Особенно трудны для него были переговоры с женщинами. Однажды утром, когда какая-то молодая женщина, задолжавшая банку, просила отсрочки платежа и вдруг расплакалась, Элвин с трудом сдержал слезы, лицо его искривилось от жалости, правой рукой он нервно потирал лоб и не мог выговорить ни слова.

И вдруг он услышал за спиной хихиканье молоденьких конторщиц. Элвин покосился на них через плечо, словно актер, опасающийся, не освищет ли его публика.

Молодые женщины появились в отделе недавно. Они сидели за длинными столами, раскладывая в алфавитном порядке квитанции на получение денег — работа, которую прежде делали мужчины. Женщины хватались за любой предлог, чтобы бросить работу, поболтать и похихикать. Приметив Элвина, они стали часто о нем говорить и подшучивали над ним, когда он проходил мимо. Когда Элвин отказался наконец от работы у стойки и вернулся за прежний свой стол, он старался не смотреть в сторону женщин. Если б он мог забаррикадироваться от них стеной из толстых гроссбухов, он бы непременно это сделал.

Однажды вечером, после обеда, когда служащие приступили к сверхурочной работе, одна из молодых женщин, пообедавшая в соседнем отеле и опоздавшая на работу, внезапно остановилась перед столом Элвина. Даже не взглянув на него, она вынула из сумочки крохотное зеркальце и губную помаду, неторопливо сняла шляпу, пригладила волосы, накрасила губы и, наивно склонив головку набок, бросила на него дразнящий и волнующий взгляд. Потом вдруг прижала к губам тонкие пальчики с красными, наманикюренными ногтями и послала ему воздушный поцелуй. Молодые женщины за столами дружно захохотали, и только возмущенный звон колокольчика из стеклянного кабинета мистера Фаусетта заставил их умолкнуть. Элвин почти уткнулся пылающим лицом в какую-то подшивку. И весь вечер до конца работы он не поднимал глаз от подшивок, которым вскоре предстояло отправиться в подвал вместе с остальными «скончавшимися» папками.

Но с тех пор эта молодая женщина не выходила у него из головы. Звали ее Джун Смитуик. Не в силах удержаться, он то и дело украдкой бросал на нее взгляды. А она всегда их перехватывала. Иногда она чуть заметно улыбалась ему; иногда дерзко подмигивала и со смехом оборачивалась к своим подругам. Он слышал ее смех, но не обращал на него внимания; какая-то внутренняя сила заставляла Элвина ловить ее взгляды.

Однажды он вообразил, что она к нему неравнодушна. Быть может, даже влюблена. Это, конечно, невероятно, и все же мысль эта льстила и радовала. Ему казалось, что молодые люди, которые насмехались над ним, смотрят теперь на него уважительно и вообще совсем иначе. Быть может, они догадались, что он завоевал сердце Джун? Но это, конечно, не удержит их от попыток покорить ее. Элвин их прекрасно понимал. Конечно, в Джун Смитуик было нечто такое, что притягивало мужчин. Она вся такая нежная и округлая, кожа у нее казалась золотистой, а волосы цвета темного меда. От нее веяло ароматом крепких духов; она часто вынимала пудреницу, приглаживала волосы и проводила по губам помадой. Даже у самых хмурых старых клерков прояснялись лица, когда она проходила мимо их столов.

Однажды зимним утром она пришла очень бледная и пожаловалась на головную боль.

— Ты бы пореже выходила по вечерам, Джун, — сказала одна из ее подруг.

Днем у Джун Смитуик начался озноб, хотя она и другие девушки сидели, прислонясь спиной к горячим батареям отопления. Каждый раз, когда открывалась какая-нибудь дверь, в комнату врывался холодный воздух, и клерки ворчали и чертыхались. Тусклый серый свет просачивался сквозь единственное окно, выходящее в небольшой дворик, окруженный высокими кирпичными зданиями. Казалось, одному только мистеру Фаусетту было уютно в своем стеклянном кабинете с горячими батареями.

Близилось время утреннего чая, когда Джун вдруг обхватила голову руками и уронила ее на стол. Все мгновенно бросили работу. Элвин первый вскочил со стула и подбежал к ней, но, не зная, что делить, стоял и смотрел на нее, пока двое сотрудников не подняли ее на ноги и не увели из комнаты. В полной растерянности Элвин вернулся к своему столу. Он прилежно листал страницы лежавших перед ним толстых гроссбухов, но в глазах его мелькала скрытая тревога.

