Травля актрисы, вкупе с её непосильным семилетним трудом, запах скипидара и клеевых красок, которые в изобилии каждый вечер излучал театральный зал, постоянные сквозняки за кулисами и в артистических уборных — все это подорвало здоровье Асенковой. Она в буквальном смысле сгорела от чахотки, будучи ещё очень молодой. Но по слишком запоздавшим воздыханиям современников: «…Было что-то неуловимое в облике этого ангела, „что-то“, о чём нельзя рассказать ни в одной рецензии, никакими словами. „Что-то“, которое можно только почувствовать».

Под этим псевдонимом скрывалась женщина, причём женщина нового типа, поистине воплотившая эмансипированную даму XIX века. Элиот являла собой феминистку в самой крайней радикальной форме, и Жорж Санд, по сравнению с нею, представляется всего лишь романтически настроенной мечтательницей. В первое знакомство с произведениями Элиот кажется, что вряд ли кто из английских писателей отличался столь резко выраженными мужскими чертами, как эта романистка. Но позже понимаешь — как невозможно спрятать волчьи зубы под заячьей маской, так не упрячешь под позитивной философией и резкими суждениями женскую натуру. И чем больше будешь «подпускать» жёсткости и рационализма, тем очевиднее откроется человеческая слабость автора.

Впрочем, нельзя отрицать, что Элиот — самая образованная английская романистка XIX века, и в этом отношении превосходит и Диккенса, и Теккерея. Художественные достоинства её произведений могут быть оспорены, зато могучий аналитический ум Элиот не вызывает сомнений.

Мэри Энн Эванс происходила из небогатого, но очень почтенного буржуазного английского семейства, где традиции чтили неукоснительно. Её отец был мастером на все руки — работал управляющим в чужих имениях, сам хозяйствовал на ферме, знал тонкости всех сельскохозяйственных работ. Мэри была любимицей отца — мистер Эванс разглядел рано проявившийся мужской, глубокий ум дочери. Вот только внешностью природа её наделила непривлекательной. «Небольшая худощавая фигурка с непропорционально большою, тяжёлою головою, рот с огромными, выдающимися вперёд „английскими“ зубами, нос хотя и правильного, красивого очертания, но слишком массивный для женского лица, какая-то старомодная, странная причёска, чёрное платье из лёгкой полупрозрачной ткани, выдающее худобу и костлявость шеи и резче выставляющее на вид болезненную желтизну лица…» — такой нелицеприятный портрет Элиот даёт С. Ковалевская, высоко ценившая жизненные позиции писательницы и её творчество. Правда, познакомилась Ковалевская с Элиот в те годы, когда Джорж уже было к пятидесяти, да и нужно сделать скидку, что вышеприведённый портрет написан женщиной, пусть и достаточно умной. Однако отзывы мужчин о внешности Элиот по общему впечатлению мало отличались от мнения Ковалевской. Большой ценитель женской красоты И.С. Тургенев отмечал, что ему редко приходилось встречать столь непривлекательную женщину, каковой показалась ему английская писательница, оговариваясь при этом, что Элиот была первой дамой, заставившей его поверить в безумное очарование некрасивой женщины.

Надо сказать, что обаяние Элиот, в отличие от её ума, вызревало долго. До 32-х лет Мэри оставалась старой девой и жила с отцом, зарабатывая на кусок хлеба. Она получила рядовое английское образование в частном пансионе, где особое внимание уделялось религиозным наставлениям, и долгое время представляла из себя ретивую пуританку. Однако пуританство сошло на нет под влиянием, по-видимому, чисто женского бунта против одиночества, скудости существования и недостатка тепла.

Мэри отказалась от посещения церкви, начитавшись книг радикально настроенных мыслителей. Только через девять месяцев гнев отца и мольбы родных склонили её к компромиссному решению — сопровождать мистера Эванса в церковь. Однако с окружающим миром девушка больше примириться не смогла. Замкнутая, чуткая до болезненности ко всякому диссонансу, Мэри всегда жила в своём, ею изданном мире. Закомплексованная, мучительно переживающая собственное несовершенство, она, возможно, никогда не поднялась бы над боязнью падения и ошибки, не сложись обстоятельства второй половины её жизни столь удачно.

