К этому времени Марлен закончила начальную школу, и ее отправили продолжать учебу в Зальцведель, где ее главный учитель был убежденным нацистом. Зная о недостаточной идеологической лояльности нашей семьи, он часто придирался к моей сестре, особенно за ее неумение правильно отдавать нацистское приветствие. Из-за этого Марлен приходилось особенно усердно заниматься, чтобы не дать этому нацисту оснований придираться к ней за неважную успеваемость.

Этот пример является лишь малым свидетельством того, как власти относились к нашей семье из-за ее нежелания лизать зад нацистам. Приведу еще один пример. Когда родители попросили разрешения заколоть одну из наших свиней, им стали в этом препятствовать, проявляя ненужную волокиту. Как только государство потребовало от фермеров обязательных поставок мяса, нашу семью включили в список одной из первых в округе.

Во всем прочем судьба моей семьи не особенно отличалась от жизни других немецких семей. Мои родители рисковали потерять на войне не только меня, но и моего брата Отто, призванного в армию в начале 1943 года. После курса общевойсковой подготовки его пехотную дивизию отправили на север Франции, в Нормандию. Его брат-близнец Ганс был инвалидом детства, и поэтому в армию его не призвали, хотя он и мечтал стать солдатом.

Когда мы с Отто находились на фронте, мать каждый день ожидала наших писем. Желая узнать больше о военной обстановке, она тем не менее не верила информации, преподносимой официальной немецкой прессой.

Рискуя навлечь на себя строгое наказание местных властей за прослушивание вражеского радио, она регулярно слушала по приемнику передачи Би-би-си. Иногда к ней присоединялся кто-нибудь из членов нашей семьи, но чаще всего она одна слушала английские программы на немецком языке, чтобы получить правдивые сведения о ходе войны. Следя за передвижением войск по карте, мать хорошо знала, где проходит линия фронта, а иногда даже места, в которых находились мы с Отто.

27 ноября Аннелизу выписали из больницы в Теннинге. Она получила краткосрочный отпуск и съездила в Гамбург, где я провел с ней целых четыре дня. Мы остановились у тети Фриды, милой пожилой женщины, давней знакомой ее отца. Она воспитывала Аннелизу, когда та росла без матери. Жила тетя Фрида в двухкомнатной квартире в Винтерхуде, предместье Гамбурга. Дом располагался позади лавки, в которой продавались деликатесы.

Так же как и дом отца Аннелизы в Вандсбеке, ее дом не пострадал во время бомбежек. Тем не менее разрушения в сердце Гамбурга были колоссальными. Постоянно заливаясь слезами, Аннелиза рассказала мне о тех жутких испытаниях, которые она пережила этим летом.

Ей чудом удалось уехать из города до начала серьезных бомбардировок и с огромным трудом добраться до госпиталя, в котором она работала. Там ей пришлось ухаживать за ранеными, у которых были кошмарные ожоги. Огненный смерч, прокатившийся по Гамбургу, вызвал такую высокую температуру, что плавился даже асфальт, превратившись в раскаленную жидкую смолу.

Люди, пытавшиеся убежать от огня, сгорали живыми факелами.

На фоне недавней трагедии наша короткая встреча казалась нам бесценным подарком судьбы. Война чувствовалась повсюду, и от нее нигде нельзя было скрыться. И все же, несмотря на тревожные фронтовые сводки, невероятный оптимизм и вера в неминуемую победу преобладали среди тех, кто окружал меня в те дни.

Речи Геббельса, в которых он обещал немцам таинственное чудо-оружие, превосходящее любое оружие врага, внушали надежду на то, что грядут большие перемены.

Декабрь 1943 года — май 1944 года

8 декабря, когда я прибыл из Пюггена в военное училище, располагавшееся на окраине Дрездена, старый саксонский город показался мне удивительно красивым. Ничто не предвещало ужасной судьбы, ожидавшей Дрезден, который позднее был полностью разрушен вражеской авиацией. В результате бомбежек погибло примерно 60 тысяч мирных граждан.

