— Гаси костер!
Я хватаю лопату и бросаю в огонь приготовленную землю. Над поляной снова темно.
Теперь нужно отыскать сброшенные мешки. Летчики хорошо справились с задачей: почти весь груз опустился на поляну. Мы отстегиваем парашюты. Они будут переданы продовольственной роте, их в деревнях обменяют на продукты или сошьют из них белье.
Подъезжают повозки. Мы укладываем на них мешки и отъезжаем к месту назначения. Оставляет посты охрана.
На месте нас и подарок, полученный из-за линии фронта, ожидает поручник Танк. Мы раскрываем мешки и сортируем их содержимое. В первую очередь нас интересуют боеприпасы. Поочередно подходят их получить роты и тут же отправляются на боевые позиции. Всеобщую радость доставляет махорка, о которой не забыли в Люблине…
В мешках также нашлись газеты, лекарства и даже хирургические инструменты, которым больше всех радуется доктор Анка.
Мы занимаем позиции, укрывшись за стволами деревьев, делаем бруствер из камней, маскируя его ветками и мхом. Встает солнце. Со стороны Куцембува слышен шум автомобильных моторов — это фашисты подходят к лесу.
Мы докуриваем «козьи ножки». Еще одна затяжка. Неизвестно, выдастся ли за день хоть одна свободная минута, чтобы еще раз закурить.
Я проверяю оружие. Все в порядке. Теперь разложить гранаты. Готово.
Фашисты уже близко. Раздается команда: «Огонь!»
Начался третий день боя.
Командование 3-го округа АЛ, формируя 1-ю бригаду АЛ имени Келецкой земли, приняло решение, чтобы в ее составе находилось и подразделение, предназначенное для ведения разведки и сбора данных о передвижении войск противника. После возникновения Свентокшиской бригады НСЗ и совершенных ею убийств наших людей разведка получила также задание добывать сведения об упомянутой бригаде.
Согласно полученному приказанию в середине 1944 года был организован разведвзвод. Вначале он насчитывал четырнадцать человек и делился на три отделения. Командиром взвода был назначен старший сержант Сокул (Юзеф Невядомский погиб при переходе бригады через линию фронта). Состав взвода два раза пополнялся. В июле 1944 года в него прислали двух человек из района Свислина и в августе — шесть человек из района Коньске.
Партизанская разведка играла не менее важную роль, чем войсковая разведка, а условия, в которых она действовала, были значительно труднее. Ведь она постоянно находилась в тылу врага, который имел в своем распоряжении дороги, транспорт (что позволяло сосредоточить и быстро перебросить войска в нужном направлении), телефонную и радиосвязь между гарнизонами, воздушную и агентурную разведку, а также современное оружие. Только точные, проверенные сведения о передвижении частей противника позволяли разгадать и упредить его намерения.
Эти сведения мы собирали различными способами. Одним из простейших было постоянное наблюдение за важнейшими дорогами или местами расположения частей противника. Много ценной информации давали донесения из гарнизонов АЛ[13]. Командирам взводов и рот АЛ вменялось в обязанность докладывать вышестоящим начальникам о результатах каждого наблюдения за противником. Эта информация стекалась из многих деревень в одно место, известное только командованию бригады и отдельным разведчикам, откуда последние забирали ее ежедневно и доставляли командованию. Получали мы также информацию от людей при случайной встрече во время действия патрулей на местности, от поляков-патриотов, работающих в административных органах оккупантов, но прежде всего от пленных. Лишь сведения о железнодорожном транспорте мы старались получить от железнодорожников, так как это был наиболее достоверный источник.
Дело, однако, никогда не заканчивалось сбором информации. Каждое донесение должно было быть еще и проверено. Этим занимались в основном разведчики.
Был конец августа 1944 года. Из-за Свентокшиских гор непрерывно доходил гул артиллерийских орудий. Ночи озарялись пожарами и дрожащим светом ракет. Над дорогами висели тучи пыли. Это гитлеровские части, разбитые на сандомирском плацдарме, отступали в глубокий тыл, где их снова укомплектовывали. В сторону фронта непрерывно двигались новые части врага. Ничего удивительного, что в такой обстановке разведка бригады работала день и ночь, не зная ни отдыха ни сна.