Никто не знает, от какой точки отсчёта может быть дан старт жизненному успеху. Для Мэри бег к славе начался со смертью старого мистера Эванса. Свобода дала возможность оставшейся совершенно одной, перезрелой девушке обрести круг знакомых, равных ей по уровню образования и умственным запросам. Через философа Герберта Спенсера и издателя Чепмена, с которыми у неё установились тесные деловые контакты, Мэри познакомилась с Джоржем Генри Льюисом. С этим мужчиной наша героиня осознала, что и она может нравиться, что и ей судьба уделила «кусок от пирога» женского счастья.

Не обладая привлекательной внешностью, Мэри, однако, в совершенстве овладела ещё более мощным оружием, сражающим наповал мужские сердца. Она умела слушать, но не так, как умеют растворяться в партнёре «душечки», а как умеют слушать только умные женщины. «Рассказчица она была плохая и в общем разговоре тоже мало выделялась, даже редко принимала в нём участие, — писала об Элиот С. Ковалевская. — Зато она в высшей степени владела искусством, так сказать, втягивать человека в разговор; она не только на лету ловила и угадывала мысли того лица, с которым говорила, но словно подсказывала их ему, как бы бессознательно руководила ходом его мысли. „Я никогда не чувствую себя таким умным и глубоким, как во время разговора с Джоржем Элиотом“, — сказал мне однажды один наш общий приятель…» Ну какой же мужчина устоит перед возможностью ощутить себя гением мысли?" Оказывается, первые феминистки вовсе не ставили своей целью морально уничтожить мужчину. Во всяком случае, восхищение Льюиса своей подругой дало Мэри уверенность в себе и способствовало её решению начать писать.

К началу знакомства Мэри и Льюиса последний являлся одним из вождей английского позитивизма, и хотя его главный труд — «Физиология обыденной жизни» (1859—1860) — ещё не был написан, Льюис пользовался известностью в литературных и научных кругах. Сложность их отношений заключалась в том, что Льюис был женат и имел троих сыновей, что, конечно, делало брак Мэри с любимым невозможным. В 1853 году, когда наша героиня стала открыто жить с Льюисом, вся родня Эвансов отвернулась от неё. Однако Мэри не посчиталась даже с гневом горячо любимого ею брата Айзека. Она скорее равнодушно воспринимала наносимые её самолюбию мелкие уколы, когда, уже будучи известной писательницей, её не принимали в светских салонах и когда её избегали знакомить со своими жёнами и дочерьми даже те, кто высоко ценил талант Элиот.

Зато в лице Льюиса Мэри обрела надёжного друга, буквально раскрывшего её талант. Свидетельства современников о личности Льюиса и даже о его внешности настолько противоречивы, что можно подумать, будто речь идёт о разных людях. Ясно одно, что человек этот был незаурядным, весьма общительным и обаятельным. Многие отмечают, что являлся он полной противоположностью своей подруге: весёлый, живой, прекрасный рассказчик, он собирал вокруг себя людей с лёгкостью и казался даже несколько поверхностным рядом с глубокомысленной, тяжеловесной Мэри. Во всяком случае, что бы ни говорили о Льюисе, — своей счастливой литературной судьбой, да, по-видимому, и женским благополучием, наша героиня обязана своему неназванному мужу. С его же лёгкой руки Мэри Эванс превратилась в Джоржа Элиота. Этим псевдонимом писательница подписала своё первое художественное произведение в январе 1857 года — новеллу «Печальная участь достопочтенного Эймоса Бартона». Возможно, не поддержи Льюис болезненного самолюбия своей подруги, не выставляй он напоказ даже с явным преувеличением её достоинств, не состоялось бы и триумфа нашей героини. Так что феминизм — всего лишь порождение хорошего отношения к умным женщинам.