Возвратился он на «дачу» — так Ян нарёк свою избушку, постро¬енную ровно век назад, — вовремя: Ян уже злился, сидя один за на¬крытым столом.

- Все хвосты убрал? Ничего не оставил? — сверлил он Сергея тёмными цыганскими глазами.

- Ничего. — Сергей смолчал об оставленных у Ирины магнито¬фоне и сумке. Побоялся идти с ними по городу: ещё раз дро¬жать! Магнитофон — не примета, таких сейчас тысячи, а сумка...

- Садись, Кот. Разговор есть. — Ян достал из холодильника хрустальную розетку с нарезанным лимоном, из старинного резного серванта — замысловатый коньяк. Плеснул в один бокал и поставил его перед Сергеем: — Давай! Очистим твою совесть причастием — ха-ха! — к святому делу.

- А себе что не налил? — удивился Сергей.

- Я вообще не пью. И за руль мне с самого ранья. Как товарищи прокуроры говорят:

«От водки до тюрьмы — один шаг!» А нам тюрьма ни к чему, пускай там наши клиенты сидят... Вот об этих бесах я тебе и хотел рассказать... Да ты выпей, мужик, не смотри на меня, — он дружески похлопал Сергея по плечу и слегка обнял его. — Слушай внимательно: зачем самим воровать, когда можно с подпольными дельцами поделиться? Наказать этих котов — благое дело! Понятно, что сами они не принесут. И никакие угрозы на них не действуют — они закалились, играя с Законом, и обложились, как мешками с песком, круговой по¬рукой! Приходится давить эту моль удавкой на краю могилы, топтать их живьём в яме, подвешивать мордой вниз...

Только перед неминуемой смертью они раскошеливаются. И остаётся у них одно — платить за свою поганую жизнь. Ни вперёд, ни назад! Впереди — тюрьма, поза¬ди — удавка, смерть. Смерть безвестная, позорная, потому что компаньоны спишут за счёт «беглеца» все грехи... — Ян прервал себя, на¬ливая сваренный на «машине» кофе.

- Зачем мне всё это? — подавленный услышанным, взмолился Сергей, воспользовавшись паузой. — Отпусти меня, Ян... Прошу как человека! Не давай денег, только отпусти! Я не тот человек, который тебе нужен. Я чуть сознание не потерял, когда был в чужой хате...Я боюсь...

- Дак я тебе зачем столько объяснял? Чтобы ты понял, что с Законом мы дел не имеем. И вроде даже наоборот, хапуг щекочем ве¬рёвкой, выходит — Закону помогаем. Менты долго разговоры разгова¬ривают, доказательства собирают, а там, глядишь, и на тормозах спу¬стили... А у нас: где взял, как взял — не колышет. Нахапал — дай людям, пока не конфисковали! Конец-то раньше-позже всё равно един:тюрьма и конфискация! — Ян воодушевился, говорил складно, с чув¬ством обличителя порока.

Сергей же, напротив, сидел, озабоченный, ис¬пуганный, весь в себе: откровения Яна лишали надежды на освобожде¬ние из страшной компании...

- А если они пожалуются? Что ж, им нет никакой защиты: режь их, убивай? — спросил Сергей, чтобы только возразить.

- Закон, конечно, защищает и их, и нас с тобой, и всех граждан. Но им это невдомёк. Они сами себя отринули от Закона. А потому жаловаться им некому. Мы их предупреждаем, что если они пойдут на сознанку и выберут тюрьму, то и там им сделают «духоту». Знаешь, как делают духоту? Страшное дело! На работе не запишут норму, в сто¬ловке плюнут в миску. На койке под одеялом окажется нагажено, у со¬седа обчистят тумбочку — целый хор очевидцев объявит его крысятником. А самое страшное — пустят по колонии слух, что он «голу¬бой»! И так каждый день — пытка, а впереди — годы... Такое не вы¬держит никто! И тогда «подшефный» берёт в руки верёвку... И поделом ему, если вспомнить, как он на воле раздувался как индюк от своего «умения жить»! Как он, паразит, плодил вокруг себя паразитов... Ну, теперь смекаешь? — Ян был доволен собой. Более кратко и ясно по¬святить в дело нового человека невозможно.

- Смекать-то я смекаю. Но я боюсь... Честно. А если повяжут? —Как же Сергею не хотелось влезать в эти дела! — Что вы ко мне при¬вязались? Мало других, что ли?

— Он был в отчаянии.

