— Так какие документы? — переспросил Петухов, чувствуя, что бойкая девица перехватила инициативу и рассказывает ему то, что сама считает нужным.

— Ну, две фотокарточки надо, характеристику. Это все у меня есть. Медицинскую комиссию пройти необходимо — она в поликлинике два раза в неделю заседает. Я приехала в город тридцатого марта, ночевала у Щекиной — мы учились вместе… Утром с Таней по магазинам пошли, а потом она на занятия побежала, а я отправилась в поликлинику, узнала, что комиссия работает по средам и пятницам. Оттуда на попутке — домой. Я и дяде Пете все это рассказала, а он меня к вам привел, идем, говорит, в милицию.

«Да не все ты, голубушка, мне поведала», — опять подумал Анатолий и стал задавать вопросы:

— Куда вы из Ийска двинулись?

— Я же сказала — в поселок, — в голосе Снеговой слышались удивление и досада.

— Уточните, что значит «в поселок». К мужу — в Заозерное или к матери — в Ярино?

— К мужу, конечно, там теперь мой дом, — назидательно, словно учительница первокласснику, ответила Тамара.

«Э, да она соврет — недорого возьмет, — подивился Петухов. — Ведь Алик точно установил, что тридцать первого она уезжала от матери из Ярино. Эх, не успел шофера с автофургона допросить», — подосадовал он, чувствуя лживость, скрывавшуюся за внешней простотой Снеговой. Петухов не любил таких людей, они противны были его прямой открытой натуре, однако работа в розыске приучила его при необходимости скрывать чувства.

Сейчас старший лейтенант должен был избрать правильную линию. Изобличать Снегову уже в этой лжи? «Попробую, — решился Анатолий Петрович. — Интересно, как она будет выкручиваться».

— Говорят, вы вечером тридцать первого были в Ярино, видели вас там, — Петухов с интересом смотрел на Тамару. Та быстро переспросила:

— Кто видел?

— Ну, Снегова, — он развел руками. — Удивляете меня. Видели — и все.

— И что, что видели? Подумаешь! — теперь ее голос звучал решительно.

— Так куда вы поехали из Ийска? — настаивал Анатолий Петрович.

— Я говорю, домой, к мужу, в Заозерное. А к маме просто заскочила ненадолго, тут же и вернулась. Разве это так важно? Я и значения не придала этому. Матери не могу показаться, что ли?

Вот и объяснила, не придерешься. Заехала к родительнице, это так естественно. И ничего особенного в этом не было, если бы мать этот факт не скрыла и так странно себя не повела, да еще и умчалась внезапно неизвестно куда. Петухов, сопоставляя поведение матери и дочери, все больше склонялся к мысли, что подробный допрос Снеговой следует подготовить более тщательно. И, пожалуй, попросить сделать это Веру Васильевну. Та быстро сгонит спесь с девчонки.

Однако Анатолию Петровичу хотелось еще кое-что выяснить. Об одежде спрашивать он Тамару не стал, зная заранее ее ответ. А что, если…

— Ну, а первого где были, что делали?

— Первого? — переспросила Снегова.

— Первого, первого, — терпеливо повторил розыскник.

— Дома была. Второго приезжала в Ийск. — Она задумалась на секунду, глянула куда-то в угол, пошевелила губами. — Конечно, второго была в поликлинике.

— У врача?

— Нет, на комиссию хотела попасть, я же объясняла, — девушка поморщилась досадливо, всем видом своим как бы говоря: «Привязался, как муха, непонятливый какой».

Петухов старательно и аккуратно записал ее ответы, отложил ручку.

— Последнее.

Тамара оторвала взгляд от окна, куда глядела подчеркнуто скучающе.

— Когда и зачем родители приезжали к вам в Заозерное?

— Вчера, — спокойно отреагировала она. — В Ийск они собрались и ко мне заглянули. Я с ними тоже за компанию — надо же мне, в конце концов, медкомиссию пройти?! Пришла ночевать к Таньке, а папаша ее меня сюда приволок. Зачем?

Разговор с молодой посетительницей не клеился. Она была явно раздражена, объяснения ее выглядели логичными, но Петухова тревожило вот что: каким-то непостижимым образом Снегова оказывалась в непосредственной близости от событий, связанных с преступлением.

