Сергей сел в ночной поезд на Владивосток. Найдя полупустой ва¬гон, забился в угол, ожидая отправления, чтобы начать «успоко¬ительное». Выглянул в окно. На перроне, кутаясь от пронизывающего ветра с моря, прощались редкие пассажиры. Его внимание привлекли трое парней, они были явно навеселе. По всему, двое провожают тре¬тьего, своего приятеля, усатого, бородатого, с хорошим русским лицом Добрыни

Никитича.Через минуту после отправления Добрыня закачался напротив его купе и «обнюхал» Сергея взглядом: «Свой?» Он ещё не остыл от проводов и нуждался в обществе.

- Пар-роходский? — спросил он, с трудом выговаривая букву«р». Не дожидая ответа, сделал вывод и бросил на сиденье дипло¬мат. Затем стянул с себя кожаное пальто, повесил на крючок и тя¬жело плюхнулся к столику.

- Пах-хородский? — не унимался он, путая буквы в столь труд¬ном слове.

- Свои... — буркнул Сергей без особой радости: ни врать, ни тем более говорить правду человеку, витающему сейчас вдали от грешной земли, ему не хотелось. — Не желаешь? — Сергей вытащил из-за спины уже раскупоренную бутылку и стакан.

- Ну ты и молодец! — восхитился Добрыня. — А я сейчас взял в ресторации коньяк на дорожку, да вон друзья отняли, понимаешь. «Хватит тебе, говорят, ты уже и так по летнюю грузовую марку си¬дишь!»

- Пей, не держи посуду. — Сергей подал ему наполненный до краёв стакан.

- Так ты же не сказал, как тебя зовут?! — Добрыня просительно смотрел на Сергея, не смея прикоснуться к чужому вину, не познакомившись с благодетелем. — Меня Виктор зови, Пилькин, второй по¬мощник, ревизор, значит. А ты где?

- Толян меня зовут, понял? Анатолий, — нехотя, не отдавая себе отчёта, зачем, солгал Сергей. На фоне собственных неурядиц его раздражали лучистое благополучие и довольство этим прекрасным ми¬ром, исходившие от добродушной физиономии Виктора.

- Угу, — успокоился Виктор и зацедил из стакана, проливая под качку вино себе на майку с надписью через грудь по-английски: «Син¬гапур»,

Допили вино. Виктор сник на глазах. Его убаюкали ритмически равномерное качание вагона и однообразный перестук колёс, напоми¬нающий обрывок какой-то повторяющейся фразы.

- Будь другом, — вскинулся он, — сходи к проводнице, попроси постель. А то я уже — тяжёлый. И себе заодно. — Он вытащил из внутреннего кармана пальто едва распечатанную пачку пятирублёвок, с трудом выловил из неё одну купюру и подал Сергею.

Поколебавшись, Сергей взял деньги и вышел из купе.

«Пятёрку кинул. Добрый. А кому это он «на чай» бросил: мне или ей? Или нам с ней, на двоих?> — Сергей вышел в тамбур и закурил. В другое бы время ничего страшного: попросил человек уважить, не идти же ему на четвереньках... Ну, дал деньги, какие попались. Можно сдачу принести... Но сейчас, когда он был в отчаянии, всякий жест бил по самолюбию и унижал...

Раздражали и присутствие этого, со всех сторон благополучного Виктора Пилькина, и его кураж с дружками, и купеческий вид, и жест с мятым пятериком...

«Уйти от него в другой вагон? Подумает — пятерик хотел зажать. Пятьсот я бы ещё зажал на время, с отдачей...» И тут он почувствовал, что у него зреет решение.

Оно зародилось непроизвольно, само...

«А что если... занять у него пару сотен. Без спросу. Когда уснёт. Добром-то он не даст первому встречному. И сойти с поезда. А потом выслать ему деньги прямо на судно: прости, мол, были критические обстоятельства. Благодарю. Ведь шиковал он сейчас, поди, в ресторане. Официантке, небось, дал себя обсчитать за то, что позволила мацнуть за крутое бедро. Коньяк, говорит, дружкам оставил. И всех при этом ещё благодарил... Потому что для него деньги — тьфу! Нет сегодня — будут завтра. У него есть главное: работа и дом, где его ждут. А мне нужно только на билет да гостинец матери купить. Не с пустыми ж руками на порог явиться после того, как ещё недавно были в кармане такие тысячи, что этому пароходскому гусю столько на весь экипаж не выдавали! Рискну! Иначе зачем тогда назвался чужим именем? Судьба два раза подряд не улыбается».