- Понимаешь... Наши парнишки все меченые. И не по одному заходу... Если раскрутят, то всех сразу. А ты нигде не числишься! Вроде как и нет тебя вообще! В случае пожара — не сгоришь, сармак увезёшь. Там и встретимся, если что, на Украине, понял? Но если возь¬мут, гони на меня: я тебя вёз, ты мне пожаловался: без работы и жи¬лья. Я тебя взял на квартиру, обещал устроить в парк, но... затянул, такой-сякой. И больше — палец в рот! Хоть откуси! Никакой музыки! Всё запомнил? Так что — скоро будешь дома, как козырной! Да, вот ещё что: Ивана забудь начисто! Он — голова! Дорого бы дал ОБХСС за его картотеку! Ну, чего, пей!

— Он налил Сергею коньяк. — Да¬вай хорошо отдохни, завтра из дому никуда! Я поставлю в сарай таксомотор, а на моей мотанём на одну хату!

- А план твой как же? — вырвалось у Сергея машинально. Он знал только спешащих таксистов.

- Ха-ха! Ну ты, Костя, даёшь! Да у нас завтра будет сто планов в карманах! Уж один-то мы бросим парку! Может, я — таксист-надомник, дома план делаю! В третью смену!

 Около месяца прожил Сергей у Яна, в старой хибаре, на окраине города. Дом, мебель и вся, до мелочей, утварь — всё было старинным, старым. Так что Сергею стало казаться, будто на дворе сегодня восемнадцатый век и нету таких признаков цивилизации, как прописка, учёт в психиатричке и у венеролога — отметку в судовой роли заполучить перед каждым рейсом! — трудовая книжка, вызов-пропуск-разрешение чего-то и строгое запрещение — того-то... Нету плавзаводов, кадровиков и милиции...

Тоска. Как в больнице: ходить можно, а за ворота — не моги!

Нет, уходить из дому впрямую Ян не запрещал. Сам он, тем бо¬лее, отсутствовал только по работе. Но как только Сергей шёл в мага¬зин за сигаретами, ну и само собой, пузырь от тоски прихватить, Ян выходил из своей комнаты и цедил ему в

спину, нахмурившись:- Куда пан намылился? Цо пан волыть?

- Да вот, за куревом сходить надо...

- Иди. Но если подойдут к тебе менты с дудками — по двое ходят, срочные, самые лютые и дурные, — ко мне не приведи их!

Уходить сразу пропадала охота.

- Домой хочу, — однажды заявил решительно Сергей. — Ян, тебе сказал Иваныч рассчитаться со мной. Дай денег, я поеду домой...

- Ну чего кипишуешь, Серый? — Ян впервые назвал Сергея по имени и сказал просительно-мягко: — Ну, чуток подожди. Неделю-две, и уедем вместе. Собрать нужно тут кое-чего до кучи и — рвать. И зна¬ешь правило: товар — это ещё не деньги. Пока он не превращён в жи¬вые деньги, он — улика, морока, он — вещдоки, ключ от камеры, а то и на тот свет! — Ян бросил кочергу, которой мешал угли, включил свет и подошёл к зеркалу в оправе из чёрного дерева. Он про¬вёл пальцами по шраму на лбу и покрутил головой из стороны в сто¬рону, рассматривая своё симпатичное мужественное лицо с множест¬вом боевых отметин. Уцелел лишь прямой, правильный нос, да корот¬кая, в два пальца, стрижка укрывала его наверняка подпорченный скальп.

- Вот чего стоит реализация, видал? — произнёс Ян, с явной жалостью к самому себе.

- Ян, ты падаешь в моих глазах, — расхохотался Сергей, — прямо не верится, что тебя, самбиста, боксёра кто-то сделал, как пос¬леднего!

- А что боксёр? Одно дело — по мешку стучать, а другое — по живому человеку, да не на ринге, да без правил, когда тебя ниже пряжки норовят садануть ногой, да ещё хором, да ещё ломом... Или трубами, как меня, какая разница?

- Расскажи, как это случилось? — тянул из Яна Сергей, ему очень хотелось убедиться, что и Ян не всемогущ.

- Они нас вырубили каким-то пойлом и били, как под наркозом, хотя в кармане у меня лежала пушка! Во садисты! Так что в жизни,как в арифметике, не всегда умножить или прибавить. Бывает, приходится делить, а ещё хуже — минусовать! Все четыре действия, других не помню, в школе был с математикой в жутких отношениях!

Дело было так...

- В последнюю ходку скентовался с двумя парнишками из со¬седнего края. Ну, трали-вали, за что взяли, обнюхались — свои. Делил с ними последний шмат, последнюю коробушку чайковского...