Несмотря на строгие меры безопасности по затемнению, кто-нибудь из солдат мог закурить сигарету и посветить карманным фонариком. Это позволило бы врагу заметить наше местонахождение. Обнаружив, таким образом, потенциальную цель, вражеский летчик обычно заглушал двигатели, чтобы бесшумно приблизиться к ничего не подозревающим потенциальным жертвам и сбросить на них свой смертоносный груз.

Вскоре после описанных событий в расположении нашей части произошел ночной налет «швейных машинок». Я в это время находился на передовой, действуя в качестве корректировщика огня. Направив на цель одну из 150-мм гаубиц, я услышал необычайно громкий взрыв, донесшийся со стороны тыла, где были установлены наши орудия.

Вскоре нам стало известно, что там случилось. В снарядном ящике возле гаубицы разорвался снаряд, от которого сдетонировал боезапас, лежавший рядом с ним. При этом погиб орудийный расчет из пяти человек, а на месте взрыва образовалась огромная воронка. Хотя я не смог увидеть место трагедии собственными глазами, я представлял себе масштаб произошедшего.

Взрыв мог быть результатом вражеского саботажа на фабрике, выпускавшей снаряды, но лично я считал, что он произошел от капель фосфора осветительных бомб, упавших на землю во время ночного авианалета, которые могли прожечь дырочку в снаряде. К сожалению, резкое изменение боевой обстановки через несколько часов после происшествия заставило мою роту отойти на другие позиции и не позволило провести тщательное расследование.

Боевые действия под Ленинградом велись в условиях позиционной войны, которые немецким солдатам, участвовавшим в Первой мировой войне, показались знакомыми. Правда, бои на берегах Невы были более стремительными, но и более кровопролитными. Линия фронта стремительно перемещалась вперед и назад, по мере того как противоборствующие стороны наступали и отступали.

Как всегда, потери 13-й роты были ниже, чем потери пехотных рот 154-го полка, потому что мы в основном находились за линией фронта, оставаясь при наших орудиях. Хотя обязанности корректировщика огня заставляли меня часто бывать на передовой, свобода передвижения, которой я обладал, часто подвергала меня смертельному риску.

В Германии, где находилась в те дни моя Аннелиза, сложилась опасная обстановка. Участившиеся налеты англо-американской авиации заставляли ее вместе с другими родственниками прятаться в подвале гамбургского дома ее отца.

В конце июля 1943 года я услышал по радио о том, что англичане и американцы подвергают Гамбург мощным авианалетам. Используя сотни самолетов бомбардировочной авиации, враг сбрасывал большое количество бомб на мирные города, вызывая жуткие пожары и разрушения. Засушливая жаркая погода способствовала стремительному распространению огня, превращая целые кварталы в гигантские пожарища, уничтожившие в Гамбурге 40 тысяч беззащитных людей и разрушившие большую часть городского центра.

После налетов вражеской авиации переписка с Гамбургом прервалась на пару недель, вызвав мою глубокую озабоченность. Через три недели я получил известие о том, что Аннелиза и ее семья живы и здоровы. К тому времени, когда я получил это письмо, Аннелиза успела закончить курсы медсестер, и ее перевели в госпиталь в Сент-Питер-Ординге, на Балтийском побережье, где было относительно безопасно.

Написав ответное письмо, я сообщил Аннелизе не только о моем беспокойстве за ее жизнь, но и о нашей трудной боевой обстановке. «Мы находимся на самом северном участке Восточного фронта на большой реке [Неве]. Сидим в окопах, дела обстоят скверно. Нормально поспать не удается. Жду писем от тебя. Беспокоюсь из-за бомбежек Гамбурга 25–26 июля 1943 года». Несколько месяцев спустя я узнал о том, что ей пришлось пережить в те трагические дни.

Несмотря на трудности, испытываемые в России, я выразил оптимизм относительно исхода войны. «Осталось совсем недолго ждать конца войны. Когда она закончится, все для нас будет по-другому. Здесь, на фронте, мы абсолютно уверены в том, что победим врага». Я также попытался успокоить ее, нарисовав картину счастливого будущего: «Пережитые нами трудности вознаградятся нашей с тобой взаимной любовью. После победы мы восполним все то, что упустили во время войны».

