Чем я обязан своему полку? За что я полюбил его всей душой? Люди моего полка дружны, сплочены. Если один в бою попадает в беду, другой всегда приходит ему на выручку. Мне самому не раз помогали друзья, и я, в свою очередь, не оставался перед ними в долгу. Люди моего полка смелы и решительны. У нас выросли и закалились такие соколы, как Герои Советского Союза Королев и Ковачевич, капитан Алелюхин и другие. Они не спрашивают, сколько врагов в воздухе, а только интересуются, где враг. Они не уйдут с поля боя, пока не одержат победы.

Люди моего полка не стоят на месте, а непрерывно учатся в ходе войны. Они изучают каждый новый прием врага и противопоставляют ему свою тактику, в которой смелость сочетается с умением, с блестящим мастерством аса.

Люди моего полка защищали Одессу, Харьков, Сталинград и Ростов. Они завоевали полку славное гвардейское знамя, боевой орден. Они сделали советское небо грозным для врага. Там, где появляется сокол-гвардеец, фашисту - смерть.

За это мне дорог мой полк, как родная семья, как святыня. Каждый день и час всеми своими силами я стремлюсь приумножить неувядаемую боевую славу моей части» {42}.

Когда Лавриненков писал эти строчки, он еще не знал, какие испытания ждут его впереди.

Это произошло 24 августа 1943 года. Лавриненков получил приказ вылететь с аэродрома Павловка в составе четырех «аэрокобр» на прикрытие войск в район Матвеев Курган. Набрав высоту 400 метров, он заметил выше себя вражеский самолет-корректировщик ФВ-189. Владимир передал по рации ведомому Тарасову, что он идет в атаку и чтобы тот прикрыл его. Корректировщик, заметив советский истребитель, развернулся в обратную сторону и стал уходить с пикированием.

Лавриненков атаковал ФВ-189, но промахнулся. Немедленно пошел на повторную атаку, устремившись за пикирующим корректировщиком. «Аэрокобра» пикировала быстрее, и вскоре Лавриненков сблизился с «фоккером» до минимального расстояния. Чтобы не столкнуться, он попытался проскочить под вражеским самолетом. Однако было уже поздно. Раздался треск. Потянув ручку на себя, Владимир вывел самолет из пикирования и почувствовал какой-то удар, после чего «аэрокобра» перестала подчиняться воле летчика. Управление не действовало. Нажал на аварийный рычаг - дверцу вырвало. Лавриненков осмотрелся и увидел, что хвостового оперения на его самолете нет. Скользнув по плоскости, он полетел вниз. Спустя несколько мгновений дернул кольцо парашюта…

Так он попал в плен.

Узнав из обнаруженного в его кармане письма и продовольственного аттестата, что перед ними Герой Советского Союза, гитлеровский офицер приказал солдатам доставить его в штаб.

Как позднее стало известно, специальным приказом Гитлера попавших в плен советских летчиков, Героев Советского Союза, ведено было доставлять и Берлин, где фюрер надеялся склонить их к измене Родине. Но ни одного такого случая история войны не знала.

Там же, в лагере, Лавриненков познакомился и сблизился еще с одним нашим летчиком - капитаном Паньковым, сбитым на Пе-2 над Краматорском и захваченным фашистами.

Узнав, что его везут в Берлин, Лавриненков решил:

бежать. Эта мысль не покидала его на всем пути, когда его везли на машине до Сталине, а оттуда на самолете до Днепродзержинска, где и посадили в поезд для следования в Берлин.

В купе поезда Лавриненков оказался вместе с капитаном Виктором Карюкиным, которого он успел узнать в Днепродзержинском пересыльном лагере авиаторов 6-го германского воздушного флота.

Капитан Карюкин, тоже летчик, переведенный после ранения на штабную работу, попал в плен летом 1943 года, когда на самолете ПО-2 вез в штаб армии пакет с секретными документами. Попав под обстрел гитлеровцев, связной ПО-2 был сбит и упал в расположение немцев. Летчик погиб, а Карюкин, едва придя в сознание, начал рвать пакет с секретными документами и глотать куски порванных бумаг. Отстреливался до последнего патрона, после чего был схвачен фашистами. В лагере его пытали, требуя пояснений к тем клочкам бумаг, которые остались от пакета. От избитого, то и дело теряющего сознание и истекающего кровью Карюкина так ничего и не добились…

Лавриненкова и Карюкина везли в Берлин под охраной конвоиров. В одном купе с ними находились еще четверо гитлеровских унтер-офицеров. Мысль о побеге» возникшая у Лавриненкова, укрепилась после того, как ему удалось осмотреть тамбур вагона. Он вспомнил, как в годы учебы в ФЗУ часто приходилось выпрыгивать на ходу из поезда, так как он не останавливался на их «полустанке.