Командование округа особое внимание уделяло передвижению гитлеровских войск на дороге Кельце — Островец. Мы устанавливали названия частей по знакам, нарисованным на танках и автомашинах, брали в плен немцев, подсчитывали количество тяжелой техники, определяли место расположения штабов, а также тыловых учреждений войск, ведущих бои на плацдарме.
В один из августовских дней — это было, кажется, в воскресенье — меня вызвал к себе командир взвода. Когда я доложил о прибытии, он спросил:
— Загнаньск знаешь?
— Знаю, гражданин сержант, я не раз туда ходил за сведениями на наш связной пункт, за лекарствами, сигаретами. Вы, наверно, помните, гражданин сержант, как я менял яйца на сигареты у солдат танковой дивизии, которая там стояла и недавно отошла к Островцу? Сам командир бригады похвалил меня тогда за хорошо проведенную разведку.
— Ну, хватит. Разговорился. Всю биографию одним духом выложил. Парень ты хороший, только слишком много говорить любишь. Разведчик должен больше слушать и меньше говорить. Ты же страшный болтун. После войны, может, адвокатом заделаешься, — отчитал меня командир. — А теперь слушай. Наденешь какие-нибудь рваные штаны и рубашку. Сапоги не бери, шапку тоже. Никакого оружия при себе не иметь. Пойдешь в Загнаньск. Нам сообщили, что туда на железнодорожную станцию прибывают загадочные транспорты. Немцы разгружают их, а потом на машинах и подводах вывозят за город какие-то деревянные и железные ящики. Нужно установить, что в этих ящиках и где они складируются. На все это тебе сроку два дня. Смотри, чтобы тебя там где-нибудь не сцапали, не впутывайся ни во что. Запоминай все хорошо, чтобы потом смог показать на карте. Скажи повару, пусть даст тебе кусок хлеба. Ну а потом будешь есть то, что люди дадут.
Штаны, протертые на коленях и сзади, нашлись. Они были сшиты из деревенского полотна. В шутку их называли «можжевеловыми», наверное, потому, что кострика, которая осталась в нитках, все время колола. Рубашку без пуговиц я тоже раздобыл. Увидев меня в этом одеянии, мои товарищи разразились смехом.
Я отправился к командиру. Он осмотрел меня и подтвердил, что вид у меня что надо.
— Можешь идти, — сказал он. — Прощаться с тобой не буду, да ты и с товарищами, наверно, тоже не прощался.
Такой у нас во взводе был обычай: разведчики, уходившие на задание, никогда не прощались с остающимися.
До Загнаньска я добрался довольно легко. Попытка проникнуть на станцию не удалась. Жандармы никого не пропускали. Тогда я пошел к дороге, по которой ездили автомашины и фургоны. Там меня тоже ждала неудача — все ящики были накрыты брезентом. Не имея другого выхода, я сел в канаве около какого-то домика и стал наблюдать за проходящими машинами и повозками. Вскоре я понял, что конечный пункт их рейда должен быть где-то недалеко, так как замеченные мною машины и повозки возвращались очень быстро.
Я взял в руку палку и зашагал по рву в сторону, куда двигались груженые машины. Вскоре я увидел небольшой лесок. Дорога, по которой я шел, вела туда. Я стал внимательно наблюдать за дорогой и за лесом.
Спустя некоторое время я сделал для себя важное открытие. Весь лес был оцеплен постами жандармерии.
«Ага, значит, они здесь что-то складывают, — подумал я. — Наверняка тут, иначе зачем им так усиленно охранять этот островок леса? Как же все-таки узнать, что в этих ящиках?»
Я вернулся к станции. Наступал вечер, приближался комендантский час, и надо было подумать о ночлеге.
Я припомнил, что два месяца назад я был в доме у одного железнодорожника, брал у него сведения, касающиеся движения составов. Можно ли сейчас пойти к нему? Никаких подробностей о нем я не знал. Не знал, был ли он членом ППР. А если это так, то какие функции он выполняет? Имею ли я право подвергать его опасности? Конечно, если придут жандармы, мы можем сказать, что я зачем-то пришел в город и здесь меня застал комендантский час. Лучше всего сказать, что я пришел за лекарством.
