Услышав имя-пароль, мужичок заулыбался неправдоподобно белыми зубами и подвел Мамая к гардеробу, откуда выскочил лакей в ливрее и помог снять куртку. Никакого номерка он не дал, и Мамай счел неудобным его спрашивать. Он, вообще, почувствовал, что робеет, а когда в последний раз это случалось, он даже не помнил. Тут все вокруг дышало деньгами и замешенной на них властью. И гардеробщик, запоминающий всех посетителей в лицо, и быки на входе, и вообще все. Хотя никакой позолоты и ничего такого видно не было. В хорошем казино, и то бывает богаче.
Мужичок коридором провел Мамая к одной из дверей, которые неизвестно куда вели, открыл ее и с полупоклоном пропустил вперед. Мамай едва не уткнулся носом в темную портьеру перед собой. Пошарил и откинул ее в сторону. Кратковременное пребывание в замкнутом пространстве между закрытой дверью и тяжелой тряпкой всколыхнуло подзаснувшее было чувство осторожности — все это очень напоминало западню.
Перед ним было темноватое помещение квадратов на тридцать, освещенное только настенными бра, круглый стол посредине и за ним трое. Одного — средних лет, осанистого и носастого — он узнал сразу. Калита. Он сидел прямо напротив входа и в упор смотрел на вошедшего. По левую руку от него незнакомый и немолодой мужик в костюме. Сидит, развалившись в кресле, и без интереса рассматривает не слишком богатый стол перед собой. А по левую явный кавказец. Лицо напряженное, пальцы мертвой хваткой вцепились в подлокотник.
— A-а, вот и Тимофей пришел, — взмахом руки поприветствовал его Калита. — Проходи, располагайся. Выбирай, что кушать будешь. Успел хоть позавтракать-то? Или я тебя из постели поднял?
— Не из постели. Но поесть не успел. Так что спасибо.
— Это тебе спасибо, что откликнулся. Я знаю — ты человек занятой. Знакомься. Это Александр Филиппович, а это Руслан. Может, выпить хочешь? Время, правда, раннее, но желание гостя — закон. Правда, Русланчик? Говорят так у вас?
— Говорят так, да, — нетерпеливо подтвердил чеченец. Было похоже, что сейчас ему не до разговоров. Во всяком случае, не до этих. Видно, интересовало его нечто совсем иное.
Мамай сел за стол, но, несмотря на то что с утра съел только пригоршню чипсов, глядя на еду, приступа аппетита не испытывал. Да и остальные, кажется, собрались тут не для чревоугодия.
— Ну что тебе положить? — продолжал изображать из себя радушного хозяина Калита. Мамай подумал, что он просто играет на нервах собравшихся, и решил ему подыграть. Положил себе кусочек рыбы, зачерпнул какого-то салата, еще что-то («Ты пирожок возьми. Они тут вкусные», — потчевал Калита.). Чеченец нетерпеливо на него посматривал, но молчал. Терпит. Это хорошо. Александр Филиппович вообще больше интересовался узором на скатерти и своими ногтями. Расклад становился более-менее понятен. Крайний тут «чех». Пока что крайний. Так. И кто же будет следующий?
Мамай, не суетясь, но и не затягивая времени, поел, положил вилку и, поблагодарив, вопросительно посмотрел на Калиту. Тот кивнул в ответ, явно довольный.
— Вот и славно. А то сдернули человека… Вот тут Руслан кое-что рассказать тебе хочет.
— Я хочу сказать, да! Я говорил уже и еще раз скажу. У меня украли деньги. Много денег!
— Там были не только ваши деньги, — скучным голосом вставил Александр Филиппович, на короткое время потеряв интерес к своим ногтям.
— Да. Я так и говорю. Горе у меня. Деньги украли, брата моего убили. Много людей убили. Я все равно найду и убью этих шакалов.
— Но сначала надо найти деньги.
— Ищу! Все мои родственники ищут. Все друзья. Я ко всем друзьям пришел, каждого попросил — помогите. Вот к Мухе вашему тоже пришел, денег ему дал. Он сказал мне да, поможет. — Теперь он больше обращался к Мамаю. — Теперь его нет. Убили. Кто убил? Почему? Из-за ваших дел? Или из-за моего?
Мамай перевел взгляд на сидящего напротив вора и, стараясь выглядеть спокойным, что получалось с трудом, спросил:
— Что вы хотите от меня узнать? Кто убил Муху?
— Руслан говорит, что вы с покойным, пусть земля ему будет пухом, подписались найти эти деньги. Так?
