На кухне горела висячая лампа, жарко топилась плита. Отец сидел за столом. Закинув одну руку за спинку скамьи, другой он крутил перед собой пустую бутылку, с явным сожалением разглядывая ее на свет. Дашутка робко переступила порог, чувствуя, как чугунной тяжестью налились ее ноги. Она думала, что отец сразу примется ее бить, но он посмотрел на нее осоловелыми глазами и спокойно спросил:

— Ты это где шаталась, голубушка?

— Ягнят убирала, — соврала она и покраснела.

— Ты эти фокусы брось… Убежала, а нас с матерью под стыд подвела.

Дашутка присела на кровать и, набираясь решимости, уставилась глазами в пол. Потом тихо, но твердо вымолвила:

— Не пойду я за Алешку. Не с богатством жить, а с человеком.

— А он что же, не человек? Ты брось нос в сторону воротить… К ней, дуре, первый жених по всей станице сватов шлет, а она брыкается, капризы разводит…

— Руки я на себя наложу, а за Алешкой не буду.

— Врешь, заставлю пойти! — закричал Епифан и грохнул бутылкой по столу. Бутылка разлетелась вдребезги. Только горлышко, сверкая острыми краями, осталось в его руке. Из порезанного мизинца закапала на столешницу кровь. Не чувствуя боли, Епифан продолжал:

— Ты моя дочь, и жить тебе, как я хочу. Я тебе плохого не желаю. А капризы я живо из тебя выгоню. Ты мне не перечь.

— Ну и убивай, загоняй в гроб… — со слезами на глазах ответила Дашутка. И у нее так жалко дрогнули и искривились губы, что Аграфена не вытерпела и напустилась на Епифана:

— Изверг!.. Аспид!.. Креста у тебя на вороте нет… Да Бог с ним, с богатством, ежели ей жених не по душе. Не дам я тебе родного детища губить, не дам. Не человек ты, а волк! — Она подбежала к Дашутке, прижала ее к себе.

Епифану осталось только изумиться. «Вот и пойми их, этих баб. Сама меня упрашивала быть посговорчивей со сватами, а теперь принялась отчитывать. Да ведь отчитывает, как отчитывает! И дал же Бог язык». Он мрачно поднялся с лавки, плюнул, пошатываясь, вышел из кухни. Надев полушубок, надвинув на самые брови папаху, распахнул дверь в кухню и, грозя кулаком, сказал:

— Я своего слова менять не буду. У меня по две пятницы на неделе не бывает. Я не хочу, чтобы люди надо мной смеялись. Как придут сваты за ответом, чтобы без фокусов обошлось, а то иначе у меня завоете.

Захлопнув дверь, он прищемил второпях конец кушака, выругался и рванул его так, что разодрал кушак. Выбежав за ворота, остановился, соображая, куда податься. Решил идти в Подгорную улицу на картежный майдан. Там наверняка можно было достать контрабандного ханьшина.

Когда Епифан ушел, Аграфена вытерла платком глаза и озабоченно проговорила:

— Загуляет теперь. Плохо наше дело. Он ведь под пьяную руку живо нас изуродует.

— Я сегодня уйду ночевать к Агапке Лопатиной.

— Иди, иди… А только, девка, зря ты упрямишься. И чего тебе Алешка не по душе?

— Оттого, что другой в душе-то… — сказала и потупилась Дашутка. Кончики ушей у нее порозовели, побелела прикушенная губа.

Аграфена развела руками:

— И кто это тебе, девка, голову закрутил? Да, по-моему, никого в поселке лучше Алешки нет.

— Ну так и выходи за него сама, — сказала и испугалась сказанного Дашутка.

— Опомнись, опомнись, негодница… Да разве можно такое матери родной говорить. Много ты, девка, о себе думаешь. Я сама молодой была. И не то чтобы сказать, а даже подумать плохо о родителях боялась. А ты вон что мне бухнула. Как язык у тебя повернулся? — Разобиженная Аграфена тяжело передохнула. — Ты думаешь, я по любви за твоего отца вышла? Да у меня ему только и прозвище в девках-то было, что Епишка. А как прикрикнул на меня тятя да поучил нагайкой, так и пошла…

На печке сидела девятилетняя Верка, сестра Дашутки. Она погрозила матери пальцем и нараспев сказала:

— Хитрая ты, мама. Сама небось за тятю вышла, а Дашутке велишь за чужого идти. За тятю-то и я бы без любви пошла.