Все утро, пока Джун лежала в дамской комнате, он беспокойно ерзал на стуле, или вставал из-за стола и ходил по комнате, пли нерешительно останавливался в проходе, устремив взгляд на «женский» стол. Но как только Джун вернулась, Элвин снова принялся за работу с легким сердцем и в праздничном настроении. Он улыбался про себя от восхитительно радостного ощущения в душе.

Однажды, когда она приблизилась к его столу, он сказал дрожавшим от волнения голосом:

— Надеюсь, вы себя лучше чувствуете, мисс Смитуик.

— Да, спасибо, гораздо лучше, — ответила Джун. — Спасибо, что вы старались помочь мне, Элвин, — непринужденным тоном продолжала она. — Право же, все это пустяки, — И Джун улыбнулась.

Ее улыбка показалась Элвину такой очаровательной, что все вокруг поплыло перед его глазами, словно он хватил добрую порцию хмельного.

На следующий день он несколько раз смело подходил к столу Джун, хотя и говорил мистеру Фаусетту, что он завален работой. Почти касаясь щекой ее щеки, он наклонялся над ней, чтобы дать какой-то важный совет.

Через несколько дней он преподнес ей плитку шоколада.

— Какой вы милый, Элвин, — сказала она, и на губах ее затрепетала легкая улыбка.

Он густо покраснел и бросился к своему столу. Он сел, но вместо того, чтобы раскрыть очередной гроссбух, стал думать о будущей своей жизни. Ему непреодолимо хотелось сделать Джун предложение. Но он недаром прослужил все эти годы на государственной службе; ему была чужда беспечность, свойственная рабочему люду. Пока он не продвинется по службе, жениться ему нельзя.

Он решил поговорить со своим старым другом, мистером Фаусеттом. Он встал из-за стола и направился к стеклянному кабинету. Краешком глаза он увидел озорную улыбку на лице Джун. Он нервно заморгал, и шаги его стали неуверенными. Решимости его как не бывало, его доводы в необходимости повышения по службе казались совсем неубедительными. И в конце концов, мистер Фаусетт дал ему возможность повышения, переведя его за стойку, а он с этой работой не справился. И к тому же с чего он взял, что Джун хочет выйти за него замуж?

И все же он вошел в стеклянный кабинет и изложил свою просьбу.

— Я уверен, — сказал Элвин, — что неплохо справился бы с работой в отделе корреспонденции.

Мистер Фаусетт сочувственно выслушал его, но все же не удержался и напомнил Элвину, что он не справился с работой у стойки.

— Я потому говорю об этом, — сказал он, — что это может обернуться не в твою пользу. Ты же знаешь, как трудно уговорить наше начальство.

— Знаю, — безнадежно вздохнул Элвин. — Но мне так нужно повышение. Прибавка к жалованью. По личным причинам… — добавил он и беспомощно развел руками.

Он не смог продолжать и отвел глаза, чтобы не видеть сочувственного взгляда мистера Фаусетта.

— Я сделаю все, что смогу, — сказал мистер Фаусетт. — Я сегодня с ним поговорю.

На следующий день мистер Фаусетт остановился возле сидевшего за столом Элвина и что-то шепнул ему на ухо. Элвин встал и пошел вслед за мистером Фаусеттом к двери. Они спустились на первый этаж и подошли к кабинету начальника департамента.

Начальник, пожилой человек с копной серебристо-седых волос, смерил Элвина взглядом, повернулся на своем вращающемся стуле, поглядел вверх, на высокий потолок, и отпустил несколько добродушных шуточек насчет отдела мистера Фаусетта. И наконец его выцветшие глаза остановились на Элвине.

— Я с радостью поддержал бы ваше повышение по службе, Ньюберри, и перевел в отдел корреспонденции, — сказал он. — Но при нынешнем положении дел я далеко не уверен, что мы можем лишить отдел мистера Фаусетта человека с вашим опытом. — Он взглянул на заведующего отделом. — Послушайтесь моего совета, Ньюберри, и подайте ваше заявление через несколько месяцев. Поймите, что я должен думать об отделе в целом.