Тот как ждал приглашения: вытянув впереди себя руки в резиновых перчатках, эксперт пошевелил пальцами — и перед понятыми поплыла комната. Даже древесный спирт не помог.
Глава пятая
В вестибюле особняка в кресле перед помещением охраны вновь сидел георгиевский кавалер и редким гребнем расчесывал белую бороду.
Евгения вошла и остановилась от неожиданности. Неужели кто-то из представителей власти почтит их сегодня своим вниманием? Вчера Барсуков не заикался об этом. Значит, маловероятно. О подобных визитах бывает известно заранее.
Дед встал, отложил гребень, склонил седую голову в приветствии и по-военному четко и громко сказал:
— Здравия желаю, Евгения Юрьевна!
— Рада вас видеть, Матвей Иванович, — откликнулась Евгения. — Вы только на сегодня?
— На неделю, а там — в зависимости от диспозиции.
«Что-то случилось!» — пронеслось в ее голове. Пока поднималась на четвертый этаж, перебирала в уме возможные варианты, а перебрав, пришла к заключению, что раз заменили все смены охранников, то дело в них самих. Восемь человек одновременно плохо работать не могут. Дело тут не в работе. Нет, в работе! Находясь на работе, они видели что-то такое, что видеть не должны. Все восемь видели? Может, и не все. А убрали всех. Очень серьезно.
Позвонить она не успела, как металлическая дверь в офис начала открываться.
«Георгиевский кавалер предупредил, — промелькнуло в сознании Евгении. — Его просил Барсуков. Раз ее ждут — проблемы у них».
Таечка молотила по клавишам компьютера и только кивком показала на кабинет президента.
Евгения постучала.
Барсуков открыл сам, секретарше бросил:
— Нас нет. — И дверь за Евгенией закрылась.
Она стояла и глядела на «Черный квадрат» Малевича: все правильно — никаких гостей. Барсуков наедине со своими думами, раз даже не предложил ей сесть, что тоже было нехорошим признаком. Евгения не стала ждать, когда шеф очухается, и направилась к креслу.
— Мокрухтина убили, — прозвучало ей в спину.
Евгения застыла. Барсуков подошел к ней и, заискивающе глядя в глаза, спросил:
— Ты, надеюсь, не думаешь, что убил я?
— Нет, не думаю, — мгновенно ответила Евгения, и Барсуков несколько успокоился, завернул за стол и плюхнулся в кресло.
Отдельные элементы мозаики начинали складываться, Евгении не хватало лишь деталей для полной картины.
— Как вы узнали?
Барсуков ответил без обиняков:
— По своим каналам. Мне позвонил человек, который должен был организовать нашу встречу, и сообщил, что все отменяется. Я так понял, он не знает, что встреча состоялась без его участия. Мокрухтин, видать, решил действовать сам. Я совсем не ожидал, что он придет с деньгами. Чистая импровизация с его стороны. Ну а кто ж от денег откажется? Теперь не знаю, как быть?
— А что вас, собственно, волнует? Судьба Мокрухтина?
— Да черт с ним, с Мокрухтиным! — взвился Барсуков. — Мокрухтин не сам по себе. Ты уверена, что это его деньги? Правильно головой мотаешь — не уверена.
— А чьи? — поинтересовалась Евгения.
Вопрос остался без ответа. Маленькие карие глазки сузились еще больше и впились в молодую женщину. Страх читался в них, животный страх.
— Если деньги не его — вернем, — невозмутимо сказала Евгения, и улыбка едва-едва тронула ее губы.
Барсуков поразился спокойствию своего директора. Ни один мускул не дрогнул на женском лице. Неужели не боится? Он всю ночь не спал и жене спать не давал. А ей хоть бы хны! Не осознает опасности? Такое невозможно. Вообще он заметил, как она изменилась за последнее время. Он и раньше ее не всегда понимал, а сейчас совсем не понимает. Все осталось прежним: лицо, глаза, улыбка, манера говорить. И все изменилось. Изменилось выражение лица. Проскальзывает другое, незнакомое ему. Моментами ребенок исчезает, и на его месте появляется кто-то, кого Барсуков не знает.
Ему до сих пор казалось, что это он вылепил из вчерашней студентки с лицом ангела человека, как он его понимает. Но на него в данный момент смотрел не ангел, не человек, а нечто запредельное. И это нечто не боялось ни его, ни Мокрухтина, ни тех, кто за ним стоит.
