Свободник из службы просвещения раздает отпечатанный на ротаторе очередной номер газеты «Наше войско в СССР». Сообщения Совинформбюро. Боевая подготовка. Какая-то годовщина. Сообщение о карательных акциях фашистов в оккупированной Чехословакии в связи с покушением на Гейдриха и призыв отомстить за безвинные жертвы. Стихи Мареша. Вместо передовой — очерк Рейцина.

— Говорят, все уже решено, — заводит разговор свободник. — Поглядим, правда ли, что в Палестине апельсины сами падают в рот…

— Сейчас ничему нельзя верить. Ты слышал что-нибудь конкретное?

— Да об этом везде говорят. И офицеры тоже. Догадкам нет числа. Может, в Палестине находится какой-нибудь сборный лагерь, откуда они потом поедут в Англию? Судя по положению на фронтах, война будет длиться долго, поэтому можно и попутешествовать.

Все чаще возникают горячие споры. И коммунисты, до сей поры соблюдавшие установку — не касаться вопросов политики, вынуждены давать отпор. Их поддерживают все, кого называют «антипутешественниками». Подполковник Свобода между тем отдает распоряжение об усиленной боевой учебе и подготовке к отъезду на фронт. Вскоре «путешественники» оказываются в изоляции и умолкают. Прекращаются и беседы по душам на первом этаже штаба.

А потом приезжают Клемент Готвальд, Властимил Борек, Йозеф Кроснарж и Вацлав Копецкий.

27 мая 1942 года вся часть собирается в зале бузулукского кинотеатра. Выступая перед собравшимися, Клемент Готвальд говорит: «И безумцем был бы тот, кто бы думал, что именно здесь, на земле Советского Союза, можно дискриминировать в национально-освободительном движении коммунистов, социалистов и другие прогрессивные элементы, которые отдали все свои силы борьбе за освобождение своей родины… Учитесь, неустанно тренируйтесь и помните слова славного русского полководца Суворова: «Тяжело в ученье — легко в бою» [5].

Свобода пожимает ему руку и от имени всех воинов заверяет, что вместе с Советским Союзом они будут бороться за свободу Чехословакии до окончательной победы.

— Понятно, пан четарж? — обращается к Ирке Вишеку студент из Брно Бедржих Самет, такой высоченный, что, входя в помещение, он вынужден пригибаться.

— Мне-то понятно… — откликается Ирка Вишек, сидящий через три ряда от него.

Интербригадовцы, сражавшиеся плечом к плечу на фронтах республиканской Испании, и теперь держатся вместе. Маленькая Геленка Петранкова аплодирует, вскинув руки высоко над головой. Кто-то кричит: «Браво!» Ему вторят и Лумир Писарский, и Ярда Достал, лейтенант Советской Армии, участник битвы под Москвой, и ребята со «Шкоды» — Ротт, Бурда и Руда Кикелгорн. Они отбивают такт ладонями — у них это здорово получается. Бедя беспорядочно машет руками. Видно, как шевелятся его губы, но слов не разобрать. А штабс-капитан Прохазка просто улыбается…

Июньский полдень. Жара нестерпимая. Чехословацкие воины маршируют, как обычно, в сопровождении стайки детей. Первая рота, а за ней и другие подразделения сворачивают налево, к Самаре. Они идут на учения. «Наши» войска и войска «противника» должны столкнуться завтра утром где-то возле Сухоречки — там, где степь переходит в холмистую местность.

— Вольно! Запевай!

— «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» — запевает первая рота.

— «Травушка зеленая, а на ней цветы…» — затягивает вторая рота.

— «Со двора дивчина на солнышко глядела, скоро ли зайдет…» — не отстает третья рота.

И так далее.

В общем-то, им сейчас не важно, что петь, важно — как. И они стараются петь бодро, весело. Дни, наполненные горечью и унынием, вызванными капитуляцией, что для многих было равносильно самоубийству, остались позади. Теперь на Октябрьской улице поселилась надежда. Не станет ли заново создаваемое войско неким подобием легионов, основанных на принципах республики Масарика? Не будь трагической недели сентября 1939-го, это, пожалуй, могло бы случиться. Но вычеркнуть из памяти те дни невозможно. Поэтому и возрождающееся в Бузулуке, правда пока что очень медленно, войско не может быть продолжением распавшейся армии. Оно призвано стать для Чехословакии армией нового типа.

