Выйдя на улицу, не утерпел, сорвал кольцо и тут же, на крыльце, стал жадно пить, чувствуя, как с каждым глотком к нему возвращается жизнь и распухшая от дурной крови голова начинает принимать привычные габариты.

— Гуляешь, Левша? — спросил насмешливый голос.

Борька влил в себя остатки пива, отшвырнул пустую банку и посмотрел на обладателя нахального голоса. В городке Борьку-Левшу многие знали и его тяжелую руку помнили еще с тех времен, когда он учился в школе.

Перед ним стоял участковый. То есть это он раньше, давно, был участковым, а сейчас трудится на посту замначальника местной милиции. Ни ругаться, ни тем более драться с ним не стоило.

— Да вот, решил пивка попить, — ответил Борька, сразу пряча свой гонор в известное место.

— А я слышал, гуляешь ты. С какой радости? Может, поделишься?

— Да так… Жениться вот собираюсь, — ляпнул Борька первое пришедшее в голову.

— Мальчишник, значит? Понимаю. У тебя время есть?

— Зачем?

— Да потолковать с тобой хочу. Может, пойдем ко мне? А то тут холодно стоять, — для выразительности милиционер потопал подошвами форменных ботинок по утрамбованному снегу.

Борька испугался. Милиция — это последнее место, где ему сейчас хотелось бы оказаться. И угораздило же его попасться на глаза этому церберу!

— Меня там Женька ждет. — Он продемонстрировал полную сумку. — Купил вот. Отнести надо. Попозже зайду.

— Можно и попозже. Только не тяни, Злоткин.

— О чем речь! — бодро ответил Борька, хотя никакой бодрости не испытывал, а очень даже наоборот. Он боялся и испытывал только одно желание: поскорее убраться отсюда, и как можно дальше.

Посмотрев в спину милиционеру, Борька чуть не бегом двинулся по улице. Неужели бывший участковый что-то пронюхал? Откуда? Нет, не может быть. Если бы он что-то знал наверняка, то не стал бы отпускать Борьку, а с ходу за узду потащил в стойло, то есть в отделение.

Подходя к Женькиному подъезду, он увидел желтые собачьи метки на сугробе, и его как обухом по голове ударило. Вечером он тут тоже отметился, когда дружков провожал. Что он болтал вчера парням? Что-то про деньги хвалился. Про свою крутую команду, кажется. А про самолет, который они грабанули? И про «чехов», которых они на раз положили? Этого он не помнил. Но мог? Мог! Ну и они тоже. Их же бывший участковый с самого сопливого возраста знает и пасет. Компашка известная. Может, и зацепил кого мент, а тот теперь стучит потихоньку. Узнать бы кто — голову оторвал. И ведь предупреждали же его, предупреждали, дурака! Деньгами не сорить, рот на замке держать. Жить тихо, чтобы не завидовал никто и не обижался. Зависть, она многих людей подвела под монастырь. Так нет же, не послушался! Крутость свою показал. Допоказывался, блин!

Нет, про самолет он вряд ли проболтался. Иначе парился бы сейчас в обшарпанном обезьяннике, воняющем застарелой кислятиной. Но все равно нужно ноги уносить.

Ворвавшись в квартиру, он крикнул:

— Женька! Собирайся! Уезжаем.

Та вышла из кухни с половой тряпкой в руках — отмывала вчерашнюю грязь, которую дружки его нанесли.

— Куда?

— Отдыхать. На юг.

— На какой юг, ты что?

— В Сочи. Или в Крым. Там разберемся.

— А чего там делать? Зима ведь.

Ну до чего коза непонятливая! Даже злость берет.

— Тогда в Москву. Поживем как люди, в музей сходим. Прибарахлимся. Или в Питер. Хочешь в Питер?

— Мне на работу завтра выходить…

— Ну ты едешь или нет?! — взъярился Борька, метаясь по квартире и собирая свои вещи.

— Да ты хоть скажи, что случилось. А то орешь как резаный. Наследил тут.

— Наследил, да! Все! Оставайся! Я уезжаю!

— А когда вернешься? — спросила Женька, комкая в руках мокрую тряпку, от которой у нее на халатике растеклось темное пятно. Она этого не замечала.

— Я тебе напишу! Открытку пришлю. Или телеграмму! Пока! — крикнул Борька, выскочил за дверь и забухал ботинками по деревянным ступенькам лестницы.