— Послушай, — сказал Мамай, обращаясь подчеркнуто только к Калите. — Если разговор зашел о Мухе, я скажу. Когда он вышел, я принял его с уважением. Квартиры у него не было — я дал.
— Деньги были общаковые.
— Да. Но это все потом. Я его принял как своего. До этого я его едва знал, но не бросать же человека на улице. Не собака ведь. Людей ему дал, еще кое-что. Но не об этом речь. Я в его дела не лез, он — в мои. Иногда только подскажет что или посоветует. Пару раз помогал кое с кем поговорить. Что он там у кого брал, с кем договаривался… — Мамай пожал плечами. — Я за него не ответчик. Но только его убийц я и сам ищу. И, надеюсь, найду. Чтобы никто в меня потом пальцем не тыкал и не говорил, что моих людей мочат, а я ушами хлопаю. С ним, между прочим, еще пятерых моих пацанов в тот день завалили. Хороших пацанов. Кто за это ответит? — он мимолетно скосил глаза на чеченца, как бы подсказывая ответ сидевшему напротив Калите, который внимательно слушал и не сводил глаз с говорящего.
— Мы знаем про это. Надо всем им устроить приличные похороны. Мы поможем, — пообещал Калита, скорбно качая головой. — Но сейчас разговор о другом. Что ты знаешь о деньгах?
Теперь Мамай все понял. И что так темнил и невнятно обещал Муха, и почему его так резко и жестко замочили, и почему к нему самому наведывались гости. Большие деньги. Очень большие деньги. Даже очень и очень большие! Недаром сейчас Калита банкует. В мелочь он даже соваться бы не стал. И еще этот мутный Александр Филиппович, сильно смахивающий на чиновника. А может быть, и на милиционера. Или на банкира. Ну мутный же — не разберешь его! И понял еще одно, самое важное на данный момент. Бог его хранит. Не отзовись он час назад на телефонный звонок — и все было бы не так. Но он отозвался, и теперь у него в руках такая информация, за которую любой из тех, кто сидит с ним за одним столом, выложит хорошие деньги. А этот Руслан, который вертится как уж на горячей сковородке, — в особенности. Но ничего такого он говорить сейчас не будет. Он подождет. Может, он им вообще ничего не скажет. Он им скажет другое.
— Мне, конечно, обидно, что Муха мне не сказал, что взял у него деньги. Я его как родного принял, а он за моей спиной… Но что говорить плохо о покойном! Много ты ему дал?
— Десять тысяч! И еще дал бы! — горячо сказал чеченец и сразу поправился, понимая, что допускает ошибку. — Но как может такое быть, чтобы ты не знал, что твои люди делают? Не может такого быть! Так не бывает!
— Я уже говорил, что он не был моим человеком! — повышая голос, возразил Мамай, заводя себя на крик и пену у рта. — Скажи ты ему, что Муха не мог быть моим человеком. Скажи ему! Мне он не верит. Может, тебе поверит, а?
— Нельзя ли без шума? — поинтересовался Александр Филиппович, в очередной раз отрываясь от нарциссизма.
— И правда, — поддержал его Калита. — Мы не на базаре.
— Не на базаре, — заметно утихая, но все еще продолжая яриться, согласился Мамай. — Поэтому я спрошу. Ты хочешь, чтобы я отдал тебе столько же, сколько ты ему дал? Но только я отвечаю: я с этих денег копейки не видел.
— Мы не про то сейчас говорим, — напомнил Александр Филиппович.
— Да, увлеклись. Тима, я как думаю. Муха был человек осторожный. Да оно и понятно: не мальчик уже и жизнь прожил такую, что другому на десять жизней хватило бы. Научился кое-чему. Просто так слова на ветер бросать бы не стал. Если деньги взял, то, значит, рассчитывал за них чем-то рассчитаться.
— Может быть. А он что — просил их?
— Зачем просил? Это я его просил, — встрял горячий Руслан. — Я пришел к нему, как к брату.
— И дал аванс, так? — уточнил Мамай.
— Конечно дал. Почему я не могу дать? Есть-пить человеку надо? Людям своим дать надо? Может, еще кому-то дать надо. Может, тебе — откуда я знаю?
— Он не понимает русского языка, — констатировал Мамай и продолжил, игнорируя нетерпеливого кавказца. — Я так понимаю. Он дал десять штук Мухе, тот что-то такое пообещал или нет, а теперь он хочет на меня все свалить.
