоре к нам приехала комиссия Войска Польского. Я обратился к одному из ее членов и показал свою солдатскую книжку, где в графе «Национальность» было записано, что я поляк. Моя просьба направить меня в польскую армию была сразу удовлетворена. Я взял свой вещевой мешок и покинул госпиталь вместе с комиссией. Так начался новый период моей жизни — служба в народном Войске Польском.