Кто сыграл роль Лукавого — кадровик? Ленка? деньги? слу¬чай? — он не понял, но искушение оказаться дома через пару деньков было так велико, что избавиться от него оставался лишь один путь —поддавшись ему!

Что он и сделал!

Сергей вернулся в своё купе, когда поезд стал тормозить, подъезжая к станции.

Виктор булькал горлом в тяжёлом сне, лежа на спине, в неестественной позе, не дождавшись постели.

Сергей привалился плечом на чужое пальто, где лежали деньги... Не в силах запустить руку в карман, он не отрывал взгляда от сомкнутых век Виктора. Его легонько колотило: он представил, как в последний момент Виктор откроет глаза и скажет:

- Положи на место, шкура!

Вдруг воцарилась тишина— поезд стоял. Послышались голоса людей, входящих в вагон, шумные и нетерпеливые. «Сейчас сюда войдут, и тогда — всё... Скорее! Скорее! Или послезавтра я — дома, или спецприёмник, привезут с позором...» — не думая об этом заранее, он схватил пальто с деньгами. От прилива азартной храбрости схватил ещё и «дипломат» и выскочил из купе.

А через минуту он шагал по тёмному полустанку и неотрывно смот¬рел вслед удаляющейся цепочке огней поезда.

Дело сделано, и его уже не переделаешь, как говорили турки, посадив на кол не того, кого следовало, — потешил он себя в нервной весёлости.

Откуда пальтуган такой? — изумился Толян, когда мрачный и усталый Сергей ввалился утром в каюту.

Хранил у одной подружки в Находке, вроде брошенного якоря, чтобы пускала за своего. Да теперь надежды ни на кого нет, — отве¬тил Сергей, не оборачиваясь: от слов своих же он стал противен само¬му себе за ночные дела.

На поезде приехал? — крутил Толян вокруг да около, не реша¬ясь спросить о деле.

Опоздал на поезд. На попутке добирался, — ответил Сергей и подробно рассказал Толяну о беседе с кадровиком, оставляя при этом персоне кадровика всего три буквы из русского алфавита.

Во Владивосток он и впрямь вернулся на попутном контейнерово¬зе. Шоферу, подобравшему его на переезде полустанка, он рассказал свою историю с Ленкой, всё правдиво, как было на самом деле. Тот так расчувствовался, что накормил Сергея и уложил спать на своё личное место, позади сидений. Этим он растрогал и Сергея: есть же добрые люди на земле, а он, выходит, уже не с ними...

В кармане «пальтугана» он обнаружил около четырёх сотен, а в дипломате, среди никчёмных отчётов и бланков, в маленьком кар¬машке лежала коробочка, а в ней — золотой медальон на цепочке. «Вот и подарок матушке! — решил он. — Можно ехать!»

Бумаги снёс в береговую бадью, медальон запрятал в каюте, как, бывало, из рейса прятал — календари да ручки с девицами.

«Ну, кажись — всё! Концы в воду и на этом разе — баста! Боль¬ше в такие дела — ни даже под расстрелом! Как будто в вонючем жиру вымазался... Сколько ни мойся, а в мозгах запах стоит...»

А через день они оказались в ресторане. Из благодарности за при¬ют и помощь Сергей организовал Толяну «отходную». Ремонт у них закончился, назавтра они уходили в порт под погрузку тары, куда Серёже вход «ферботен».

Жильё уплывало, потому-то Толян и придумал кое-что для Сер¬гея. Он пригласил в ресторан двух знакомых продавщиц из гастроно¬ма, с одной из которых был дружен, но без ведения общего хозяйст¬ва, этого коварного юридического признака грехопадения! Вторую, разведёнку, предполагалось, не скупясь на рубли и вежливость, оча¬ровать Сергею: Ирина жила в собственной квартире с четырёхлетней дочерью.

- Ты скажи девчатам, что я — второй помощник капитана, ладно? — попросил Сергей.

— Я, вообще-то, в Дальрыбвтузе учусь заочно на судоводительском. Вроде как правда получается, а? — соврал он другу, представляя себе Виктора Пилькина как эталон благополучия.

- Ладно, скажу, — обиделся всё понявший Толян. — По виду ты тянешь на второго. А за «мастера» прохлять не желаешь, а? — поддел он Сергея. Мастером величают в обиходе капитана, на английский манер.