«Какая женщина! — восхитился Барсуков. — Плевать она на всех хотела! В том числе и на меня. И не потому, что неадекватно оценивает ситуацию, а потому, что перешагнет — и дальше пойдет. Мне кажется, я ее боюсь!»
Вдруг зеленые глаза потеплели, в них заплясали солнечные блики, и Барсуков решил: «Показалось».
— Вы не пустили деньги в оборот? — перед ним была прежняя Евгения.
— Нет! Как чувствовал. Только конвертировал. В депозитарии Банка развития столицы лежат.
— Тогда какие проблемы, Сергей Павлович?
Барсуков раздумывал и барабанил толстыми пальцами по брюху, как по барабану: бум, бум, бум-бум, бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум. Шопен. Похоронный марш. Думы невеселые.
— Знаешь, как они рассуждают: кто шляпку спер, тот и старушку кокнул.
«Нет, Сергей Павлович, в тех кругах, из которых вышел господин Мокрухтин, так не говорят! Про Бернарда Шоу не слышали, о сленге английских кокни понятия не имеют, по телевизору смотрят лишь порно и боевики. Знакомо им совсем другое слово: замочить!»
— А вы не ждите, когда на вас выйдут, — сказала Евгения. — По своим каналам отыщите хозяина денег.
Шеф молчал, и молчание его было красноречивее всяких слов.
«Вот где камень преткновения, — поняла Евгения. — Боится, что засветится. Или не хочет отдавать? Надеется, что проскочит. Дурак! Не ожидала. Мало сам подставляется, так еще и меня подставляет».
— А зачем охранников сменили?
— Вдруг следствие заинтересуется — где он был перед убийством? И выйдут на наш след.
«Уже заинтересовалось, Сергей Павлович, уже заинтересовалось. Но дед в ливрее — это неплохо, совсем неплохо. Мокрухтина он знать не знает, слышать о таком не слышал».
— Да, вы правы. Георгиевский кавалер его не видел, — согласилась Евгения. — Еще какие-нибудь неприятности?
— Да вроде, кроме грядущего солнечного затмения, никаких.
— Тогда пора подумать о канамицине. Толстолобик наверняка успокоился по поводу поиска адресата его лекарства. А нам нечего тянуть. Сроки на исходе.
— Ты права. — Барсуков потянулся к записной книжке.
На память он не помнил ни одного номера. Книжку открыл — ничего не видит. Очки забыл. Полез в карман пиджака. В кармане нет. Оглядел массивный стол под дуб. Перед ним груда бумаг. Начал руками шарить под листочками. Наткнулся. Водрузил на нос, нашел в книжке номер и указательным пальцем, который был больше кнопки, начал нажимать цифры.
С первого раза набрать нужный номер у шефа никогда не получалось. Пальцы были слишком толстыми. Он нажимал не одну кнопку, а две зараз. Номера высвечивались на экране даже не десятизначные. Иногда экрана не хватало. Президенту надоело мучиться, он взял карандаш и только им смог правильно набрать номер.
Ему ответили:
— Приемная управделами мэрии.
Барсуков сначала надел на лицо улыбку и лишь после этого сказал:
— Здравствуйте, Любовь Аркадьевна. Президент компании «Экотранс» Барсуков вас беспокоит. Могу ли я переговорить с Анатолием Борисовичем?
Секретарша что-то заверещала.
— Я понимаю, понимаю. — Барсуков аж закрыл глаза от понимания момента. — Только два слова. Обещаю.
Поскольку шеф трубку не положил, то продолжение следовало.
— Анатолий Борисович, как здоровье? Это самое главное. Врачи что говорят? Не верите? Да, конечно, на них во всем полагаться нельзя. Если сам себе не поможешь, никто не поможет! Мне очень требуется ваш совет.
В дверь кабинета постучали. На пороге стояла Тая с факсом.
Евгения приложила палец к губам. Секретарша на цыпочках подошла к ней, отдала бумагу и тихонечко вышла.
— Буду, — обрадовался Барсуков и положил трубку прямого телефона. — Евгения Юрьевна, не в службу, а в дружбу, купите коробку конфет для секретарши и что-нибудь эдакое для ее начальника, а то Малиныч на задании. Что за факс?