… Владя, теперь уже десатник, лежит на правом фланге третьей роты, перед которой стоят задача скрытно выйти в тыл «противника» и внезапно ударить по левому флангу его обороны в целях обеспечения успеха атаки главных сил. «Противник» — вторая рота. Ее оборонительные позиции автоматчики Сохора прощупывают еще с вечера. Они приносят сведения об обнаруженных опорных пунктах сопротивления, о пулеметных гнездах, о позициях артиллерии и минометов, о направлениях, по которым приближаются танки. Пока это только макеты из фанеры и передвигаются они весьма своеобразно — при помощи скрывающихся под ними солдат. Чтобы усилить психологическое воздействие «танковой» атаки, ребята даже изображают гудение моторов.

Где-то впереди роет окоп Бедржих Скала. Возможно, что он попросился в передовой дозор. Ему это очень нравится.

Холодает. Правый фланг атакующей третьей роты сносит к реке плоскодонки, чтобы форсировать ее. Время от времени в темное небо взлетают ракеты, и в это мгновение все замирают. Лишь когда ракета погаснет, они продолжают двигаться — быстро и бесшумно. В лесных зарослях сыро. Тучи комаров играют на руку «противнику». На рассвете ребята с трудом узнают друг друга: лица у всех распухли, глаза превратились в узкие щелочки. Но все это пустяки, ведь в настоящей боевой обстановке придется переносить и не такое.

Рассвет приближается. Пора действовать. Главное — атаковать внезапно и без лишнего шума…

Учения заканчиваются. Майор Пархоменко, главный инструктор чехословацкой части, кажется, доволен. Звучит сигнал к построению, а затем начинается разбор.

Утреннее солнце заливает ярким светом окрестности. Солдаты возвращаются по мосту через Самару. Возле казарм их встречают подполковник Свобода и майор Ирбенский. Наконец последняя шеренга скрывается в воротах.

— Всем чиститься, умываться, завтракать и спать! — скорее по привычке, чем по необходимости командует четарж Ирка Вишек.

— По-моему, можно отправлять на фронт, — произносит Людвик Свобода, провожая внимательным взглядом своих солдат.

— Я тоже так думаю, — соглашается Пархоменко. Он снимает пропотевшую фуражку, и его наголо бритая голова ослепительно блестит на полуденном солнце.

И вскоре, точнее, 15 июля 1942 года на берегах Самары часть окончательно сформировалась и получила название «1-й чехословацкий отдельный батальон».

Возвращение начинается.

— Пан полковник, вас к телефону! — кричит на весь штаб телефонистка.

— Кто там, Вера? Соедините со мной.

— Нельзя, пан надпоручик. Вызывают лично пана полковника.

— Соедините! — приказывает полковник Свобода. Когда он спускается по металлической лестнице, военные, находящиеся в зале, вытягиваются по стойке «смирно». — Кто звонит?

— Саблин, заведующий почтой, — докладывает телефонистка.

— Ага, — произносит командир таким тоном, словно он ждал, именно этого звонка.

Через мгновение из-за дверей кабинета слышится его спокойный голос:

— Значит, еще раз, Михаил Александрович, я записываю. Пятидесятые и восемьдесят вторые? Хорошо. Девяносто три полуавтоматические винтовки. Думаю, это как раз то, чего нам не хватало. А сколько биноклей? Так… Нормально, все получили… Спасибо… — Он смеется: — Нет-нет, не говорите, что не за что… Как раз наоборот… До свидания…

В кабинете командира появляются штабс-капитан Прохазка и начштаба. Позднее по их приказу Владя организует отправку полученного оружия. Вечером офицер службы просвещения записывает в журнале боевых действий: «15 ноября 1942 года. Часть полностью вооружена».

Гонимые холодным ветром, кружатся над Октябрьской улицей, по которой тянутся к вокзалу подводы, снежные хлопья. И кажется, что на городок набросили серую пелену. Так неуютно, что Владе хочется засунуть руки в карманы и поднять повыше воротник. «Хорош солдат, спрятавший руки в карманы», — усмехается он, переступая с ноги на ногу и прихлопывая замерзшими ладонями. Он вдруг вспоминает, как ходил по Остраве с чемоданом и зонтиком. Как бежит время! С тех пор прошло почти три с половиной года. Что, интересно, стало с теми людьми, которые прятали его на улице, называвшейся когда-то улицей Карла Маркса? Возможно, их уже нет в живых…