Попросив Снегову подождать в коридоре, он показал на нее глазами дежурившему сотруднику, тот понимающе кивнул.

В кабинете Николаева находились Климов и Вера Васильевна. Дежурный сообщил им, что нашлась Баркова-Снегова.

На исходе второй час беседы, а ничего нового. Снегова держалась раскованно, уверенно отвечала на вопросы. Может быть, чаще чем нужно переспрашивала, но мало ли у кого какая манера. Казалось, что и расположила ее к себе Вера Васильевна. Во всяком случае, Тамара не дерзила. И все-таки было нечто настораживающее в ее поведении — то ли быстрый испытующий взгляд, который она изредка бросала на следователя, то ли какие-то уж чересчур гладкие объяснения, как будто ответы были приготовлены заранее.

«Нет у нас данных, — досадовала Вера, — ну, да это первый допрос, только начинаем с ней работу. А вообще-то, может, и ошибается Петухов со своими подозрениями, уж больно молода она».

Вера Васильевна убеждена была, что понять человека, правильно оценить его поступки, изобличить его или оправдать можно только зная его характер, привычки и наклонности. Моральные устои объясняют поступки — вот почему следователь не уставала изучать тех, с кем сталкивала ее служба. И в этом была одна из причин ее успехов при расследовании сложных дел.

Сейчас ей предстояло понять Тамару. Осторожно, исподволь подбиралась она к тайным уголкам ее души.

Благополучной считала Тамара свою короткую жизнь. Напрасно Вера старалась выяснить, что волнует, что тревожит девушку. Та только недоуменно пожимала плечами:

— Меня все устраивает. Вроде бы никаких проблем. Только вот отец… Алкоголик был, издеватель. Мы покоя не знали, из-за него мама много слез пролила. Вздохнули спокойно, когда погиб. Застрелился по пьянке. Злобой своей подавился.

Что-то проглянуло в лице Тамары — жестокое, мстительное. Или показалось?

Сочувственно и мягко расспрашивала Вера Васильевна, против такого искреннего участия не устоишь. Тамара рассказывала о родителях, о себе и за описываемыми ею событиями, фактами и поступками встала жизнь совсем непростая и не такая уж благополучная.

Горем было пьянство отца. Он куражился над дочерью и женой, бил их. Но у матери были свои понятия о женской гордости. Вместо того чтобы призвать к порядку мужа-изверга, она покрывала его. Однажды, напившись до умопомрачения, неизвестно кого и в чем обвиняя, он схватил ружье и на глазах у жены и малолетней дочери выстрелил в себя. Потрясенную девочку мамаша успокоила своеобразно: так ему и надо, нам будет лучше.

«Чужая смерть — цена за собственный покой — это уже философия вполне определенная, — подумала огорченная рассказом следователь. — Как же могла мать такое внушать?»

Спокойное бытие продолжалось недолго. Приехал в деревню счетовод Иосиф Степанко — низкорослый мужчина с длинным отвислым носом. Был он холостым, обходительным и вскоре женился на Тамариной матери.

По тому, как во время воспоминаний об отчиме кривилось лицо молодой женщины, Вера Васильевна поняла: Тамара его не любила. Вопрос за вопросом, вот и ясно — почему.

— Масляный он весь, противный. — Тамара брезгливо передернула плечами. — А скуп-то, батюшки мои! Деньги — все для него. Вот это пальто, — Тамара показала на свое бордовое пальтишко, висевшее на спинке стула, — первое и единственное у меня, да он оговорил за него десять раз — береги, не таскай часто, тьфу! — Эта тема, видно, волновала Тамару, она не скрывала раздражения, голос ее стал резким, куда и подевался спокойный, уравновешенный тон:

— Денег полно, а копейки, гад, не дал мне даже недостачу покрыть, хоть слезно просили…

«Недостачу? Какую недостачу?» — Вера Васильевна насторожилась, но переспрашивать остереглась, а та махнула рукой, отвернулась к окну.

— Да что тут объяснять?! — и замолчала.

«Значит, недостача у тебя. Видимо, в котлопункте, где поварихой работала. И молчала об этом. А проблема, конечно, не из легких для тебя, раз к скупердяю-отчиму за помощью обратилась», — думала Вера Васильевна, не прерывая затянувшегося молчания.