— Вот это выпалила… — всплеснула Аграфена руками и расхохоталась. Дашутка угрюмо молчала. Петлей-удавкой давили ей горло спазмы, мертвенная бледность крыла лицо.

— Не ходи за Алешку, и весь разговор! — крикнула ей Верка. У Дашутки от ее слов выплеснулись из глаз слезы. Она судорожно запричитала:

— Горемычная моя головушка… Надоела я отцу с матерью, объела их, обносила…

Материнское сердце отходчиво. Дочернее горе ожгло его крапивой. Острая жалость вспыхнула у Аграфены к Дашутке. И, ломая руки, забыв обо всем, Аграфена кинулась к ней:

— Не разрывай ты мне сердце, не наветничай… Горюшко ты мое.

— Мама… Родимая… Тяжело мне, — вырвалось у Дашутки, и голова ее беспомощно и доверчиво, как бывало в детстве, уткнулась в материнские колени.

Перебирая рукой растрепавшиеся Дашуткины волосы, уронила Аграфена на них соленую слезу и сказала:

— Я тебя не неволю… Сама решай.

После ужина Дашутка отпросилась у матери на вечерку. Шла она туда с твердым намерением встретить Романа и поговорить с ним. Но его на вечерке не оказалось. Низовские парни и девки плясали в этот вечер у себя, на Подгорной улице.

Дашутка присела к подругам и пригорюнилась. Ей обязательно нужно было повидать Романа, но как это сделать — она не знала. Выручила ее Агапка. Широко зевнув, Агапка сказала:

— Ой, да уж и скука нынче у нас. Сидим, как на поминках.

— Какое, девоньки, веселье, если половины народу нет, — охотно подхватила Дашутка. — И с какой стати нам, девкам-то, делиться?

— Делиться нечего. Да только низовские своих девок к нам не пускают.

— Ну, тогда давайте мы к ним пойдем. Соберемся без парней да и сходим поглядеть, как низовские пляшут.

Агапка согласилась и принялась сговаривать девок тайком от парней сходить на низ. Желающих набралось человек десять. Из парней не побоялся идти с ними только гармонист Назарка Размахнин, который хорошо уживался и с теми и с другими. Он перекинул через плечо гармонь и скомандовал:

— Ну кто с нами — становись!

Федот Муратов крикнул вдогонку:

— Смотрите, холеры, долго не шатайтесь, а то мы заявимся туда и все играла у музыкантов поломаем!

Федот отгуливал последние дни перед уходом на действительную службу. Каждый вечер он пил вино — в будни и в праздники, буяня больше обычного.

— Тебя там самого напополам согнут, — ответила Федоту с порога Агапка.

У низовских вечерка была в разгаре. Девки были приветливо встречены, и для них освободили место на передней лавке. Сразу же затеяли плясать многопарную кадриль, которую Дашутка плясала с Назаркой. Во время пляски она успела заметить, что Романа не было и здесь. Сразу тогда и на этой вечерке стало ей скучно, а полная изба показалась пустой. Она изнеможенно опустилась на лавку. Вдруг ей показалась, что от порога кто-то пристально глядит на нее. Она вскинула глаза и вспыхнула, увидев Романа. От радости у нее перехватило дыхание. Она рассмеялась и кивком головы показала Роману на свободное место рядом с собой. Но он не понял ее и по-прежнему стоял, не сводя с нее глаз. Тогда она шепнула Агапке, чтобы та позвала Романа. Агапка живо сбегала, бросила мимоходом Роману одно лишь слово, от которого он покраснел, и вернулась обратно. Улучив момент, Роман нерешительно подошел к ним, не глядя на Дашутку, спросил:

— Можно с вами посидеть?

— Садись, садись, — ответила Агапка и, показывая на Дашутку, добавила с веселой улыбкой: — Познакомьтесь, Рома, с моей подружкой. Из городу она, нездешняя.

Роман тоже засмеялся и с готовностью протянул Дашутке руку. Тогда Дашутка шепотом, незаметно от Агапки, бросила:

— Поговорить мне с тобой надо.

— Сейчас?

Она кивнула. Потом покосилась на Агапку, разговаривавшую с Назаркой, и прошептала:

— Я сейчас на крыльцо выйду. Приходи туда…

Скоро они оба были на крыльце. Дашутка порывисто взяла его за руку, потянула за собой.

— Пойдем. Разговор у нас долгий будет.

Только вышли они за ворота, Дашутка повернулась к нему, тихо спросила: