Газетчики — народ впечатлительный, на язык бойкий. Перемена погоды в январе пробудила в них страсть к броским краскам.

«В плену у сиежпого кризиса!» — писали одни.

«Пещерное нашествие снега! — вторили другие. — При нехватке лошадей и людей для вывозки его — это сущее бедствие…»

«Снежный туман посрамил даже электричество, — восторгались третьи. — Благодаря ему встретились и обнялись злейшие враги!»

Четвертые сообщали: «Общество конно-железных дорог повергнуто в панический страх. На город брошена грозная армия метельщиков. К восьми утра они очистили черту города, лишь охтинский путь до обеда оставался непокоренным редутом».

«Мороз, дикие ветры, метели! О них мы узнаем по синим флагам на пожарных каланчах. Только для гимназистов синие флаги — символ благополучия, можно не идти на занятия», — шутили пятые.

Вот Ульянов и предложил:

— А не обсудить ли нам на очередной встрече снежный кризис, туман, который помогает обниматься с врагом, а заодно — брошюру «Об агитации»? Поскольку такое требование исходит от Михаила Александровича Сильвина, синий флаг гимназического благополучия справедливо будет поднять над домом, где он снимает квартяру вместе с Анатолием Александровичем Ванеевым…

Так и решили.

В назначенный день на петербургских каланчах не было синих флагов, зато повсюду на улицах горели костры. Возле них грелись дворники, извозчики, городовые. Ветер срывал с красных головешек искры, уносил прочь.

Идя по улицам, Петр старался, чтобы искры не задели его одежды. Ему уже приходилось видеть лошадей с горящими хвостами и гривами, людей, превращенных в живые факелы.

В наиболее людных местах установлены благотворительные палатки — с самоварами, булками. Едва начались январские морозы, княгиня Барятинская распорядилась открыть против своего дома чайную — для бедного люда. Об этом с торжеством сообщила газета «Гражданин». И теперь такие чайные в городе не редкость.

Петр промерз. Ему бы тоже сейчас «желтого кипятку» и ржаной хлебец, да не хочется брать подачки. Противно.

На Троицком проспекте в лицо ударила снеговая крупа. Ветер метался от стены к стене, поднимал снежные вихри, валил костры, плющил их, рвал на части. Только один огонь, загороженный листами фанеры, не прыгал, горел ровно и ярко. И как назло — неподалеку от оконышек Ванеева и Сильвипа, начинавшихся прямо над тротуаром. Отсюда хорошо вести наблюдение за теми, кто войдет под каменную арку дома номер три.

Дворника Петр определил безошибочно. Не зря говорится: по бороде знать, что лопатой звать. По словам Ванеева, человек он в городе новый, недавно из деревни, еще как следует не обтерся, поэтому вряд ли связан с полицией.

Рядом с дворником приплясывал старичок в латаном тулупе и огромных валенках. В руках у него сумка. На сумку жадно поглядывали трое бродяжек. Тягуче плевал в костер подвыпивший господин в распахнутой шубе. Смерзшиеся капли падали ему на грудь.

— Как-то посадили ко мне в пролетку четырех деликатес-девиц, — блеющим голоском рассказывал старичок. — Мороз не хуже теперешнего. Оттого-быть я и прндремал на козлах. Очнулся — создатель мой, батюшка! Да ведь мы на экипажном дворе! Лошади без призору, сами туда и поворотили. Ох и сочинил мне расправу енерал! Три раза по морде. Василиск лютый. И — выгнал!

Такие старички-говоруны чаще всего и служат в охранке…

— Бе-е-е, — передразнил его пьяный. — А мне — порцию р-раков!

— Ступай, мил человек, — мягко попросил его дворник. — Трактир дальше, — потом, другим тоном, сказал бродяжкам: — Погрелись и будет! С богом, любезные!

Те молча поднялись и скоро исчезли из вида. Побрел к трактиру и подвыпивший господин. Заметив впереди женскую фигурку, раскинул руки в стороны, не давая прохода.

Да это же Крупская.

Она торопливо вошла под каменную арку.

Петр принужден был задержаться возле костра. Если он сейчас последует за ней, это не останется не замеченным.

А дворник глядит изучающе.

— …Потом я в писчую должность вошел, — вновь подступил к дворнику с рассказом старичок в тулупе. — Письмоносцем. Насмотрелся на капризы жизни! Все бы хорошо, да экзекутор у нас, бывало, бдение показывал: дай, думает, проверю службу…

И тут Петр понял, что следует сделать: прикинуться экзекутором! Дворник из новых, всех тонкостей проверок может и не знать.

— По какому делу тут? — строгостью подражая городовому, прервал Петр излияния старичка. — Мешать исполнению обязанностей городским уставом не положе но!

Старичок удивленно замер.

— По какому, спрашиваю, делу?

— Выходил в лавку, — сообщил говорун. — Теперь иду к себе.

— Не задерживаю! — милостиво уронил Петр.

— Как это? — удивился старичок. — По какому полномочию?

Петру известно: филеры ходят с жетонами. А что должны иметь при себе чиновники, исполняющие полицейский и хозяйственный досмотр от всевозможных канцелярий и присутственных мест?

— Не задерживаю! — уже сердито повторил Петр. — Ну?

— Иди с богом, уважаемый, — заволновался дворник. В это время под каменной аркой исчез Степан Радченко.

— Полномочия ему подавай, — проворчал Петр, провожая старичка намеренно долгим негодующим взглядом. — Ишь ты какой! — и укоризненно спросил у дворника — Как можно так непочтительно говорить о государевых поставленниках? И слушать такое?

— Виноват, — голос дворника дрогнул. — Это он сглупа.

— То-то и видно: сглупа. Надо быть поаккуратней. На улице… у костра, где разные люди… Кстати, фанеры эти могут наделать пожару. Их лучше убрать. Не положено.

— Сей момент! — дворник начал проворно складывать листы.

— Стало быть, ничего заслуживающего внимания нет?

— Откуда? Погода худая, не до баловства.

Костер, открытый ветру, задохнулся, пополз по оттаявшим камням и начал гаспуть. Петр наступил на него с края.

Истолковав это по-своему, дворник начал тушить огонь. Головешки он замел в ведро, прошелся вокруг с метлой.

Петр но уходил, делая вид, что любуется работой. Помог дворнику взвалить на плечи тяжелые листы, вложил в руки ведро, сунул под мышку метлу и сказал на прощанье:

— Я доложу, что здесь по службе отклонений не имеется.

— Благодарствуем!

Тяжело ступая, дворник двинулся в глухой тупичок. Подождав, пока он скроется, Петр неторопливо прошел под арку и постучал в комнату под номером один.

— Що там було? — обсспокоенно встретил его Степан Радченко, прозванный Хохлом как раз за то, что не может в разговоре обойтись без украинских словечек-вставок.

У Петра другое прозвище — Гуцул. В какой-то книге он вычитал, что славяне близки к жителям Карпатских гор — гуцулам, одной из самых мирных и свободолюбивых украинских народностей. Рассказал об этом друзьям. Один, другой раз… Его и стали звать Гуцулом.

— Що там було? — нетерпеливо повторил вопрос Хохол.

Петр коротко рассказал.

— А когда б вин и вправду полномочие экзекутора спытав?

— Да не ворчи ты, Степан Иванович, — вступился за Петра Василий Старков. — Похвалил бы лучше. Теперь мы точно знаем: у дворника на наш счет нет подозрений. И костра нет…

Кроме Крупской, Радченко, Старкова, Якубовой пришлн несколько рабочих — слесарь Обуховского завода Василий Шелгунов, Иван Бабушкин с Семянниковского и Никита Меркулов с Александровского сталелитейного. По всему видно — разговор между наставниками их живо интересует.

— А як дворник его у лицо запомнив, тогда що? — все еще сердясь, глянул на Старкова Радченко.

И тут действительно раздался стук в дверь.

Комната у Ванеева и Сильвина просторная, но спрятаться в ней трудно. Разве что за пологом, где поставлен таз для умывания.

Петр метнулся туда.

Ванеев, придав лицу беззаботный вид, пошел открывать.

Окутанный морозными клубами, в комнату шагнул… Ульянов.

Первой засмеялась Якубова. И без того небольшие карие глаза ее вовсе исчезли, румяные щекн сделались круглыми, широкие плечи мелко-мелко затряслись. От ее плотного, ладного тела всегда веет здоровьем, свежестью полевых трав, неистребимой молодостью. Не случайно подруги-бестужевки ласково называли ее Черноземной Силой. Все у нее хорошо, естественно, заразительно. В особенности смех.