Времени как раз хватило на то, чтобы забежать к родителям, сунуть в один карман деньги, в другой — паспорт, побросать в сумку кое-какие вещи и успеть на ходивший четыре раза в сутки автобус, который через три с лишним часа привез его в Тверь. Отсюда две дороги. Налево в Москву, направо в Питер. Постояв около расписания, он решил двинуть в столицу. Там хоть знакомые есть.

Купив у лоточницы несколько газет и журнал для автомобилистов, он взял билет на электричку и с полчаса болтался вокруг перрона, заглядывая в киоски и жуя чебуреки.

На платформу он пришел как раз за минуту до того, как электричка появилась у дальнего края платформы. Народу было полно, хотя по расписанию отправление должно было быть только через полчаса. В вагон он втиснулся одним из первых и занял место у окна — на лавке, под которой была печка. Температура в вагоне почти как на улице, до Москвы ехать несколько часов, так что печка под задницей — существенно. За несколько минут все места были заняты, сумки и лыжи заброшены на полки, и люди начали устраиваться, обживая с боем завоеванные места.

Борька своим дыханием отогрел кругляшок на заледеневшем стекле и смотрел на перрон, по которому спешили редкие опоздавшие в надежде найти свободные сидячие места. В Борькином вагоне таких не было, и двое или трое не самых расторопных уже стояли в проходах, вцепившись в дюралевые ручки, закрепленные на спинках лавок.

По перрону прошла стайка цыган — женщины в засаленных от протискивания через толпу дутых пальто и их дети в обносках. Какой-то дед в нагольном полушубке и ватных штанах катил тележку-двухколеску. Две девахи в коротких юбках ели на ходу мороженое и спешили в голову электрички. В общем, ничего интересного за окном не происходило. Борька взял верхнюю из купленных им газет и принялся читать все подряд. Большой привычки к газетам у него не было, приучился время от времени читать в армии, и сейчас, когда больше делать нечего, это было не худшее средство убить время. Отвлекала стайка шумных юнцов сзади, скорее всего студентов. Или старшеклассников. У них сейчас как раз каникулы. Наверное, решили прокатиться в Москву и сейчас радуются, что вырвались от родителей. В газете была всякая мура. Попалась одна интересная статья про проституток с Украины. Молодые девки попали так, что хоть караул кричи, да некому — та же милиция их и фаловала.

А потом маленькая статейка — Борька чуть не проглядел! — про угон самолета ИЛ-62. Сначала он похолодел, как будто печка под ним вместо тепла начала выдавать мороз. Отдельные слова никак не складывались в фразы. Террористы… Особый цинизм… Море крови… Следствие… Совместные действия… Подозрения… Розыск… Приметы… ФСБ…

Писали о нем. То есть не о нем конкретно, а обо всех них. Об их акции. Борька зажмурился и пару минут приходил в себя, за закрытыми веками рассматривая кружащиеся розовые пятна. Потом прочитал. Ищут. Это понятно. Обещают найти. Это тоже понятно. Совместные действия со спецслужбами Украины. Тоже все ясно.

Он встал, положил на свое место сумку, попросил соседа, чтобы тот посмотрел за местом и вещами, и пошел в тамбур покурить. Первая сигарета пролетела незаметно, и он закурил вторую. Вкуса почти не чувствовал, только в теле образовалось что-то привычное и этим успокаивающее. Вернулся на место и медленно, слово за словом, перечитал статейку.

Ну а что можно было еще ждать? Все правильно. Совершен угон самолета. Террористов, как их обозвали, ищут. Так и должны искать. Такое дело провернули! Он немного успокоился. Нет, все правильно. Другого и ждать было нельзя.

Он сложил газету и прислонился виском к стенке вагона. Закрыл глаза и сделал вид, что спит. И на самом деле несколько раз проваливался в тревожную дремоту. Прошли контролеры. Какие-то тетки ругались между собой. Потом один за другим повалили коробейники, предлагая кто газеты, кто какие-то чудесные средства от тараканов и моли, кто книги.

На платформу Ленинградского вокзала в Москве он вышел в толпе пассажиров и в толпе же спустился в подземный переход, ведущий в метро. Где-то на горизонте маячили милицейские патрули, высматривающие свои жертвы, но Борька был одет прилично даже по московским меркам, и к нему не привязались.