Сентябрь — декабрь 1943 года

Начало сентября — 31 октября 1943 года

В начале сентября 58-я дивизия получила приказ готовиться к переброске на запад от берегов Ладоги на относительно спокойный участок фронта, в так называемый Ораниенбаумский котел. Прошло всего два года, и мы снова оказались в знакомых местах.

Прежде чем перебраться на новые позиции, мы отправили туда разведчиков, чтобы определить будущее местоположение орудий и прочего боевого снаряжения.

Только что получив звание фельдфебеля, я был назначен командиром передовой группы. 8 сентября, за день до прибытия дивизии, я написал письмо Аннелизе, в котором описал окружающую местность: «Я вижу Балтийское море, крыши ленинградских домов и холмы Финляндии».

На следующий день во время разговора с обер-лейтенантом Рейхардтом мой командир неожиданно спросил меня:

— Хочешь стать офицером?

Хотя мне было ясно, что он хочет возложить на меня нешуточную ответственность, этот вопрос застал меня врасплох. Однако, несмотря на мое удивление, я почти мгновенно ответил:

— Так точно, герр обер-лейтенант! Хочу!

Так с собственного согласия я стал кандидатом в офицеры, наконец получив возможность стать командиром, к чему меня всегда манило мое вечное стремление к лидерству.

Через два дня, 11 сентября, полковник Беренд, наш командир полка, наградил меня Железным крестом 1-го класса за храбрость, проявленную при отражении танковой атаки противника на берегах Невы, а также за участие в прочих боевых действиях. В нашей роте Железный крест 1-го класса имели всего несколько солдат, и поэтому мне чрезвычайно польстила эта награда.

Обрадованный, я попытался дозвониться до Аннелизы прямо из нашего блиндажа на передовой под Ораниенбаумом, желая поделиться с ней моей радостью. Телефонная связь ограничивалась исключительно военными нуждами, я понимал, что звонок могут заблокировать, однако все-таки решил попытать счастья. Воспользовавшись полевым телефоном, я дозвонился до полкового коммутатора, а затем до дивизионного. Дивизионные телефонисты соединили меня с госпиталем в Сент-Питер-Ордиге, где работала Аннелиза. К моему великому разочарованию, мне ответили, что сегодня у нее выходной. Я попытался дозвониться еще раз, но так и не смог с ней поговорить. Это очень меня раздосадовало.

Прежде чем поступить в военное училище в Германии, кандидат в офицеры должен был отслужить небольшой срок командиром стрелкового подразделения. 18 сентября меня временно назначили командиром отделения, состоявшего из десятка солдат одной из стрелковых рот, которые в основном были родом из Гамбурга и его окрестностей.

Лишившись своих привычных обязанностей и старых товарищей, я почувствовал, что новое назначение уготовило мне роль, к которой я был не готов. Я взялся за новое дело без особого воодушевления, однако прекрасно понимал, что это необходимый шаг на пути к офицерскому званию.

Вскоре боевая обстановка потребовала от нас серьезных действий. В начале октября разведка выяснила, что русские накапливают две армии под Невелем, в 250 километрах к югу от Ленинграда. Являясь транспортным узлом, лежащим между группой армий «Север» и группой армий «Центр», Невель был стратегически важным участком фронта.

В ответ на эту угрозу верховное командование направило в район Невеля с северной части фронта дополнительные части вермахта, в том числе и 58-ю дивизию. Вместе с пехотой 154-го полка мое отделение 2–6 октября проделало путешествие из Ораниенбаума в Невель, преодолев расстояние почти в 500 километров.

Наступление Красной Армии началось 6 октября и стремительно вклинилось между двумя немецкими группами армий. Только что прибывшая на передовую 58-я дивизия сыграла решающую роль в остановке наступления к северу от Невеля, однако под натиском советских войск не смогла удержать город.