Решив и сейчас выпрыгнуть из поезда на ходу, Лавриненков, усыпив своей показной покорностью и услужливостью бдительность охранников, «учтиво» открывая и закрывая перед гитлеровцами дверь купе, сумел приловчиться быстро и без особого шума поворачивать ручку двери.

Дождались темноты. Прикинувшись уснувшими, сами исподволь наблюдали за ужинавшими охранниками.

«…Снова смотрю на охранников. Один из них поднимает широкую крышку чемодана, она почти закрывает обоих., Вот он, наш час!

Левой рукой я резко опрокинул чемодан на охранников, а правой безошибочным движением быстро повернул ручку двери.

Свежий ветер ударил в лицо.

Оттолкнувшись, рванулся вперед, увлекая за собой Виктора, который не выпускал из рук мой ремень. Так, вдвоем, будто скованные, мы врезались в кучу песка, потом, кувыркаясь, покатились под откос. Вагонные колеса продолжали свой мерный перестук. До нас донеслись встревоженные голоса. Прогремели выстрелы…

Скатившись под откос, мы тут же встали на ноги. Для меня прыжок прошел благополучно. У Виктора болела рука - он, наверное, вывихнул ее. Несколько раз крепко дернул его за руку. Карюкин вскрикнул от боли, и мы, не сговариваясь, помчались прочь от железнодорожной насыпи.

Шел теплый дождь. Бежать по мокрой земле было трудно. Минутная передышка - и снова вперед. Дальше, дальше… Мы знали, что бежим на восток, к Днепру… Густая тьма надежно скрыла нас.

На мгновение представил самодовольную физиономию седого гитлеровца: «Хорошие манеры!» Теперь-то он, наверное, понял, чего стоили мои «хорошие манеры»!

Мы бежали всю ночь.

Где- то перед рассветом дождь прекратился. Дышать стало легче. Но Виктор то и дело отставал. Я дожидался его, подбадривал, и мы снова мчались прочь от железной дороги.

Остановились на рассвете. Увидели стог сена и направились к нему. Только присели - Виктор тут же заснул. Я растормошил друга, мы вместе сделали в стогу нишу, Забираясь в нее, я увидел восходящее солнце.

Здравствуй, солнце свободы!…» {43}

В ту суровую осень 1943 года вырвавшиеся из плена Лавриненков и Карюкин пробирались к своим.

Их встречали советские люди, прятали, делились с ними последним куском хлеба и помогали встретить партизан.

Там, на Переяславщине, они участвовали в операциях партизанского соединения имени Чапаева: перехватывали грузовые и легковые автомашины с гитлеровцами, вели разведку, уничтожали отдельные группы фашистов, двигавшиеся от Днепра на Киев.

В одном из боев погиб Виктор Карюкин.

Тяжело переживал смерть друга Владимир Лавриненков. На коре дуба, распластавшего свои ветви над могильным холмиком, Лавриненков вырезал ножом:

«Здесь похоронен Виктор Карюкин. Сентябрь 1943 год», - и, поставив свои инициалы, распрощался с тем памятным местом.

Через 25 лет, попав в Киев, В. Д. Лавриненков разыскал могилу капитана Карюкина и организовал его перезахоронение в селе Хоцки - на площади, где похоронены погибшие советские воины и партизаны.

Отличился В. Д. Лавриненков в операции по разгрому отступающих гитлеровцев и полицаев в селе Хоцки. В операции участвовало около трехсот партизан. Двигались ночью. Имея задание еще с одним партизаном уничтожить часового у караульного помещения, Лавриненков забросал гранатами дом, в котором находились гитлеровцы, вел огонь по ним из автомата и, пробравшись к сараю, в котором находились пленные, с помощью подоспевших партизан открыл ворота и освободил большую группу пленных…