Взвод управления кроме одиночной подготовки учился также прокладывать телефонные линии. Это дало возможность установить связь штаба полка со штабом бригады и с батареями, что очень помогло нам в работе.

Я стал реже бывать в подразделениях полка. Некоторые менее важные дела я решал по телефону, остальные поручал начальнику штаба и заместителям, которые почти непрерывно находились в батареях, контролируя ход обучения.

Встречались мы в штабе в восемь часов. Командир полка выслушивал доклад начальника штаба о ходе обучения, подписывал подготовленные документы, отдавал распоряжения на текущий день, после чего все расходились по своим делам.

Однажды после полудня, когда я готовил какой-то документ, у дома раздался визг тормозов резко остановившегося автомобиля и прогремел чей-то голос:

— Эй, вы, там! Позовите какого-нибудь офицера!

Я встал и выглянул в окно. На улице стоял «виллис», а на переднем сиденье рядом с водителем сидел генерал Сверчевский.

Быстро надев фуражку, поправив китель, я выбежал во двор.

— Гражданин генерал, поручник Одлеваный! — доложил я, вытянувшись в струнку.

— Что здесь размещается? — спросил генерал.

— Штаб 4-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка, гражданин генерал.

— Послушайте, поручник, когда вы проходите мимо, вот тот солдат поворачивается к вам спиной? — спросил он, показывая рукой в сторону часового.

— Нет, гражданин генерал, — ответил я.

— А вот ко мне спиной повернулся. Научите его, как он обязан себя вести, — приказал он, отдал честь и уехал.

Я постоял еще с минуту, глядя вслед исчезающему в клубах пыли автомобилю.

— Вы почему не отдали честь генералу Сверчевскому? — спросил я солдата, возвращаясь в штаб.

— Я сидел, когда подъехала машина с генералом. Тогда я отвернулся, — объяснил он.

— Вы разве не знаете, что на посту нельзя сидеть? — спросил я.

— Не учили, — ответил он.

На следующее утро я рассказал об этом случае на утреннем совещании в штабе. Все надрывались от смеха.

— Смех смехом, — сказал командир полка, но надо будет приказать командирам батарей, чтобы они на пост у штаба выделяли солдат, которые знают свои обязанности.

Через несколько дней я доложил командиру полка о прибытии орудий и тягачей. Его очень обрадовало это известие.

— Поручите заняться ими капитану Балвановичу, — распорядился он. — У нас в полку есть водители?

— Несколько солдат в пункте «профессия» написали «шофер», — ответил я. — Однако неизвестно, что это за водители.

— Пусть Балванович выберет лучших и приступает к выполнению задания, — приказал командир полка.

С капитаном Балвановичем я встречался довольно часто. Это был мужчина лет около сорока, высокого роста, крепкого телосложения. На ремне слева он носил большой трофейный маузер в деревянной кобуре. Говорил громко и быстро. Энергия прямо распирала его, он ни минуты не мог усидеть на месте.

В штаб он влетел как бомба.

— Знаешь, что мне делать? — сносил он, едва переводя дух, весь запыхавшийся.

— Знаю. И не завидую тебе, — ответил я, вручая ему доверенность с круглой печатью. — Подобрал сколько-нибудь водителей?

— Выбрал. Говорят, что справятся. Ну а если подведут, то придется самому тащить эти пушки.

Не знаю, как он договорился с водителями, но во всяком случае к концу дня все пушки находились на своих местах.

Только теперь можно было начать настоящее обучение личного состава полка. В связи с этим на наш штаб, а в основном на меня, как оперативного офицера, легла тяжесть составления программы обучения. Мы приняли трехмесячный срок обучения, разбив его на три этапа.

Над разработкой программы прокорпели несколько дней. Советовались с самыми опытными командирами батарей. Очень кстати пришлись замечания капитана Гайбовича. Наконец родился наилучший, необходимый нам вариант программы, который был утвержден командиром полка.

Первые же дни показали, что необходимо раздельное обучение командиров орудийных расчетов, наводчиков, а также водителей. Совместное обучение орудийной прислуги за такой короткий срок не давало гарантии овладения знаниями, необходимыми артиллеристам для выполнения своих обязанностей.

Для исполнения вышеупомянутых функций требовалось кроме практических навыков овладение полным объемом теоретических знаний. В связи с этим командир полка в середине октября отдал приказ об открытии школы подофицеров. Начальником школы был назначен один из командиров взводов подпоручник Кашевский. Контроль за ходом обучения подофицеров командир полка возложил на меня. Я тоже проводил занятия, на которых рассказывал об устройстве прицельных приспособлений и основах наводки.

Вместе с Кашевским мы разработали программу и наметили около тридцати солдат, которые вскоре должны были стать подофицерами. При отборе мы обращали внимание прежде всего на возраст, образование, хорошее зрение.

Одновременно с началом подготовки новых подофицеров стала работать комиссия в составе трех человек по проверке званий. Оказалось, что некоторые солдаты, будучи подофицерами, скрыли свои воинские звания.

Подготовку водителей мы осуществили следующим образом. В полку была довольно многочисленная группа солдат, которые имели непосредственное отношение к автомашинам. Среди этих людей капитан Балванович отобрал несколько десятков кандидатов и отправил их на курсы шоферов под Москвой.

Несмотря на то, что на меня были возложены серьезные обязанности в школе подофицеров, я должен был чаще посещать подразделения полка. В общем, возникла острая необходимость перенести штаб в специально отрытую для этого землянку. Переезд прошел безболезненно. Вскоре штаб уже работал на новом месте, имея телефонную связь со штабом бригады и командиром полка. Эта связь, установленная за счет ликвидации линии штаб — полк, была необходимой, да к тому же командир полка заболел и вынужден был находиться на квартире. В связи с этим я приходил прямо к нему домой с документами на подпись и докладывал ему о делах, по которым он должен был принимать решения.

Дни пролетали быстро. Часть времени я отводил для работы в штабе, а часть — обучению курсантов. Вскоре, однако, оказалось, что я не в состоянии справляться со всеми своими обязанностями. Так как ранее назначенный писарь попросил меня освободить его от этой должности, я решил использовать эту возможность и подобрать подходящего начальника канцелярии, который мог бы многие мелкие дела решать и доводить до конца самостоятельно. После продолжительных размышлений и консультаций с капитаном Сафоньчиком выбор пал на курсанта плютонового Кана, который прибыл в полк с последней группой солдат.

Как вскоре оказалось, выбор был удачный. Плютоновый Кан научился обрабатывать ряд документов, которые ежедневно или периодически отсылались в штаб бригады, например, сводки о личном составе и материальной части, а также управлялся с менее значительными делами.

Это позволило мне уделить больше времени для решения других, более важных проблем.

Например, сразу после начала обучения орудийной прислуги и курсантов возник вопрос об упорядочении команд, потому что подаваемые команды представляли собой мешанину из польских и исковерканных русских слов на польский манер. Я решил исправить это положение, однако встретил большие трудности. Я не знал команд, применявшихся в польской артиллерии до сентября 1939 года. Тогда я собрал в штабе несколько солдат, служивших до войны в артиллерии, и с их помощью попытался разрешить возникшие трудности. Больше всего пришлось поломать голову над словом «трубка». Термин «взрыватель» мы правильно заменили термином «запальник», а для слова «трубка» не нашли соответствия. Поэтому решили пока пользоваться термином «рурка» — наиболее близкое по звучанию на польском.

Список команд я приказал размножить и вручить всем командирам батарей и офицерам штаба. Вскоре эти команды стали применяться повсеместно.