В знак признания наших фронтовых заслуг руководство военного училища предоставило нам удобные комнаты в казармах. Питание в столовой оказалось вкусным и калорийным. Вместе с тем нас постоянно занимали какими-нибудь заданиями.

С утра до полудня мы посещали занятия по тактике, стратегии и прочим военным дисциплинам. Наши преподаватели также учили нас армейскому этикету, например тому, как следует вести себя в обществе женщин, а также надлежащим манерам за обеденным столом.

После полудня мы проходили занятия по полевой подготовке. На покатых холмах училищного полигона в Кенигсбрюке нас учили обращению со стрелковым оружием. Наши инструкторы заставляли нас командовать стрелковыми взводами, вооруженными парой 75-мм орудий, чтобы мы приобретали командные навыки, и отрабатывали с нами различные наступательные и оборонительные тактические сценарии.

Большинство солдат, которыми мы командовали, имели фронтовой опыт, и поэтому между нами складывались хорошие отношения. Кроме того, я сам иногда давал инструкторам кое-какие дельные практические советы, которые приобрел на передовой, корректируя огонь наших орудий.

В будние дни по вечерам после ужина мы занимались в столовой. Хотя руководство училища не устраивало для нас танцев или тому подобных развлечений, иногда я посещал вместе с другими курсантами оперные или опереточные представления в знаменитом дрезденском оперном театре «Земпер».

Несмотря на то что в офицерском корпусе Германии становилось все больше представителей среднего класса, в нем по-прежнему было немало аристократов, всевозможных «фонов», получивших образование в элитных учебных заведениях страны. В большинстве своем эти высокородные офицеры были приличными достойными людьми, которые уважительно относились к солдатам, однако имелись среди них и такие, кто всячески подчеркивал свое знатное происхождение.

Несмотря на то что эти самые «фоны» были по преимуществу пруссаками, я был происхождения самого простого и презирал тех офицеров, которые третировали солдат вроде меня. Приведу один пример.

Тот самый обер-лейтенант, который, напившись, в Люнебурге въехал в казарму верхом на коне, получил чин капитана и был произведен в командиры батальона.

Как-то раз на совещании штаба полка, на котором я присутствовал, став офицером, этот самый капитан проявил свое пренебрежительное отношение к простым солдатам. Когда в блиндаж вошло несколько офицеров, он с видимым отвращением произнес: «Закройте скорее дверь! Иначе тут будет пахнуть простолюдинами!»

Так высокомерно вели себя лишь немногие офицеры, однако поведение вышеназванного капитана свидетельствует о сильной классовой дифференциации Германии того времени. Тот, кто имел дворянскую приставку «фон» перед фамилией и получил хорошее образование, обычно легко находил себе работу на том или ином поприще. Подобный фаворитизм процветал и в военных кругах, и чаще всего вверх по карьерной лестнице быстрее поднимались те, кто имел счастье родиться в аристократической семье. Однако в целом вермахт был относительно демократичным общественно-политическим институтом германского рейха тех лет.

Став офицером немецкой армии, вы пользовались уважением общества в большей степени благодаря званию, а не потому, что были пруссаком, членом нацистской партии или имели благородное происхождение. Интересно отметить, что я никогда не замечал особых отличий в уровне общей культуры между аристократами и офицерами из менее высокопоставленных семей. Однако я видел, что аристократы старались держаться особняком, отдельно от других военнослужащих, также как и в мирной жизни.

Через пару недель после начала моей учебы Аннелиза удивила меня телеграммой, в которой сообщала о своем приезде в Дрезден в конце декабря. Во время этого неожиданного, но очень приятного визита мы с Аннелизой постарались проводить вместе как можно больше времени. За пару дней до праздника Нового года мы погуляли с ней по городу, любуясь его достопримечательностями, побывали в знаменитой галерее Цвингер, сходили в оперный театр и побывали в гостях у моих дальних родственников.